Читайте Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4 романа "Я не хилер!" в нашем журнале.
Автор: Анна Лебедева
Часть 5
***
– Хотите заказать портрет?
Художник, к которому пришел Ней, пухлощек и сонно-улыбчив. Глядя на его козлиную бородку и короткие сарделькообразные пальцы, Гёльриг начинает сомневаться в своем решении, но все же усилием воли заставляет себя остаться.
– Да.
– Присаживайтесь. А в честь чего, если не секрет? Какой-то праздник?
Ней опускается на неудобный стул и ёрзает, пытаясь найти приемлемую позу.
– Нет.
– Тогда что же, трагедия? – хихикает художник.
Ней отвечает ему мрачным взглядом:
– Да, трагедия. Пожизненное заключение, – но потом вздыхает и поясняет опешившему творцу. – Я ухожу в монастырь.
– Папа, папа, она не дышит!..
Пятилетний Ней захлебывается слезами, сидя на полу и баюкая в объятиях любимую кошку. Он искал её весь день, звал так долго, что совершенно охрип, облазил все деревья, обошел все улицы. Он думал, что кошка убежала, и ему было больно и обидно – но разве могли сравниться эти боль и обида с теми, что Ней испытал позже, когда, заглянув под лестницу, он обнаружил неестественно вытянувшееся, неживое тело своей любимицы?
– Папа, что с ней?
Ней с надеждой смотрит на отца – он же лекарь, он вылечит её! – но тот печально качает головой.
– Она умерла, сынок.
– Нет! – в ярости кричит Ней и сжимает тельце животного так, что слышно, как у последнего трещат ребра. – Нет, не смей так говорить! Она жива, слышишь? Жива! Жива!!!
Отец открывает было рот, чтобы попытаться переубедить сына, но тут по телу кошки проходит судорога. Онемевший, он следит за тем, как приходят в движение ее лапы – рваные, неестественные движения старого механизма, – как поворачивается сначала в одну, затем в другую сторону ее голова, как поднимаются веки, открывая стеклянные, мертвые глаза. Кошка распахивает рот и говорит «мяу». А потом её серый, сухой язык проходится по щеке мальчика. От неожиданности тот вздрагивает и роняет кошку из своих объятий, и та, коснувшись пола, вновь становится мертвой и неподвижной.
Отец прерывисто выдыхает, рывком вздергивает замершего в шоке мальчика на ноги и тащит в свою лабораторию. Труп животного остается валяться посреди комнаты.
– Добрый вечер, папа. Устал?
– Безумно.
Лекарь опускается на стул, краем глаза следя за тем, как семилетний Ней, пыхтя от натуги, волочёт его сумку в угол.
– Как там господин Хольк?
– Плохо.
Ней косится на отца с пониманием, вынимая из печи еще теплый котелок с супом и ставя его перед отцом.
– Мне за ним проследить?
– Будь так любезен.
Мальчик кивает и выскальзывает в дверь, не видя, как взгляд отца, провожающий его, становится донельзя виноватым.
Когда он добегает до дома господина Холька и заглядывает в окно, то застает неприятную картину – какая-то женщина в отчаянии рыдает у того на груди. Терпеливо выждав, пока она подуспокоится и выйдет из комнаты, Ней с ловкостью кошки проскальзывает в дом отцовского пациента и, подойдя к постели, простирает руки над бездыханным мужчиной. Он не знает, сколько у него времени, поэтому действовать надо быстро.
Вытаскивать человека с того света трудно, чертовски трудно. Но Ней даже не думает винить отца в том, что тот заставляет его этим заниматься. Он злится на идиотский закон, по которому лекаря могут обвинить в убийстве, если его пациент умирает в течение трёх дней после его визита. Ней прекрасно знает, что отец всегда делает всё возможное, чтобы помочь людям – но ведь и у него есть предел! Ярость придает мальчику сил, и он почти не чувствует боли, вытягивая осколок души господина Холька с того света.
А потом, смертельно уставший, едва сдерживающийся, чтобы не чихнуть, он сидит под кроватью и тихонько хихикает над удивлением недавней вдовы и неудовольствием приглашённого священника, ожидающего увидеть труп и вовсе не готового к яростной отповеди господина Холька, ругающегося на чём свет стоит на баб, которые не могут дождаться, когда их благоверный даст дуба.
