Улочки Москвы насыщены историей и творчеством
Все-таки он попался на глаза: черный, целеустремленный и бесстрашный. Только очень худой. Вот идет... нет — не идет, уверенно пересекает Большой Палашевский переулок, невзирая на разморенные жарой и потому лениво взрыкивающие "мерседесы". Куда-то в сторону Спиридоновки.
Текст: Михаил Быков. Фото: Александр Бурый
Это неправда, что москвичи в мгновение ока вернулись к старым названиям улиц и площадей. Душа требовала — это да. Какая такая улица Горького? Или — площадь Дзержинского? Конечно Тверская и Лубянка! А в обиходе нет-нет да и оговариваемся до сих пор. Где встречаемся, на Горького? На Дзержинского? Держит прошлое за шиворот, непросто вывернуться.
Было время, когда мы блуждали по тем самым "Горького" и "Дзержинского". И — окрест. Бывало, в поисках нужного адреса спрашивали попавшуюся на пути барышню-пенсионерку в старорежимной шляпке, где, мол, тут дом такой-то по улице Герцена. И нарывались.
— Может быть, — ответствовала дама, — по Большой Никитской, молодые люди?
Но такое случалось крайне редко. Тем не менее, когда Герцена превратилась в Большую Никитскую, искренне радовались. Потому как интуитивно чувствовали наши пионерско-комсомольские души, что барышня права. Однако ж, повторюсь, прошлое отпускало не быстро.
Впрочем, были в Первопрестольной места, которые любые поколения называли так, как было принято до первой эпохи переименований. О том, что Патриаршие пруды в пору моих детства-отрочества-юности назывались Пионерскими, узнал случайно и много позже. Патриаршие — они и есть Патриаршие. А для своих — Патрики.
ЖЕРТВА ТРАМВАЕВ
Станция метро "Маяковская" выплевывает пассажиров прямо к ногам самого Маяковского, застывшего на Триумфальной площади в камне. Здесь не бывает тихо. Здесь — Садовое кольцо. Девяносто лет назад, когда в доме 10 по Большой Садовой жил Михаил Булгаков, тихо тоже не было. Сейчас ровный гул машин, рвущихся в горло подземного тоннеля, тогда скрежет и вой трамваев, травмирующих рельсы и слух. Михаил Афанасьевич с той поры трамваи терпеть не мог. А они преследовали его долгие годы, после Садовой — на Пироговке...
Писатель вообще не любил шума. Что для писателей весьма характерно. И сейчас, окажись волею одного из своих персонажей во дворе Большой Садовой, 10, скорее всего, расстроился бы. Двор Булгаковского дома в будничный полдень полон людей, со столь тонко высмеянным писателем плебейским любопытством взирающих на вертикальные ряды огромных окон, на броские афиши и всевозможные металлические изваяния созданных им персонажей великого романа.
Люди, как известно, разные. Но тут, точно жвачка к подошве, прилипает ощущение, будто двор Булгаковского дома собирает всех тех, кто был его многочисленными прототипами. Особенно вот этот — с наглой мордой и руками в карманах мятых льняных брюк. Чем не Степа Лиходеев? Чем дальше, тем чаще убеждаюсь: фанаты и их божество — это как мухи и котлеты. В идеале — должно быть отдельно. А в жизни — они зачастую вместе. С другой стороны, что удивляться? Михаилу Афанасьевичу история дома — никаким боком. Ну, осел тут с 1921 по 1924 год с первой женой, Татьяной Лаппа, благодаря протекции товарища Крупской, так что предложили в одной из первых московских советских коммуналок, то и принял. А само здание тогда москвичи называли не иначе как "чертов дом". Основания? Кто ж теперь скажет. Известно лишь, что на этом самом месте хозяин табачной фабрики "Дукат" Пигит планировал соорудить очередной производственный корпус. Дабы зелье плодить. Но московские власти воспрепятствовали, рядом как-никак стоял храм Святого Ермолая. В итоге возник огромный доходный дом. Мало ли таких строилось в Первопрестольной в начале ХХ века, но вот незадача — тут познакомились Айседора Дункан и Сергей Есенин. Беспокойный, надо признать, роман случился. И надо же: начался он в октябре 1921 года, а завершился в 1924-м, незадолго до гибели танцовщицы. Такие вот совпадения...
