День второй. Продолжение: пограничники и хранители огня
Первый вечерний концерт в зале Sello Hall давала финско-шведская группа Elifantree — такая же эклектичная, непростая и экзотичная, как её состав. Вокалистка Анни Элиф Эгеджиоглу (Anni Elif Eğecioğlu) — сложного турецко-шведского происхождения, но живёт уже много лет в Хельсинки; на сцене она не только поёт, но и играет на синтезаторе. Саксофонист Паули Люютинен (Pauli Lyytinen) вообще-то на сцене начинает играть на саксофоне не сразу, а сначала заявляет себя как оператор драм-машины и солист на EWI (электронном духовом инструменте, т. е. синтезаторе, который управляется не клавишами, а духовым контроллером) и только со второго номера программы берёт в руки собственно саксофон — причём и на нём сначала солирует электронно обработанным звуком, напоминающим что угодно, только не саксофон; и, наконец, когда в четвёртом номере наконец звучит живой саксофон, выясняется, что играет он… так себе. Третий же участник коллектива — один из самых востребованных джазовых барабанщиков Финляндии, Олави Лоухивуори (Olavi Louhivuori), известный по работе с Томашем Станько, Мэрилин Криспелл, Юккой Перко и другими именитыми артистами современного джаза. И…
Два года назад в репортаже с Тронхеймского джаз-фестиваля в Норвегии автор этих строк написал, что
…шёл на концерт Elifantree с надеждой услышать что-то совсем свежее и необычное — и так оно, в целом, и оказалось, вот только свою терпимость к беспощадно громкой рок-музыке корреспондент явно переоценил.
В принципе, за два года произошло не так много изменений. Ну да, это сейчас не совсем рок. То, что теперь играет группа — скорее, смесь европейского электропопа 1980-х (помните Matia Bazaar?) и некоторых пограничных форм между джаз-роком и прог-роком. Возможно, в 1986 это прозвучало бы «на ура». Но прошло довольно много времени… Впрочем, в каждом поколении музыкантов за последние полвека всегда были люди, вытаскивавшие на поверхность идеи 30-летней давности и делавшие из них стилизации на высоком исполнительском уровне. Соединение стилистики прог-рока каких-нибудь Rush c манерным синти-попом а-ля Matia Bazaar, перемежаемое импровизационными соло — в принципе, не худший вариант. Просто это довольно скучно. Доминирование синтетической электроники над остатками звучания живых инструментов приводят к тому, что динамика и, следовательно, выразительность игры практически отсутствуют. Всё это просто очень однообразно, и абстрактные узоры либо печальные образы живой природы в видеопроекции над сценой дело не спасают. В общем, долго ли, коротко ли — сбежал ваш корреспондент с концерта Elifantree и на этот раз.
Мне требовалось резко переключить впечатления, а других концертов финских артистов в этот момент не было: к моменту, когда мы добрались до культурного центра Тапиола, концерт вокальной группы Club For Five + уже закончился, и ваш корреспондент с чистым сердцем отправился в Cafè Louhi припасть к живительному источнику современной нью-йоркской джазовой сцены: там играл трубач Амброуз Акинмусире (Ambrose Akinmusire). Он приехал со своим нынешним квартетом, в который входят пианист Сэм Харрис (Sam Harris), басист Хариш Рагава(Harish Raghava) и барабанщик Джастин Браун (Justin Brown).
36-летний Акинмусире (ударение в его фамилии падает на звук «у») — родом из Окленда, штат Калифорния, где он учился в знаменитой школе Беркли (не путать с бостонским музыкальным колледжем Бёркли) — Berkeley High School, одной из немногих в США средних школ, где существует эффективная программа обучения детей джазу. Там он попал в поле зрения знаменитого саксофониста Стива Коулмана, приезжавшего с мастер-классом, и тот ввёл юного трубача в джазовый мир. Победив в 2007 г. в конкурсе им. Телониуса Монка, Амброуз поселился в Нью-Йорке и в 2011 г. выпустил первый альбом на легендарном лейбле Blue Note, куда его привёл лично президент лейбла, ныне уже, к сожалению, покойный Брюс Ландвалл. Его нынешние басист и барабанщик, кстати, работают с ним с тех самых пор — они оба записаны на обоих его студийных альбомах, которым он дал сложные названия «When the Heart Emerges Glistening» («Когда сердце испускает сверкание», 2011) и «The Imagined Savior is Far Easier to Paint» («Воображаемого спасителя намного проще нарисовать», 2014), а на двойном концертном альбоме «A Rift in Decorum» («Трещина в благопристойности»), записанном в клубе Village Vanguard в прошлом году, вместе с ними играет уже и пианист Харрис. Что же показало это блестящее новое поколение современного джаза из столицы мировой мэйнстримной сцены?