Новость о необычном приезжем проносится по городку с силой урагана. Не то что Нею очень интересно – на нём висят два трупа, и если от одного уже сегодня можно избавиться, то второй только-только поднят и еще способен на фортели, – но отец крайне горит желанием узнать свежие новости.
– А сам я пойти не могу, сам понимаешь, – извиняющимся тоном поясняет он, кивая на ступку в своих руках, и Ней закатывает глаза.
– Ладно, схожу, – ворчит он.
Судя по словам соседок, приезжий просиживает дни в таверне, поэтому Гёльриг, особо не раздумывая, направляется туда. Он заходит, не подозревая дурного, но открывшаяся перед ним картина заставляет его замереть на пороге.
Незнакомец – бледный, эффектный господин в чёрных одеждах – сидит за столом и с восхищением глядит на господина Ретта, которого Ней не далее чем вчерашним вечером поднимал из мёртвых. Гёльриг делает было шаг, чтобы увести своего мертвеца от греха подальше, но в этот самый момент путешественник громко интересуется:
– Скажите, а кто сумел так мастерски поднять это тело?
Воцарившуюся в таверне тишину, кажется, не разрезать и ножом. Взгляды всех присутствующих скрещиваются на незнакомце и господине Ретте, невозмутимо пьющем пиво. А потом раздается чей-то голос:
– Вчера к Ретту приходил Гёльриг.
Ней бесшумно отступает назад, а, оказавшись на улице, со всех ног припускает к дому. Будь неладен этот приезжий! Чтоб ему всю жизнь икалось!..
– Отец! Отец, собирайся, надо бежать! – выдыхает Ней, врываясь в отцовскую лабораторию, и тот едва не роняет ступку с почти готовым снадобьем. – Они… Они знают! Ретт…
– Они узнали, что господин Ретт – поднятый мертвец? – осторожно уточняет лекарь. – Но как же ты…
Несмотря на испуг, Ней находит в себе силы возмутиться.
– Я? Да если бы не этот заезжий гад, они бы в жизни не узнали!
– Какой заезжий гад?
– Тот, что…
Их разговор прерывают громкие удары в дверь.
– Гёльриг, выходи! – гудят люди на улице. – Выходи, чёртов трупоед! Мы все знаем!
Отец с сыном переглядываются, после чего Ней качает головой и с решимостью бросается наверх. Не слушая криков отца, он добегает до двери и распахивает ее. Он все объяснит. Все расскажет. Возьмет вину на себя…
– Где твой отец? – бросает угрюмый мужик, стоящий впереди всех.
Ней молча смотрит на него, на людей, стоящих за его спиной – они мрачны, решительны и горят жаждой расплаты.
– Он ни при чем, – тихо отзывается Ней и замечает незнакомца.
Тот удивительно спокоен – кажется, ему нет никакого дела до того, что несколько горожан держат его за руки. Его внимательный, светлый взгляд встречается со смятенным взглядом Нея.
А потом незнакомец говорит:
– Я пошутил.
Он ждет, пока лица всех присутствующих обернутся к нему, и повторяет:
– Я пошутил. Я убил этого человека, – он кивает на господина Ретта, которого горожане также притащили к дому Гёльригов, – а потом воскресил. Всего лишь шутка.
И он улыбается, показывая горожанам острые зубы.
Люди секунду пораженно молчат, после чего разражаются гневными воплями. Раздаются отдельные крики:
– На костер его!
– Сжечь колдуна!
– Мерзкий трупоед, ты поплатишься за свои дела!
– Прости, парень, погорячились, – говорит мужик, что стучал в дверь, пожимает плечами и отворачивается.
Забыв о Гёльригах, горожане разворачиваются и волокут приезжего к площади. Ней отчаянно смотрит ему вслед, а тот, обернувшись, почти весело ему подмигивает.
Гёльриг-младший не спит всю ночь, в красках представляя себе смерть несчастного путешественника, а с восходом солнца стучится в ворота местного монастыря и твердым голосом сообщает, что желает стать послушником.
