– Оладушки будете?
– Не откажусь!
– Со сгущенкой, иль со сметанкой?
– Со сгущенкой, пожалуй. Люблю сладкое!
Хозяйка захлопотала: нечасто на хуторе гости бывают, да еще такие интересные. Сразу видно – человек образованный, интеллигентный, при очках. Хоть и работник по части лесного хозяйства, а все же удивительно, как в такую глушь забрался?
– Да вы зря разулись-то, я все равно полы мыть хотела!
– Ну что вы, на сапогах грязи столько…
Она поставила на печь сковороду с толстыми, домашними оладьями. Пусть погреются. Сгущенку открывать, конечно, не стала бы. Когда еще удастся из магазина привезти, а ведь последняя банка. Но повод больно уж значительный!
Гость взял со стола газету, пролистал, не задерживаясь ни на одной из восьми страниц. Посмотрел на дату – месяц назад напечатана.
– А что же, вам и почту не доставляют?
– Ну как… Бывает с оказией. Хорошо хоть рацию мужу выдали, а то ведь совсем тут как в средневековье живем. Сколько раз ему говорила, брось ты это все, поедем к сыну, в поселок. А он уперся рогами, нет, говорит, мне без тайги никак. Жалко, что он на прислон-то ушел… Может, останетесь? Послезавтра вернуться должен.
– Нет, не могу. Спасибо, конечно, но работа торопит, ничего не поделаешь!
– Ну да, ну да.
Она поставила тарелку с потеплевшими оладьями, налила в красивую тарелочку сгущенки, заварила в стакане крепкий чай. Гость с удовольствием принялся за еду.
– А что на прислоне? Дело у него там какое?
Она вытерла руки о передник, спихнула кота с табуретки, села сама.
– Так делянка там будет, по весне уж рубить начнут. Вот и пошел смотреть, с него же спросят, ежели чего не так.
Гость задумался на секунду, но тут же радушно улыбнулся хозяйке, потянулся еще за одной оладьей.
– Очень вкусные!
Лесник вернулся домой, как и было сказано, через день. Устало скинул с себя верхнюю одежду, обувь. Закряхтел, вытянулся на лавке. Потянул носом привычный домашний запах – дым, щи, свежеиспеченный хлеб…
– Немножко опоздал.
– Ась?
– Приходил твой, этот, из конторы городской.
– Какой конторы?
– Дак известно какой! Ну, это… По лесному-то хояйству.
Лесник сел.
– Он еще сказал, что ты вроде ждал его, – добавила хозяйка уже тише, чувствуя какой-то подвох.
Муж встал, натянул сапоги. Снял со стены двустволку, выскочил на улицу. Но только дятел встретил его дробным стуком среди лесной тишины. Вернулся в дом.
– Давно ушел?
– Тогда же. Позавчера. Оладьями я его накормила, он в вечор и ушел, – она присела на табурет, снова толкнув недовольного кота.
Лесник поджал губы, молча погрозил жене пальцем – ничего ты, мол, не понимаешь, дура!
Человек аккуратно спрятал одежду под корнем большой сосны, предусмотрительно завернув ее в полиэтиленовый пакет. Его обнаженное тело, казалось, отливало бледным сиянием в сумраке вечернего леса. Он присел на корточки у высокого муравейника, протянул руку. Осторожно, едва касаясь пальцами, позволяя суетливым мурашам забираться к себе на ладонь. Потом медленно просунул руку в их дом, погрузив ее по запястье. Закрыл глаза.
“Здравствуй, большой лес!”.
“Здравствуй. Что скажешь?”.
“Весной. На прислоне”.
“Что ж, спасибо. Ложись, отдохни”.
Человек распластался на холодной, покрытой каплями росы траве. Тело утратило белизну, пошло тонкими отростками, постепенно сливаясь с окружающей его поляной. Еще минута, и рядом с муравейником остался лишь странный, продолговатый холмик.
Весной работники леспромхоза с удивлением обнаружили, что деревья на делянке засохли, попадали. Не все, конечно, но никакого смысла здесь работать уже не было.