Этот кусочек Москвы, насыщенный историей и творчеством — благо сошлись на пятаке Концертный зал имени Чайковского, Театр эстрады, Театр имени Моссовета в саду "Аквариум", — всегда был с привкусом. В том же саду, аккурат напротив входа в театр, в 70-е ошивались фарцовщики. Для тех, кто помоложе, можно пояснить: сильно "пиленные" джинсы, скажем, Super Rifle, можно было укупить за 10 рублей. Но очень сильно пиленные. То есть с натуральными дырками.
ВОКРУГ ПРУДА
Булгаков любил это место. До сих пор с западной стороны Патриарших стоит внушительное здание, некогда доходный дом Вешнякова, где жили супруги Крешковы. Чета Булгаковых посещала их довольно часто. Фельетон Михаила Афанасьевича "Спиритический сеанс" написан как раз в результате одного из визитов.
...Такое впечатление, что множество людей приходят сегодня на Патриаршие исключительно по одному поводу: вдруг снова на одной из лавочек удастся увидеть Того самого? Разумеется, в компании с Берлиозом и Бездомным. А если еще и силуэт Бегемота мелькнет неподалеку — абсолютная удача. Это ведь азы психологии: когда человек демонстративно равнодушен к окружающему — значит, он от этого окружающего ждет чего-то особенного. Что уж говорить о туристах с фотокамерами, вертящих головами на 360 градусов. Не дай... Кто-нибудь пропустить момент! Поэтому большинство, за исключением привычных к мистическому месту мамочек с колясками и самостоятельно передвигающимися детишками, липнет к той аллее, что тянется вдоль Малой Бронной. Между тем входом в сквер, через который сюда и попали герои Булгакова, и тем местом, где был некогда проход в металлическом ограждении и где находился тот самый печально известный турникет имени Аннушки, пролившей масло. Вторая и третья лавки от входа — мест нет, не присесть даже на краешек. Даже Воланду.
На все это мрачно взирает монументальный памятник баснописцу Ивану Крылову, человеку глубоко практическому и с юмором. Доведись спросить самого Ивана Андреевича, что тут делает его изваяние, он бы уж нашелся что ответить. А мы — никак. Официально Крылов родился в Москве в 1769 году. Но есть и вполне убедительная версия, что не в Москве и не в 1769-м. Полвека назад на этом самом месте сидел другой классик в камне — Алексей Николаевич Толстой. Его пересадили к храму Большого Вознесения у Никитских Ворот.
Короче говоря, сейчас — Крылов. Рядом с детской площадкой, на которую водили гулять маленькую Марину Цветаеву. Площадка, понятное дело, выглядит иначе: во времена детства Марины Ивановны обходились как-то без пластмассы. Но место — то самое...
Кому как, а мне досадно, что Патриаршие сегодня — это булгаковские места. Не в том смысле, что булгаковские. А в том смысле — что только булгаковские. А ведь здесь каталась на коньках Кити Щербацкая. И как раз тут не умевший владеть этим спортивным инвентарем Левин сделал ей предложение. А Лев Николаевич не слишком любил описывать места, в которых не бывал. Где Кити с Левиным, там, пожалуй, и Стива Облонский...
Про детство Марины Цветаевой обмолвились. В "Доме со львами", что со стороны Ермолаевского переулка, построенном в самом конце Великой Отечественной по указке Сталина, жили не только выдающиеся военачальники, но и их дети с внуками. А стало быть, на пруд бегали. Что до львов, то сегодня они — так себе, поистрепались на службе. Но — смотрят куда положено: на белых лебедей на пруду, а главное — в сторону элитного ресторана на противоположном берегу, расположившегося в павильоне псевдоклассического типа. Павильон построили в 1930-е. Был он деревянным, но с громадными красивыми окнами и с белыми колоннами. Почти Растрелли. Там была раздевалка и чайная для любителей покататься на коньках. Ныне — все такой же, правда, уже из камня. Или — бетона?
ВОЗВРАЩЕНИЕ К ПАТРИАРХУ
Само название — Патриаршие пруды — уже загадка. Во-первых, почему Патриаршие? Во-вторых, почему пруды? Ведь пруд-то один. Ответ довольно прост. Когда-то Москва была маленьким городом. Даром что столица. И вот в начале XVII века места на ее северо-западной обочине отошли к церкви. Патриарх Гермоген, тот самый, что так героически вел себя во время Смуты и погиб в польском плену в Чудовом монастыре Кремля от голода, устроил тут резиденцию. Прудов еще не было, а были испокон известные московскому люду болота, прозванные Козьими. По преданию, тут селилась всякая нечисть, чинившая козни москвичам. Кто знает, может быть, выбор патриарха был продиктован соображениями высшего порядка. Присутствие местоблюстителя должно было повлиять на местных обитателей не от мира сего.