Сложные грувы, построенные на нечётном встречном движении ровного, почти метрономического риффа фортепиано и достаточно свободной ритм-секции.
Баллада, в которой труба из среднего регистра в меланхоличном меццо-форте вдруг то испускает тонкий, задумчивый стон вверху диапазона, то мощно выкрикивает несколько нот, прежде чем вернуться к сдержанным динамическим значениям.
Бескомпромиссно радикальная пьеса, в духе «In C» Терри Райли, только не в до-мажоре, а, кажется, в ре-бемоль мажор — построенная на мелодическом вращении около одной и той же ноты, вокруг которой очень неспешно (несмотря на лихорадочность ритмического рисунка) развивается хорошо продуманная импровизация.
Встык за ней — драматичная баллада вполне в русле европейского романтизма…
И всё это — на ошеломляющем уровне даже не техники игры, с техникой игры в наше время у многих всё в порядке; здесь ошеломляет прежде всего уровень ритмической свободы, невероятная хлёсткая гибкость в обращении с мельчайшими длительностями — то есть то самое, из чего складывается свинг и чем звучание современного джаза из Нью-Йорка настолько отличается от игры джазменов из других частей света.
Предыдущим вечером в баре отеля гости фестиваля слушали джем-сешн, на котором финские музыканты отлично играли хрестоматийные джазовые стандарты, демонстрируя превосходную выучку и знание джазового языка, верность корням джаза — всё то, что в их собственной музыке не всегда бывает очевидно. И вот контраст между мастеровитым бибоповым джемом в отеле и концертом американского квартета оказался таков, что хочешь, не хочешь — а понимаешь, насколько огромна дистанция между пусть блестящим, но школярским воспроизведением канона и современным передовым нью-йоркским джазом, впитывающим всевозможные влияния из разных видов современной музыки, в том числе композиторской. Пусть, наверное, финские и вообще европейские музыканты демонстрируют верность корням на джемах, а на концертах играют свою, европейскую музыку. Это у них получается органичнее. А современный американский джаз оставим современным американцам.
ВИДЕО: та самая бескомпромиссно радикальная пьеса Амброуза Акинмусире — «Milky Pete»
День третий. Лес, два музея, громкий вой и импрессионизм
День 28 апреля оказался для вашего корреспондента последним на фестивале «Апрельский джаз» в Эспоо. В этот день до вечерней концертной программы нас ждали два специальных выездных концерта — оба в музеях, но очень разных.
Финский природный центр Haltia, который я уже упоминал — своего рода музей финской природы посреди самой финской природы. Сначала нас, гостей фестиваля, собрали в нескольких сотнях метров от центра Халтиа — в самом что ни на есть настоящем финском лесу, представляющем собой окраину национального парка Нууксио, зелёных лёгких финского столичного региона.
Там нам рассказали о работе национального парка, показали финские туристические тропы, финскую подвесную палатку, приветливо трещащий финский туристический костёр, угостили финским кофе из настоящего финского походного котла (спасибо, но любовь вашего корреспондента к итальянскому кофе осталась непоколебленной) и финскими походными плюшками. Плюшки оказались хороши и состояли преимущественно из многочисленных деликатесных углеводов.
Затем мы отправились в собственно центр Халтиа — первое в Финляндии полностью деревянное общественное здание: не традиционное деревянное, а современное, технологичное, выстроенное в соответствии с определённой философией под руководством крупного архитектора Райнера Махламяки. Внутри имеет место интересная экспозиция, посвящённая финской природе (болота, озёра, леса, тундра, вот это всё). Экспозиция снабжена подробными пояснениями философии создателей музея и почему этот музей природы с неизбежными муляжами «биоценозов» и чучелами животных отличается от других музеев природы с муляжами и чучелами.