Ней терпит почти пять лет. Ней пытается смириться и лишь сжимает зубы, вынужденный скрупулезно протоколировать все то, что происходит в пыточных монастыря – как единственный послушник, умеющий читать и писать, он с самого момента пострига назначен бессменным секретарем на допросах еретиков. За прошедшие годы он успевает порядком разочароваться и в учении светлой религии, и в вере во Всесоздателя, но непреходящее чувство вины не позволяет ему плюнуть и уйти. Но после того, что произошло сегодня…
Гёльриг решительно стучится в дверь кельи настоятеля.
– Кто? – грубовато интересуются оттуда.
– Секретарь, – Ней старается придать голосу смирение. – Я принес протокол допроса.
– А-а. Входи.
Гёльриг ждет, пока настоятель дочитает документ, после чего интересуется:
– Почему вы велели схватить этого человека?
– Что?
– Очевидно же, что он ни в чем не виноват.
Слова сами собой срываются у Нея с губ, и он испуганно замирает под тяжелым, угрожающим взглядом настоятеля.
– Очевидно, что ты ошибаешься, – отвечает тот.
– Но отец, я был на допросе, я слышал вопросы, что задавал отец Крефт, я слышал ответы, и из них ясно выходит…
– Пошел вон, – тихо и угрожающе говорит настоятель, сминая побелевшими пальцами протокол. – Вон, иначе я отправлю на костер тебя вместе с ним.
Ней молча склоняет голову и выходит из кельи.
Сперва он хочет отправиться к себе – ведь в конце концов, не его дело, что будет с обвиняемым, – но после природное упрямство берет верх, и Гёльриг спускается к камерам. Найдя нужную, он тихонько окликает скрючившегося в углу пленника:
– Послушайте. Эй! Скажите, за что вас схватили?
Обвиняемый с трудом поднимает голову, демонстрируя Нею опухшее и посиневшее от побоев лицо.
– А мне почем знать?
«Но как же…», – хочет было спросить Гёльриг, но его отвлекает шум с лестницы. Распахивается какая-то дверь, и дрожащий от гнева девичий голосок яростно кому-то кричит:
– Вы не смеете меня удерживать! Я – сестра настоятеля! Пустите!
Потом раздается какое-то бормотание, звук пощечины, торопливое цоканье каблучков, и перед Неем возникает девушка в строгом черном платье. Даже не глядя на послушника, они кидается к решетке и начинает голосить:
– Дорогой мой, любимый!.. О, Всесоздатель, что они с тобой сделали? Изверги, ироды!..
С изумлением Ней смотрит на то, как бывший только что таким отстраненным и равнодушным заключенный бросается к девушке и, просунув покалеченные руки через прутья, нежно сжимает ее ладони своими.
– Не плачь, родная, все будет хорошо, – говорит он, но в его тоне нет и капли уверенности.
Дрожа от бессильного гнева, Гёльриг разворачивается и бежит к келье настоятеля. Но на полпути его окликает другой послушник, кажется, даже не замечающий, в каком состоянии находится его товарищ.
– Эй, Ней! – кричит он и машет рукой. – Пойдешь сегодня смотреть на кардинала?
– Что?
– На кардинала смотреть пойдешь? – переспрашивает монах, подходя ближе. – Неужели забыл? Вчера к нам из столицы приехал его Высокопреосвященство Квельд, прямо из столицы, и сегодня…
Что-то щелкает у Гёльрига в мозгу, и он торопливо перебивает:
– А где он остановился?
– В гостинице, по всей вероятности, – его собеседник пожимает плечами. – А что…
– Спасибо, – бросает ему Ней и разворачивается к выходу, оставляя товарища лишь недоуменно глядеть ему вслед.
Кардинал Квельд совсем не похож на служителя церкви – если бы не одеяние священника, его с легкостью можно было бы принять за столичного денди. Нею почти изменяет решимость, он хочет было извиниться за вторжение и уйти, но его Высокопреосвященство смотрит на Гёльрига тепло и ободряюще, после чего интересуется:
– В чем дело, сын мой? Чем я могу тебе помочь?
И Ней решается. Он рассказывает кардиналу о своих сомнениях, и тот слушает внимательно, не перебивая и не насмешничая. А когда Гёльриг завершает свою речь, Квельд поднимается и говорит:
– Идем. Я допрошу этого человека лично.