Как оно там случилось, один Бог ведает, но только в конце XVII века другой патриарх, Иоаким, повелел болота осушить, а на их месте устроить три пруда и разводить в них рыбу к собственному столу. Интересно, что самые дорогие виды рыбы стали разводить в Пресненском пруду, том самом, что сегодня украшает столичный зоопарк. И который к системе Патриарших водоемов не относился. Петр I патриаршество, как известно, ликвидировал. Высшая церковная власть переместилась в Сенат свежепостроенного Петербурга, московские церковные хозяйства начали хиреть. К XIX веку пруды рядом с Бронными слободами вновь превратились в болота. Городские власти решили вопрос радикально: два пруда помельче засыпали, а один, главный, оставили. И земля, пребывавшая в запустении, вскоре стала обрастать всяческими строениями. Поначалу тут селился разный народ: наряду с бедными студентами то там, то тут — Потемкины, Суворовы, Гагарины, Орловы, Нарышкины... Но к концу XIX века места севернее Тверского бульвара окончательно набрали цену, и появились тут жильцы из богатого купечества и буржуа: Морозовы, Рябушинские, Беляевы, Тарасовы...
О трех прудах, существовавших когда-то, напоминает сегодня название переулка — Трехпрудный.
ДВАДЦАТЬ ЛЕТ МАРИНЫ
Что греха таить, гулять по переулкам Бронной слободы — дело хлопотное. Народ здесь нынче живет состоятельный, если не сказать больше. Живет так, как ему и положено: беззаботно. Все время отсутствует. А ежели присутствует, то перемещается между фитнес-центрами, ресторанами, бутиками и элитными медклиниками по большей части пешком. Как говорят современные риелторы — все в шаговой доступности. Посему все обочины забиты запаркованными машинами. Изредка спускается к пропылесосенному до вакуумного состояния авто некая дама с собачкой, перекроет открытой дверью узкий тротуар — вот тебе и пробка. Едва минуешь — новый затор: выставленные у очередного пункта общественного питания кресла, на которых разлеглись мажоры от 20 до 60, не признающие носков даже в зимнее время. Но все это мелочи. Так как некоторые места на территории здешней управы стоят того, чтобы их посетить. И постоять немного в молчании.
Есть на Трехпрудном дом — номер 8. Любопытный, красного кирпича. С балкончиком на высоте. Таких балкончиков в Москве — раз-два и обчелся. В отличие от Питера. Но нас с моим бессменным товарищем по путешествиям фотографом Александром Бурым не балкончик интересует. И даже не сам дом. Хотя он достоин внимания. Это — жилой дом кооператива "Творчество", строительство которого началось в 1926 году. Строили-строили и наконец достроили — в 1948-м. Нас интересует место, на котором воздвигли это "творчество". Тут стоял деревянный дом, в котором родилась и двадцать лет прожила — вплоть до замужества — великая Марина Цветаева. Многие исследователи ее жизни, описывая этот дом, принадлежавший в качестве приданого отцу Марины Ивановны профессору Цветаеву, говорят о скромном сооружении, столь характерном для старой донаполеоновской Москвы. Если смотреть на старые фото, то домик действительно не впечатляет: одноэтажный, компактный... На самом деле он насчитывал 11 комнат, четыре из которых были в мезонине, выходившем во двор. Имелся семикомнатный флигель, каретная, погреба, собственный колодец с насосом, отдельная кухня с прачечной и... двор, заросший серебристыми тополями. Усадьба в центре Москвы, рядом с Тверской. Микромир, в котором родился и вырос талант. Зная это, легко понять, почему сама Марина Ивановна писала об этом времени так:
Высыхали в небе изумрудном
Капли звезд и пели петухи.
Это было в доме старом, доме чудном...
Чудный дом, наш дивный дом в Трехпрудном,
Превратившийся теперь в стихи.
И — еще:
Домики с знаком породы,
С видом ее сторожей,
Вас заменили уроды
Грузные, в шесть этажей...
После сноса родного дома Цветаева в Трехпрудном больше не появлялась. А мы вот с Сашей Бурым — тут. Потому что — было, было... И Саша жмет на кнопку фотоаппарата, веруя, что раз было, значит, и будет.