Здесь есть даже чучело медведя: для знакомства с чучелом нужно проползти на карачках по узкому лазу и оказаться в крошечной комнатке с притушенным светом, которая призвана изображать медвежью берлогу. Чучело не просто лежит там, делая вид, что спит: у него приподнимаются бока, как будто медведь дышит, и время от времени звучит фонограмма сонного медвежьего рычания. Нет, гордо поясняют создатели музея, мы не в коем случае не стали бы специально убивать медведя для музея — но так получилось, что эта медведица-трёхлетка сама очень удобно попала под автомобиль на трассе. Кстати, да: несмотря на близость города, в национальном парке есть несколько медведей, и нам у лесного костра не преминули с деревенской хитрецой сообщить, что одного из них сегодня видели в парке и лучше бы нам далеко от костра не отходить.
Но, конечно, главная цель нашего посещения Халтии заключалась вовсе не в знакомстве с чучелом невинноубиенной медведицы: мы приехали на концерт — один из двух специальных концертов фестиваля, представленных в этом году на музейных площадках. Мы слушали ансамбль с непростым названием Maakuntalaulu-uudistus: примерно это можно перевести как «Реформа региональных песен».
И будьте уверены, трио саксофониста Микко Иннанена (сопранино, альт и баритон) с барабанщиком Микой Калио и тубистом Петри Кескитало именно это и играет — народные песни из разных регионов Финляндии, изложенные в слегка ироничном, но и по-северному серьёзном этно-джазовом духе с упором на плясовую экстатичность более быстрых номеров и медитативную раздумчивость номеров более медленного темпа.
Всё это происходило на фоне впечатляющих видеозарисовок финской природы: на панорамном видеоэкране за спинами музыкантов ревели водопады, прыгали зайцы, бегали по снегу лисы или мирно плавали в озёрах лебеди.
ВИДЕО: «Маакунталау-уудистус» в центре финской природы Халтиа
Следующий специальный фестивальный концерт представил расположенный в Эспоо Музей современного искусства — EMMA (это и расшифровывается как Espoo Museum of Modern Art), уважаемый и известный на национальном уровне: он даже был провозглашён в Финляндии лучшим музеем 2018 года.
Центральным артистом этого концерта был заявлен ветеран новоджазовой сцены — родившийся в США в 1956 г. (его мать — американская актриса русско-финского происхождения Тайна Эльг), переселившийся в Финляндию уже юношей в 70-е годы и в 2001 переехавший в Нью-Йорк электрогитарист Рауль Бьоркенхайм (Raoul Björkenheim). По факту на скромной сцене была целая сборная финского «нового джаза», в которой выделялся один из первопроходцев джазового авангарда на земле Суоми — 82-летний саксофонист Юхани «Юнну» Аалтонен (Juhani “Junnu” Aaltonen). Оба, Бьоркенхайм и Аалтонен, в разные годы работали с покойным ныне патриархом финского фри-джаза, первым финном-импровизатором, достигшим международного признания — барабанщиком Эдвардом Весала.
Третий видный участник ансамбля, 40-летний трубач Вернери Похьола (Verneri Pohjola), по возрасту не успел поиграть с Весала (который умер в 1999-м), но зато сам по себе принадлежит всё к той же немногочисленной когорте финских музыкантов, добившихся международной известности. Его сольные альбомы выходят на европейских лейблах ACT и Edition, а в записи его дебютного альбома «Aurora» (ACT, 2009) участвовал Аалтонен (а также, кстати, отец Вернери — бас-гитарист Пекка Похьола, в 1970-е игравший прог-рок с Майком Олдфилдом). Ритм-секция — басист Йори Хухтала (Jori Huhtala), который играет у Бьоркехайма также и в другом проекте, Ecstacy, и барабанщик Тату Рёнккё (Tatu Rönkkö) — не так известна, но старается изо всех сил.