Через несколько часов несчастного, умудрившегося влюбиться не в ту девушку, выпускают из темницы и снимают все обвинения. Горожане встречают это восторженным ревом, а настоятелю только и остается, что криво улыбаться, планируя подвергнуть паршивого мальчишку самому изощренному наказанию, какое только возможно. Впрочем, сам паршивый мальчишка может об этом только догадываться.
На следующий день один из товарищей предлагает ему заглянуть в таверну – туда, мол, завезли новую партию эльфийского вина, не попробовать которое будет сущим святотатством. Ней, равнодушный к вину, сначала отказывается, но приятель так настойчив, что в какой-то момент Гёльриг осознаёт, что проще будет согласиться.
Разумеется, ему и в голову не может прийти, что это ловушка.
Не успевает он сделать и глотка, как в таверну вваливаются трое изрядно подвыпивших молодцов. Заметив Нея, они нехорошо ухмыляются и целенаправленно направляются к нему. Гёльриг оглядывается, но товарища и след простыл.
– Нехорошо сводить девушек с преступниками, – обращается к Нею один из мужчин, разминая пудовые кулаки. – Особенно тех, что предназначены в жены Всесоздателю.
Гёльриг слепо шарит рукой по столу, пытаясь найти хоть что-то, способное его защитить. На посетителей таверны надеяться не стоит – они жаждут увидеть драку. Пальцы Нея смыкаются на чём-то твердом, и он, не раздумывая, с силой опускает предмет на голову агрессора, уже занёсшего кулак.
Бутылка – а именно её, как оказалось, и схватил Ней – с грохотом разбивается, ударившись о крепкий череп мужчины. Его обдает винной волной, и он замирает, а глаза нападавшего съезжаются к переносице. Покачнувшись вперед, мужчина издаёт какой-то странный бульк и валится на спину, с треском ломая подвернувшийся стол. На секунду воцаряется тишина, а окаменевший Ней, судорожно сжимая в руке отбитое горлышко, с ужасающей ясностью понимает, что бугай внезапно и бесповоротно мертв.
– Он… он убил Стокка! – орет кто-то из людей в таверне, и Гёльриг понимает, что сейчас его убьют.
А в следующее мгновение он осознает, насколько хочет жить, и это чудовищное желание затмевает все на свете. На одних инстинктах Ней тянется к трупу, и через секунду его уже загораживает своей спиной бесстрашный и не боящийся боли защитник. Люди реагируют на это задушенным вздохом. Гёльриг посылает бойца вперед.
Он хочет лишь пробить себе дорогу к выходу, но сил свежеподнятого мертвеца рассчитать не удаётся – как минимум пятеро отдают душу Всесоздателю, прежде чем Ней выскакивает на улицу и, бросив своего помощника поперек выхода, припускает по улице со всех ног. Топот его шагов отдаётся у Гёльрига в ушах, подол одеяния путается, мешая бежать, но Ней понимает, что остановиться в его случае равносильно смерти, и потому летит по городу, почти не касаясь земли, игнорируя сбившееся дыхание и черные круги, плывущие перед глазами, пока кто-то не хватает его за локоть и не затаскивает в какую-то страшно узкую подворотню. Ней задушенно хрипит и дергается прочь, но жесткие пальцы впиваются ему в предплечья, удерживая на месте.
– Успокойся, парень, я хочу тебе помочь.
Гёльриг пару раз дергается, больше по инерции, а потом устало прислоняется спиной к стене и глубоко вздыхает, восстанавливая дыхание. Когда ему более-менее это удается, он поднимает голову, чтобы поглядеть на неожиданного помощника.
– Вы? – в шоке выдыхает он.
– Как видишь, – кривая усмешка, столько раз снившаяся Нею в кошмарах.
Гёльриг судорожно вдыхает сквозь зубы.
– Вас же убили! Сожгли… Сожгли из-за меня! И после этого я решил уйти в монастырь, а вы – вы все это время были живы! Да как вы… Да я же из-за вас…
Ней замахивается, но мужчина перехватывает его руку.
– Ты что же думаешь, некроманта так легко убить? – спокойно интересуется он. – Впрочем, теперь ты узнаешь, что это не так. Идем.
– Куда?
