Сегодня – День геолога. Это профессиональный праздник моего мужа.
Мы отпраздновали: я сделала Мише личный подарок, присовокупив к нему горшок с королевской пеларгонией (мы оба любим цветы), а он вечером выпьет рюмку водки на альфа-спирте.
В иные времена к нам в этот день приезжали Мишины друзья. Или мы неслись к кому-либо из них. Но сейчас кольцо пустоты расширяется, Мишины друзья уходят бродить по небесным горам и весям.
… Зимами к нам в гости приезжал Валерий Соломонович Шеймович. Он жил на два мира – московский и камчатский. Две трети времени в году обитал на Камчатке, где проработал всю жизнь, а зимой прилетал в свою московскую квартиру, чтобы увидеться с друзьями, родными, переделать кое-какие дела. С Шеймовичем Миша дружил еще со студенческих пор, они вместе ходили в геологический кружок МГРИ и ездили по стране в учебные экспедиции.
Шеймович был огромным, проницательным, нежным и литературно одаренным. Как только он узнал, что я – литератор, на следующую встречу принес несколько своих рукописей (повесть, рассказы) и попросил, чтобы я осилила его творческие труды. Еще Шеймович попросил, чтобы я не абы как читала, а напряженно, с карандашом в руке, и если что, какая-то неточность, я должна была указать ему, где он оплошал.
Сначала я решила, что Валерий Соломонович – графоман. Ведь сколько народу пишет и пишет, потом изыскивает десять копеек и свою графоманщину издает. Но я ошиблась. Шеймович оказался настоящим писателем, его рассказы брали за душу и горло. Одним словом, карандаш не понадобился. А когда Шеймович явился к нам еще раз в гости, чтобы выслушать мою критику, я просто сказала, мол, критиковать в его талантливых произведениях нечего, давайте поужинаем и выпьем за новое имя в Литературе «Валерий Шеймович».
Мне очень нравилось, как Валерий Соломонович ест. Сколько ему не положи съестного, это будет с удовольствием поглощено. Однажды Шеймович заговорился с Мишей о своем, геологическом, а я под сурдинку наложила ему гору ароматного пюре, а сверху навалила шапку из горячего, на сметане бефстроганова. Получился средней величины вулкан… И вот ВС заметил его. Он расстроенно сказал: «Ах! Ты что, издеваешься?». «Нет, - соврала я. - Я знаю ваши аппетиты».
Через полчаса тарелка была пуста. Я, дура, была довольна, что победила в некоем нашем внутреннем споре «Знаю ли я аппетиты гостя?», а сейчас вот, вспоминая Шеймовича, думаю: "Может, ВС из уважения к моему труду съел тогдашнюю порцию Гаргантюа- Панатагрюля?
Шеймович был сердцеед. Он умел так смотреть и говорить, что каждая вторая дама становилась его поклонницей и воздыхательницей. Эта участь постигла и мою дочь Василису. До пяти лет она обожала, когда ВС приезжал к нам в гости, сидела с ним рядом за столом и не сводила с громадного Шеймовича счастливых глаз. А вот после пяти лет Василиса перестала выходить к столу, затаивалась в комнате, а когда я просила ее выйти поужинать, она требовала: «Пусть ОН уходит!». Это была Любовь, Василиса повзрослела и не хотела, чтобы ОН увидел ее чувства…
Шеймович несколько лет назад ушел по небесной дороге. А вслед за ним еще один Мишин геологический приятель – Игорь Шилов.
Это был неутомимый балагур и весельчак. Фанат отечественной машины «Волга». Франт и путешественник.
Мы с Мишей несколько раз ездили с Шиловым и его гражданской женой Татьяной в длительные поездки по монастырям и музеям. Шилов и Татьяна не раз гостили у нас на даче. Я могу вам сказать, что Игорь Шилов был по характеру настоящим мальчишкой, хулиганом, эдаким Буратино. Он всегда делал то, что считал нужным. И никакая Мальвина не могла прочитать ему свой указ.
Например, у Шилова существовало правило: если он находился в путешествии и за рулем, через каждые пять километров останавливался на обочине, вынимал из недр «Волги» корзинку с хлебом-солью, выпивал 30 граммов водки из серебряной рюмочки, закусывал какой-нибудь редкостной сырокопченой колбаской и снова двигался в путь. Когда я увидела впервые эту манипуляцию, я зашлась в стенаниях: «А ГАИ?! Вдруг они дадут вам подышать в трубку?». Шилов на это весело смеялся и отвечал, что с ним всегда его друзья. «Какие друзья? – вопила я. – Если вы имеете в виду нас, то чем в дороге, пред очами ГАИ мы вам поможем?!». «Я имею в виду других друзей, деньги», - спокойно отвечал Шилов. Я не знала, что на этот цинизм ответить Буратино Шилову, и мы снова ехали по трассе.
