(by: Леха Тишинский)
Здесь же, рядом, из подошедшего авто неслышно возникнут вдруг вполне известные нам лица. Вот, их трое. Низкий и плотный, не выбритый господин со вьющейся, зачесанной к затылку шевелюрой в проседи, и с тяжелейшим взглядом; на нем – превосходно-темный, в гангстерскую настоящую, тончайше-светлую полоску облегающий костюм: сухо обуженный пиджак, штанины широко и длинно ниспадают на коричневатый лак сапожек. Конечно, узкий перстень с камнем - проделывает тот же путь, что и рука: от дверцы лимузина – и до кармана брюк. Второй повыше. С лицом неловким и застенчивым, с глазами любопытствующими, даже въедливыми. Он в каком-то либеральном, не очень нужном здесь, на этом тротуаре, кровавом шарфике поверх добротной серой, стекающей свободно пиджачной пары. Еще – развязный шелковый платок у горла. Третьей является поразительная, гибкая и фиолетовая дама лет тридцати пяти, в лице которой можно бы прочесть, пожалуй, смертельно злое превосходство надо всем. А призрачный, кошмарный, фиолетовый костюм описывать невыносимо сложно: он такой, как… Как распустившаяся в сумраке под утро голубая роза в тени сиреневой сирени, что ли.
Вы, наблюдатель, можете тут делать вид, что созерцаете вы облачный рисунок над домами, ну или газету, но на самом деле вы позволяете такому поразительному трио пройти вперед немножко, и уставляетесь вослед – и в спину дамы, открытую и нервную, и с выступающими, бросающими тень лопатками, и в две мужские. Да, такие люди не читают газеток ваших никогда и входят не куда-нибудь…
Зал респектабельно полузаполнен. Их замечают, конечно, их провожают к столику, почти посередине. Они рассаживаются, с праздным разговором. Борис (а это, без сомненья, он – в полоску) устанавливает взгляд между бровей официанта, довольно молодого человека с длинным, постящимся лицом.
Борис печально раскрывает кожаную папочку меню. Официант довольно принужденно застывает, несколько склонясь и глядя в меню же, стараясь уловить само движение перелетающей по строчкам мысли настоящего и выдающегося посетителя. Тут что-то осеняет его невыразительное до той поры лицо. Он с некоторой уже потерею достоинства совсем склоняется к плечу полуседого гангстера и шепчет, шепчет, путаясь в словах. Борис же нехотя кивает и подводит тем черту под этой отчасти затянувшейся, ненужной сценой.
Зал пространно рассуждает, курит. За столом в углу отменно грубо спорят.
Подносится аперитив, сигары. Это не производит на троих сидящих впечатленья никакого. Нет, одну сигарку господин в кашне хватает. Но и бросил, и бросил мимо, в пол. На это поворачивается несколько ближайших бледных лиц.
Вдали из-за тяжелой шторы вырастает упитанный скрипач. Он скалится и начинает что-то. Мелодия, пожалуй, тягостна.
Рестораны вообще, без всякого сомнения, опасны. Бывает даже: в игре теней здесь вырисуется, как нигде, порочная ухмылка беса.