Ясным майским днем, на раннюю Троицу, возвращалась я из храма. Было уже поздно, народу в храме не оставалось, и недалеко от церкви наткнулась я на такую сцену. Женщина средних лет, красивая и вполне, по внешнему виду, светская, тянула за руку настоящую церковную отроковицу. Тянула, ругаясь и крича: «Да не пущу я тебя больше в церковь! Сил моих нет. Опять из дому убежала! Позакрывать эти церкви надо!» Контраст матери и дочери (по-видимому, девушка приходилась женщине дочерью), был разителен. Девушка - худенькая и, как овечка, безмолвная - была в этот теплый день в черненьком, по-монашески наглухо закрытом платье с длинными рукавами, женщина - по-современному одета и эффектно подкрашена…
«Связываться или не стоит?» - крутилось между тем у меня в голове, но последняя фраза женщины резанула уши и решила дело. Придется вмешаться: и девчушку жалко, и какая же я христианка, если смолчу, когда на Церковь нападают? Подошла:
- Простите, но вы неправы. Разве это плохо, что ваша дочь тянется к вере, ходит в церковь? Я только радуюсь, когда мои дети обращаются к Богу…
Женщина тут же с яростью накинулась на меня:
- Вот вы не знаете, в чем дело, а лезете! Да она из дому без разрешения у меня убегает! Вы посмотрите на нее: на кого она похожа? Вы вот в светлой кофточке, с рукавчиком по локоть, а она как вырядилась, видите? И она так все время одевается! И постится все время, совсем себя голодом заморила!
- Ну и что? - горячилась я. - Пусть так, но, может быть, ваша дочь станет монахиней, будет за весь род молиться. Радоваться такой ее ревности о вере надо…
- Радоваться?! - чуть не захлебнулась от возмущения женщина и вдруг, устало махнув рукой, заговорила спокойней. - Но она с экзаменов сегодня сбежала. У нее одиннадцатый класс, а она не учится, в церкви пропадает. Потом, она изнурила себя постами до такой степени, что у нее начались серьезные проблемы со здоровьем. Она меня все время обманывает, не слушается, когда я ее пытаюсь образумить, молчит, а потом делает по-своему. Мне кажется, она просто помешалась на своей вере…
Ситуация раскрывалась несколько с неожиданной стороны. Девушка во время горьких слов матери только молчала, опустив голову.
- Но… Вы разговаривали на эту тему со священником? Советовались с батюшкой? Он должен помочь, образумить вашу дочь.
- Говорила сколько раз, да что толку? И он с ней говорил сколько раз, а она и его не слушается. Все так же продолжается.
- А может быть, вам самим надо бы стоять возле дочери в храме, вместе молиться, вместе поститься, не так, как она, а разумно, по канонам Православной Церкви и в меру сил?
- Сначала я ходила с ней в церковь, а потом, когда она совсем свихнулась, то перестала. Не могу, сил моих нет!
Вот стоят они передо мною - дочка с матерью - такие разные, совершенно не похожие друг на друга и такие схожие в своем несчастье, а я, взявшая на себя роль судьи, совсем растерялась и не знаю, что тут сказать.
- Попробуйте поговорить со старым, опытным священником, - наконец советую я. - У нас в епархии есть такие благодатные духовники. Может быть, он вам поможет? Помолится о вашей семье, найдет нужные слова, подскажет самый верный путь для каждого из вас…
Называю имена нескольких таких опытных священников, известных духовников, знакомых мне. Мать и дочь в ответ обе согласно кивают головами. Видно, что обеим тяжело и обе хотели бы примириться, но не знают, как это сделать, закрывшись каждая в свой кокон и взаимно осуждая друг друга.
- Как тебя звать? - спрашиваю у дочери.
- Фотиния, - тихонечко отвечает она.
- Не Фотиния, а Светлана! - тут же исправляет ее мать.
А я, не справившись вдруг со странным желанием погладить по головке незнакомую мне взрослую девушку, глажу ее и говорю:
- Понимаешь, жизнь для христианина - это совсем не умерщвление плоти, не безпрестанные молитвы и не презрение к наукам. И молитвы, и пост - все хорошо в меру. А Божий мир - это радость и свет, это обязательно любовь, любая ложь и упрямство ее убивают… А ведь и родителей тебе именно Бог дал таких, какие они есть! И велел их слушаться, не огорчать...
Мы прощаемся, и я ухожу, а чувство жалости к девушке и ее маме так и не оставляет.
Рисунок Германа Дудичева