Игорь много лет отработал начальником экспедиций в разных точках нашей страны, а также за рубежом. И очень любил блеснуть в рассказах о былом тем фактом, что был прекрасным хозяйственником. «Миша, - лукаво сощурив глаза, спрашивал он, - какую ты баню ставил для своих женщин-геологов в экспедициях?». «Никакую, - простодушно отвечал Миша, - вся гигиена за валуном, на реке». «Эх, Миша, - расстраивался Шилов, - ты не прав. Я первым делом приказывал на месте стоянки ставить палатку-баню. Женщины должны толково помыться-постираться, ты этого не знал?» И начинал хохотать.
Я часто думала: что связывало хозяйственного весельчака Шилова с моим мужем? Однажды Игорь поведал мне по телефону, что он никак не может разгадать княжескую породу: «Вот их колотят, обижают, все у князей отняли, а они продолжают жить дальше. Я никак не пойму, как они так могут?». «Да, - отвечала я. – Жить и смотреть на все с оптимизмом». «Ты вот в курсе, что из-за того, что Мишка – князь, его за границу ни разу не пустили работать? Я бы такого не перенес. Я на заграницах состояние сделал, скопил на старость, а он как?». «Как все, - ответила я. – А что, надо в петлю?»…
Игоря не стало летом, мы как раз жили на Владимирщине, на даче. Добираться до Москвы трудно. Взяли такси, везде успели: ритуальный зал в больнице, отпевание в храме, кладбище, поминки в ресторане, вернулись на дачу в темноте угасшего дня… Так и ушел Игорь туда, откуда не возвращаются, не разгадав княжеского оптимизма…
И третий портрет, женский. Наташа Петрова. Про небеса и мир иной – не про нее. Наташа с нами, и пусть так будет долго-долго.
Студенткой Наташа была красавицей, умницей, спортсменкой-волейболисткой. В нее полкурса были влюблены. В том числе Шеймович. Он не знал, как к ней подступиться, настолько робость и застенчивость сковали его. Наконец, Шеймович придумал беспроигрышную схему. Он полночи отстоял в кассы Большого театра, приобрел пару билетов на «Лебединое озеро». Билет, предназначенный для Петровой, вложил в конверт и попросил Мишу бросить этот конверт в почтовый ящик Петровой. Миша выполнил задание друга честно. Но Петрова на «Лебединое озеро» не пришла. Почему? Эта тайна так и осталась неразгаданной… Уже спустя много лет я пытала Наташу Петрову, почему она не пошла в Большой? Ведь в партере ее ждала Судьба - большой волоокий Шеймович, робкий и тихий, как подземное озеро. Петрова хмыкнула и сказала, что не помнит ни о каком билете на «Лебединое».
Наташа – необыкновенно честный человек. Она – правдорубка. Это идет не от коммунистических убеждений, в которых выросло ее поколение, это идет от сердца. Так Петрова устроена: бороться за правду, вступаться за слабого.
Однажды (в наши дни) она узнала, что ее старую подругу обманул мошенник, обманом заставил подписать документы на квартиру. Так вот Наташа Петрова не побоялась, в тот же день позвонила мошеннику, вспомнив, как она сказала, «язык рудников и шахт», «наехала» на него, наняла в тот же день юриста, разыскала родственников старой подруги, чтобы переписать документы на них, и развернула дело о квартире в обратную сторону.
Петрова – знаменитый специалист по минеральным водам. Она знает о целебных источниках России ВСЕ. И до сих пор работает. Кто-то скажет: «Бабуле за восемьдесят, пора уж отдыхать». Но если бы вы увидели Наташу Петрову, у вас язык бы не повернулся изобразить это слово «бабуля». Стройная, черноглазая, эмоциональная дама.
У Наташи Петровой есть любимый сын. У сына есть дочь, любимая внучка Наташи. Эта внучка вышла замуж за бизнесмена, пожила с ним, а потом развелась. Так вот бывший зять внучки очень уважает Наташу Петрову и на ее дни рождения присылает увесистые букеты тюльпанов. Как-то я увидела очередной букет для Петровой: ваза трещала по швам от срезанной цветочной поляны.
Я думаю, если тебя любит и уважает бывший муж внучки, ты – золотой человек.
На сегодня про геологов все. Осталось лишь допеть, кто знает:
А путь далек и долог,
И нельзя повернуть назад...
Держись, геолог!
Крепись, геолог!
Ты - ветру и солнцу брат!
Оформление Александры Шеймович