Рауль Бьоркенхайм начал концерт дуэтом с контрабасистом с того, что я не побоюсь обозначить словом, которым в ленинградском джазовом сообществе когда-то называли фри-джаз: с «собаки». Согласно покойному питерскому джазовому продюсеру Натану Лейтесу, «собака» бывает двух видов: «собака учёная» (это когда свободная импровизация развивается на основе выписанного нотного текста, как правило — довольно хитроумного, с применением композиторских техник) и «собака дикая» (это когда импровизация просто свободная). Так вот концерт начался с «дикой собаки» — настолько дикой, что музыканты даже призвали публику выть вместе с ними. Я не шучу. Именно выть. И публика с радостью завыла. Тут к басисту и гитаристу присоединились остальные три участника ансамбля. Рёв гитары, вой собаки… Приливы и отливы, крещендо и диминуэндо, замедления и ускорения. Старомодный как «Аполлон-13», надёжный как скала, консервативный как инквизиция европейский фри-джаз. Временами он достигал высоких показателей «собаки учёной»: для ознакомления наших читателей с музейным финским «фри» предлагаю совместно засмотреть около 15 минут видео, снятого вашим корреспондентом в музее «ЭММА». Если досмотрели до конца, вам уже ничего не страшно, можете идти на концерт фри-джаза и получать от него удовольствие!
ВИДЕО: Рауль Бьоркенхайм и его соратники — специальный концерт в EMMA
Вернувшись в отель, ваш корреспондент обнаружил, что на площадке вечерних джемов идёт одно из мероприятий дневной образовательной программы фестиваля — мастер-класс известнейшего скандинавского джазмена, шведского пианиста Бобо Стенсона. Маэстро, сидя за роялем, добродушно общался со студенческой аудиторией на английском языке, рассказывая истории из своей продолжительной творческой жизни.
Но тем временем подоспела пора отправляться в большой зал культурного центра Тапиола, где играл финский ансамбль Ilmiliekki Quartet: — и выяснилось, что часть артистов, собственно, тоже переместилась сюда из музея «ЭММА»: в состав «Квартета Ильмилиекки» входят упомянутые выше трубач Вернери Похьола (Verneri Pohjola) и басист Йори Хухтала (Jori Huhtala), плюс пианистТуомо Пряттяля (Tuomo Prättälä) и один из самых известных в мире финских барабанщиков нового поколения — 36-летний Олави Лоухивуори (Olavi Louhivuori).
Квартет работает вместе с 2002 и уже дважды выступал на фестивале в Эспоо — правда, давно (2005 и 2006) и с другим басистом. То было время стремительного взлёта молодого ансамбля к известности. Участникам было тогда 20-25 лет, они только что собрали свой первый профессиональный ансамбль, выиграли скандинавский молодёжный джазовый конкурс Young Nordic Jazz Comets и после выхода в 2003 г. их первого совместного альбома с характерным названием «March of the Alpha Males» («Марш альфа-самцов») получили от всевозможных культурных институций в Финляндии массу почётных званий и наград.
Прошло полтора десятилетия. С 2009 г. трио держало «творческую паузу». Молодые музыканты — теперь уже мастера и лидеры: у каждого есть собственный ансамбль, трубач Похьола, как я уже докладывал, записывается как лидер на ACT и Edition, а барабанщик Лоухивуори успел поработать с самим Томашем Станько, самым известным в Европе польским джазовым трубачом, и записаться с ним на ECM (успешный альбом 2009 г. «Очи чёрные» — «Dark Eyes»). Да, несколькими абзацами выше я не вполне почтительно отозвался об одном из проектов с участием Лоухивуори, участвовавшем в этом же фестивале — группе Elifantree; но это не значит, что любой проект с его участием настолько же эклектичен и невыразителен. Напротив!
