...Начало июля сорок третьего года. В те дни в сводках Совинформбюро неизменно сообщалось:
«На фронте ничего существенного не произошло».
Так было и у Понырей, где занимала оборону часть, в которой находился Владимир Гущин. По ночам привычно чертили небо вражеские ракеты, изредка раздавались пулеметные очереди. Днем события развертывались по-иному: то короткий артиллерийский и минометный обстрел, то появятся фашистские бомбардировщики, и в ясном летнем небе завяжутся стремительные схватки наших истребителей с «мессерами».
А на передовой шла напряженная учеба. Прямо в окопах советские воины изучали по фронтовым плакатам способы борьбы с фашистскими тяжелыми танками, дооборудовали щели и запасные огневые позиции. Хватало забот и молодому коммунисту помощнику командира взвода сержанту Гущину. При каждой возможности он старался передать подчиненным то, чему научился в боях под Сталинградом.
Так шли дни, когда на фронте не происходило «ничего существенного». Но все чувствовали: затишью долгим не быть. Ждали грозы. И она разразилась.
Ранним утром седьмого июля гитлеровцы начали атаки на Поныри. Взрывы бомб, снарядов и мин слились в сплошной гул. С лязгом и грохотом на наши позиции устремились лавины танков. С беспредельным мужеством встали на их пути советские артиллеристы, пехотинцы, бойцы саперных подразделений. Враг рвался к Понырям, стремился во что бы то ни стало захватить этот узел обороны.
Ожесточение битвы нарастало с каждой минутой. Артиллеристы вели огонь в таком темпе, что на раскалившихся орудийных стволах обгорала краска. Были приведены в действие управляемые минные поля и фугасы. Враг нес огромные потери, но не прекращал попыток овладеть важным рубежом. На отдельных участках фашистские танки ворвались на позиции нашей пехоты. Встретиться с ними пришлось и Владимиру Гущину, и его боевым друзьям.
Вот тяжелая машина, поливая все вокруг пулеметным огнем, все ближе подходит к окопу сержанта. Задрожали стены траншеи, посыпалась земля с бруствера. Кажется, еще мгновение — и стальная махина навалится всей тяжестью, разомнет в порошок земляное сооружение, укрывшее воина. Но нет, нельзя допустить этого, нельзя пропустить врага дальше своей позиции!
Приготовлена противотанковая граната. Сержант на секунду выглянул из окопа, прикинул дистанцию. Бросок — и снова а укрытие. Сильный взрыв грохнул совсем близко, но гул танка не умолк.
«Неужели не взяла граната?»
— эта мысль обожгла сознание воина.
Теперь одна надежда — «горючка». Отбежав по траншее немного в сторону, Гущин одну за другой швырнул в «тигра» две бутылки. Томительно долгой кажется каждая секунда. А ведь надо сейчас же убедиться: загорелся или нет?..
Над окопом, содрогавшимся от гула надвигающегося танка, взрывов снарядов, над землей, где, казалось, не могло остаться ничего живого, поднялась на мгновение голова в каске. Да, удар был точным. Полились, запрыгали по танковой броне языки пламени, все крепче сжимают они в своих неумолимых объятиях башню, весь корпус.
Обрадованный удачей, Гущин быстро перебежал по траншее туда, где лязгал гусеницами и разбрызгивал пулеметные очереди еще один танк. И опять навстречу ему полетела бутылка. Загорелась ли эта машина, Владимир увидеть не успел. Перед глазами вспыхнул сноп дыма и пламени, и что-то сильное бросило сержанта в сторону. Очнулся он только в госпитале. Там и узнал, что наши войска, отразив все атаки гитлеровцев, перешли в решительное наступление, гонят врага на запад. И радостно было сознавать сержанту, что в этой победе есть и его скромная доля: подразделение, в котором он был помощником командира взвода, уничтожило 4 танка и до 50 вражеских солдат и офицеров.
За мужество и героизм в этих боях сержант был награжден орденом Красной Звезды...