– Очевидно, что здесь ты оставаться не можешь, – пожав плечами, отвечает незнакомец. – Сунешься на улицу – и тебя тут же потащат на костер. А нам как раз нужны такие талантливые юноши, как ты. Идем со мной, и мы сделаем из тебя настоящего мастера своего дела.
– Мы? – тупо переспрашивает Ней.
– Орден некромантов.
Гёльриг медленно качает головой.
– Но я… я пять лет не занимался этим. Я был монахом, черт подери! Какой еще орден некромантов! А как же отец? Что с ним будет, если я уйду? Его же казнят!
– Уверен, что твой отец был готов и к такому исходу событий.
– Что? Почему…
Ней осекается, услышав приближающийся к ним шум толпы.
– Послушай, мой мальчик, выбор у тебя небольшой, – тоже услышав людей, говорит мужчина. – Или ты отправляешься со мной, или идешь на костер. Решай. Но побыстрее.
– Я не… Я… – бормочет Ней в совершеннейшем смятении. – А как же отец? Его же казнят!
– Хочешь умереть вместе с ним? – отзывается незнакомец и делает шаг назад. – Что ж, твой выбор. Очень жаль. Рад был познакомиться.
Ней вертит головой – люди все ближе. Ему невыносима сама мысль о том, что отец умрет из-за него – но вместе с тем ему настолько страшно умереть самому, что он в самый последний момент бросается вперед и стискивает руку мужчины.
– Постойте, – выдыхает Гёльриг. – Я с вами. Я… я не хочу умирать.
Мужчина улыбается и кивает. После он протягивает свободную руку к плечу Нея и, резко дернув, с треском отрывает от его одеяния медальон Всесоздателя. Он бросает его на землю, и в следующую секунду исчезает вместе с Неем.
Заглянувший в подворотню человек разочарованно качает головой, и разъяренная толпа движется дальше.
Воспоминания пронеслись в голове Нея, вновь растревожив старые раны. Всесоздатель, как же давно это было. Как же давно был он наивным, глупым, пугливым мальчишкой, едва не поседевшим от страха при первом визите в штаб-квартиру ордена, терзающимся от вины перед брошенным отцом, сходящим с ума от бесконечного ветра и холода, коими так славилась Империя Тьмы. Как давно он рыдал в подушку, когда ему привезли все, что осталось от имущества Гёльригов после того, как Гёльрига-старшего казнили, а их дом разграбили – обугленная записная книжка отца, его, Нея, портрет, несколько ключей, ставших совершенно бесполезными. Как давно все это отболело – и успокоилось.
Ней отвел невидящий взгляд от портрета и посмотрел на Болле. На секунду он увидел перед собой молодого себя, и у него перехватило дыхание от какой-то странной щемящей нежности и жалости – ему захотелось защитить Фрауса, оградить от всех тех ужасов, на которые обрекли человека, прислав сюда, в эпицентр военных действий, в лагерь темных, где вокруг вместо нормальных людей лишь полуживотные-орки да мертвецы. «Человеку здесь не место», – хотел было сказать Гёльриг, но удержался. Этим он смертного только еще сильнее расстроит.
– Прошу прощения за свою несдержанность, – проговорил Ней, подходя к костру, и судя по тому, какой радостью озарилось лицо Болле, он сказал именно то, что было необходимо. – Дурной день. Дурные воспоминания.
Гёльриг бросил последний взгляд на портрет, собираясь отправить его в костер, но Фраус протянул к нему руки и просяще уставился на некроманта.
– Если вам не нужен портрет, отдайте его мне. Если… если я выживу, я буду хранить его как воспоминание.
Ней хотел спросить «Воспоминание о ком?», но вместо этого слегка насмешливо фыркнул:
– Ты ведь даже не знаешь, кто здесь изображен.
– Конечно, знаю, – отозвался Болле. – Очевидно, что это вы.
Гёльриг покачал головой и, капитулируя, вручил картинку человеку. В конце концов, какая разница, где портрет пропадет – в огне или в кармане Фрауса?
Остаток ночи некромант провел, убирая рассыпанные по полу вещи обратно в сундук.
Продолжение следует...
Нравится роман? Поблагодарите Анну Лебедеву переводом с пометкой "Для Анны Лебедевой".