Близкий по стилю к эстетике ЕСМ, квартет задекларировал эту стилистику с первых нот своего выступления: длинные печальные ноты, неспешные темпы, сознательно создаваемое ощущение обширного звукового пространства… Послушав звуковую ткань квартета несколько минут, я в очередной раз понимаю, почему Лоухивуори так востребован: у него очень тонкая работа с мелкими длительностями, он играет на барабанах ритмически, но и мелодически в то же время — по знаменитому определению Эрика Долфи, «не отсчитывает такт, а играет ритм». Это прекрасно работает в сочетании с сильным влиянием академической классики у пианиста Пряттяля и интересным мелодическим мышлением трубача Похьола, который умеет рассказать свою мелодическую историю самыми разнообразными средствами. Бывает, что он в пределах одного высказывания, даже одной фразы выразительно интонирует мелодические линии во впечатляющем динамическом диапазоне от матового, даже тусклого «пиано» до двух «форте» ослепительных, режущих вскриков трубы, на которые тут же реагируют барабаны Лоухивуори. Запомнилась мощная пьеса «He reminds me of Pete Henry», в которой тема (и затем импровизация) излагалась преимущественно ровными 16-ми нотами (то есть очень мелкими длительностями), и противоположная ей по настроению медитативная «Afterimage». Это было гораздо более абстрактное полотно, начавшееся звуками «подготовленного» рояля — т. е. инструмента, на струнах которого предварительно разложены различные мелкие предметы, дрожание и дребезжание которых от вибрации струн создаёт массу дополнительных эффектов звучания фортепиано. Затем развернулась красивая медленная мелодия с аккомпанементом ad lib — длинными цепочками свободных нот у баса и барабанов по перкуссионному типу (вообще в игре Лоухивуори много от академической перкуссии) — а после соло ударных, целиком сыгранного не палочками, а дающими глухой, тусклый звук колотушками, ансамбль пустился в большой эпизод свободной импровизации, который, тем не менее, трудно было назвать фри-джазом: в нём господствовал старомодный, романтичный северный прохладный мелодизм. В этом же ключе прозвучала и ешё одна запоминающаяся пьеса, написанная не Похьола, а пианистом Туомо Пряттяля — «Ravelogue», название которой, переделанное из английского слова «travelogue», т. е. путевой дневник, явно отсылало к наследию великого французского композитора-импрессиониста Мориса Равеля. Да, импрессионизм: пожалуй, это направление академической музыки, сложившееся во Франции в последней четверти позапрошлого столетия, в европейском джазе отзывается влияниями до сих пор. Не удивительно, что европейские и даже американские джазмены до сих пор много и плодотворно обращаются к творческим находкам ведущих импрессионистов в музыке: Равеля, Клода Дебюсси и Эрика Сати.
Впрочем, наследие Сати (1866-1925) шире, чем только импрессионизм. Его находки лежат в основе множества направлений европейской музыки прошлого столетия: импрессионисты, конструктивисты, неоклассицисты, минималисты — все они щедро черпали у Сати. К Сати обратился и последний артист, которого вашему корреспонденту удалось услышать на фестивале «Апрельский джаз» 2018 года — шведский пианист Бобо Стенсон, тот самый, кусочек мастер-класса которого я застал днём того же дня на джемовой площадке в отеле «Тапиола Гарден» (подробнее об артисте см. интервью с ним от 2008 г.). На этом концерте Bobo Stenson Trioсостояло, помимо самого маэстро, из контрабасиста Андерса Йормина (Anders Jormin) и барабанщика Йона Фельта (Jon Fält). Экономная, сдержанная игра Стенсона, его матовое туше и умение крайне скупыми средствами создать ощущение эмоциональных подъёмов и спадов, конечно, до сих пор знают мало равных в европейском джазе, хотя 73-летний мастер на этом концерте играл даже сдержаннее, чем в прошлые десятилетия в ансамблях Яна Гарбарека, Чарлза Ллойда или Томаша Станько или чем когда я видел его с трио (там тоже был барабанщик Фельт, но участвовал другой контрабасист) на Белградском джаз-фестивале в 2007 г.
Таким вашему корреспонденту открылся 32-1 фестиваль April Jazz в Эспоо, Финляндия. Браво, Матти Лаппалайнен, продюсер Педро Эрреро и вся команда фестиваля! Это был отличный праздник музыки, и его необычный статус крупнейшего в столичном регионе Финляндии, но проходящего фактически на окраине столицы страны джазового фестиваля не может затушевать его значимость для финской музыкальной сцены.