МОДЕРН И ЛИТЕРАТУРА
Почти напротив цветаевского места стоит здание — эталон столичного модерна. Глядя на него, трудно догадаться, что строилось оно по заказу некоего господина Левенсона под производственные нужды. А именно: под типографию. Или, как тогда говорили, под скоропечатню. В этой самой скоропечатне Марина Цветаева в 1910 году заказала первые сборники своих стихов: "Вечерний альбом" и "Волшебный фонарь".
Ну, хорошо, Цветаева — особый случай. Бог сподобил ее тут родиться. Но места эти манили и других творческих людей, независимо от места рождения. Уже отмеченный Булгаков — в Киеве, но еще и коренной петербуржец Александр Блок, нижегородец Максим Горький, "красный граф" Алексей Толстой — из-под Самары, поэт Иван Дмитриев — из-под Симбирска. А еще — архитекторы: петербуржец Шехтель и уроженец Пинска Жолтовский, художник из Вятки Аполлинарий Васнецов...
Что уж о коренном москвиче Пушкине говорить! Он венчался с Натальей Николаевной в храме Большого Вознесения, в который упирается одна из главных улиц Бронной слободы — Спиридоновка. Чуть наискосок — небольшой храм Феодора Студита, где в детстве пел на клиросе маленький москвич Александр Суворов. Кто скажет, что не творческий человек?
Жарко. Перед Большим Вознесением не так давно разбит уютный сквер. Тут же — ротонда, под которой скрылись от солнца и людской зависти бронзовые Пушкин с женой. Бьют по окружности тонкие струи фонтана. На лавочке неподалеку отдыхают смуглые ребята в дворницкой спецодежде. Отдыхают, надо признать, вполне культурно. В который раз убеждаешься, что Александр Сергеевич — это наше все. Даже когда рука в руку с Натальей Николаевной — все равно наше! И вспоминается школьно-обязательное: "...и ныне дикой тунгус, и друг степей калмык..."
Памятник Александру Блоку. Там, где сливаются в одно русло Спиридоновка и Гранатный переулок. С цветами не густо. На родине поэта, кстати, полноценного памятника ему нет. Кто знает, может быть, потому, что Блок и Петербург — суть одно? И весь город на Неве ему памятник? А в Первопрестольной далеко не каждый знает, что стоит скромный монумент под сенью привычных столице лип и тополей рядом с домом, в котором Александр Александрович провел две счастливые недели после женитьбы на Любови Менделеевой. В 1904 году они останавливались в Москве у родственников — братьев Марконет. Сюда в гости к Блоку приходили Бальмонт, Брюсов, Белый.
В соседнем доме жил в годы Великой Отечественной войны Алексей Толстой. Здесь сейчас его музей-квартира. Скромный флигель, относившийся когда-то к усадьбе Рябушинского, занятой после возвращения в Советскую Россию пролетарским писателем Максимом Горьким. Смешно, но граф Толстой особыми притязаниями на роскошь не отметился. Просил об одном: дайте квартиру, в которой были бы две большие комнаты. Одна — кабинет, в котором поместится четыре письменных стола. Так уж он привык работать: блуждая от одной плоскости к другой. Горький же подарком власти — шикарным двухэтажным особняком знаменитого магната — был не слишком доволен. Комплексовал от навязанного ему богатства. Первое время называл воплощенные в камне амбиции Степана Рябушинского "нелепым домом". Однако ж жил. Страдая от избытка архитектурного модерна, а также всяческих изысков вроде огромного камина. И тяжкого свежеисторического наследия: после революции и до передачи дома Алексею Максимовичу тут помимо прочего располагался специальный психоаналитический центр. Будучи старшеклассниками, мы частенько шастали мимо Дома-музея Горького и всякий раз, не обращая внимания на оскомину от надоевшей темы, спрашивали друг друга: а как же сердце Данко, не болит, а как же Буревестник — не превратился ли в глупого пингвина?
Напротив — одно из старейших светских зданий Москвы — палаты Гранатного двора, построенные еще в XVII веке. Здесь занимались русские оружейники производством тех самых гранат, которые дали имя знаменитым русским гренадерам. Выбор места для палат не удивляет. Ведь рядом — Бронная слобода, где мастера издавна работали кольчуги и панцири. От оригинала осталось немного: своды первого этажа, межэтажные карнизы, окна. Здание взорвалось в далеком 1712 году, спалив заодно еще 200 дворов в округе. Но представление о допетровской московской архитектуре — полное. Думается, глядя из окон скромного флигеля на белокаменные стены палат, автор "Петра I" получал дополнительные импульсы. Известно ведь, что, работая над романом, Алексей Толстой, скажем так, утопал в галлюцинациях.
Были у Толстого и другие основания относиться к выделенному для житья месту с особым трепетом. Один из предков, сподвижник Петра I, руководитель Тайной канцелярии и Преображенского приказа, искусный дипломат Петр Толстой стал первым послом России в Турции в 1710 году. И почти сразу угодил в тамошнюю тюрьму в Семибашенном замке Константинополя. В ожидании казни Толстой молился почему-то именно святому Спиридону Тримифунтскому. От казни Петра Андреевича Господь со святыми уберегли. И с тех пор святой Спиридон в роду был особо почитаем. А тут улица получила название Спиридоновки по имени храма, первое здание которого было построено еще в XVII веке. Церковь разобрали в 1930 году, за десяток лет до того, как Толстой тут поселился. Но родовая память крепче любых стен, даже храмовых.
К слову, на месте храма возвели уродливое здание c не менее уродливым названием — дом треста "Теплобетон". Умели в советское время радовать креативом. На фасаде — барельеф, изображающий технику, искусство и науку. "Техника" — еще туда-сюда, "Искусство" по обыкновению нагое, а вот с "Наукой" совсем беда: склонила усталую голову к столу, на котором замер сосуд. Подозрительно напоминающий рюмку или бокал.
Если возвращаться по Спиридоновке назад к Патрикам, то модерн будет преследовать почти на каждом шагу. Особый случай — грандиозный дворец Саввы Морозова, который вечно недовольный жизнью Горький, приглашенный на новоселье, обозвал "мавзолеем". Шаляпин, также находившийся среди вип-гостей, говорил мало. Все больше пел. После самоубийства Саввы этот дворец приобрел другой Рябушинский — Михаил. Уже давненько и по сей день тут находится Дом приемов МИДа. Честное слово, очень хочется хоть одним глазком заглянуть в закрытые бюджетные статьи нашего славного Министерства иностранных дел. Хоть и не принято считать чужие деньги, но эти деньги, выделяемые на содержание дворца, не такие уж и чужие. Из налогов, однако.
И Спиридоновка, и Гранатный, и Малая Никитская под прямым углом втекают во Вспольный переулок, который идет параллельно Садовому кольцу и, в свою очередь, впадает в площадь, на которой разлился тот самый Патриарший пруд.
Как там говаривал Воланд: причудливо тасуется колода? По другому поводу, правда, но формулировка-то универсальная. В 1920 году из Севастополя вышла в последний поход Черноморская эскадра русской армии барона Врангеля. Корабли бросили якоря в далекой гавани тунисского порта Бизерта. Как выяснилось спустя несколько лет — навсегда. Там же, в Тунисе, окончили жизнь и многие моряки Русской эскадры. Довелось видеть их могилы на кладбище в Бизерте. Тунисская земля оказалась одной из немногих, что худо-бедно приютила русских людей.
Посольство Тунисской Республики находится во Вспольном переулке, на углу с Малой Никитской. В доме, построенном в конце XIX века по заказу городского головы Тарасова. С конца 30-х годов ХХ века и вплоть до ареста в 1953-м в этом особняке жил не тужил большой друг русской эмиграции и всего русского народа товарищ Берия. Да-с...
По-прежнему парит. Как в тот самый "час небывало жаркого заката в Москве, на Патриарших прудах...". Можно бы ходить и дальше, но репортаж не резиновый. И опять-таки, как тогда на Патриарших, очень хочется броситься "к пестро раскрашенной будочке с надписью "Пиво и Воды". Но будочки на углу пруда давно нет. Да и пиво в нынешней Москве пить на улице в открытую не рекомендуется. Полиция не дремлет, знаете ли. Потому минуем Малую Бронную, углубляемся в переулочки и проникаем в искусственную прохладу первого приглянувшегося кафе. Квас оказывается домашним и вкусным. И — без всякой обильной пены. За спиной Александра Бурого на мягком кресле растянулся громадный кот. Даром что не черный.
— Как зовут? — в один голос вопрошаем официантку. — На "б"?
— Ну, — соглашается официантка. И снисходительно поясняет: — Бонифаций...