«Я должен позвонить, мне надо позвонить, Соня», - говорил Георгий своей дочери. «Вот тут, в футляре для очков, была записка с номером, теперь ее нет, где она, зачем вы ее выбросили? Мне ведь надо позвонить», - все бормотал Георгий. Соня, казалось, не обращала внимания на отцовские причитания, она была занята уборкой в его комнате. «Кому тебе звонить, папа, мы все тут, на месте, кому ты собрался звонить? - И не было тут никакой записки, не выдумывай, вот, давай, вставай потихонечку, пойдем, я тебя искупаю, давай, поднимайся».
Хотя все она, Соня, прекрасно понимала, о какой записке идет речь и кому отец так рвется позвонить. Но они с матерью так решили: удалить этот номер из его мобильника, а записку выбросить. Георгий в последнее время уже не мог самостоятельно звонить по телефону, он надеялся на помощь дочери.
Да, как-то незаметно подкралась старческая немощь, думал ли Георгий еще пару лет назад, что так ослабеет, что с трудом будет передвигаться по дому. Теперь за ним все время ухаживали домашние. Прежде всего, жена, Мария, она, хоть и не на много младше, но покрепче его, попроворнее. И дочки часто навещают, а сын, так каждый вечер заезжает, продукты привозит.
Сколько же лет они прожили вместе - он уже и не знает, наверно больше шестидесяти. Жизнь промчалась. Все в этой жизни было. Всего хлебнули. Может, поэтому еще и держатся, что закалила их жизнь. Он, конечно , виноват перед Марией. Сейчас она для него все: его руки, его глаза, его уши. Она его простила, но может быть не до конца. Но он не жалеет ни о чем. Так сложилась жизнь.
Сейчас он вспоминает, как приехал в очередной раз в командировку на экспериментальный завод. Вошел в лабораторию, и с порога девушке, стоявшей к нему спиной: «Ну что, начнем испытания?» Она повернулась, сказала: «Здравствуйте, да, начнем». Ее звали Ирина. Она недавно перешла в эту лабораторию. С Ириной было легко работать: таких грамотных специалистов нечасто и среди парней встретишь, а тут – девушка. Теперь он с удовольствием собирался в командировки, а затем понял, что жить без Ирины уже не может. Ирина была не замужем, но растила дочь. Их роман начался тихо и спокойно – как само собой разумеющееся событие. Они не обещали ничего друг другу. Просто не могли друг без друга. Благо, командировки у Георгия случались по нескольку раз в месяц, и теперь уже не было вопроса в отделе, кто поедет на испытания: конечно, о романе Георгия и Ирины все знали. Все, кроме его домашних. Георгий чувствовал себя виноватым и перед Марией и перед детьми - двумя дочками и сыном.
Он так и жил – на две семьи. Ирина никогда не заводила разговоров о разводе. Она понимала, что такое - забрать отца у троих детей. Она довольствовалась тем, что было, такими отношениями, какие у них с Георгием были.
Конечно, то, что у Георгия появилась другая женщина, Мария почувствовала, как ни старался Георгий это скрыть. Нельзя одновременно напиться из двух родников. Но слишком много было забот у Марии. Работа, она преподавала философию в институте, трое детей. Вечно занятая, ей некогда было даже впустить эти мысли об измене Георгия себе в голову. Потом, когда проводили его на пенсию, а он продолжал все ездить в тот городок под разными предлогами, Мария все поняла. Но скандала не было. Она просто предложила Георгию переехать к Ирине. Но Георгий не решился на такой шаг. Он слишком любил детей. А уехав к Ирине, он порвал бы эту нить, связывающую его с детьми.
Георгий остался. Пока был еще в силе, ездил к Ирине. Все родные знали об этом, к этому даже привыкли. А годы неслись своим чередом. Вот уже девятый десяток они с Марией разменяли. Георгий продолжал ездить к Ирине. Приезжая, рассказывал Марии об Ирине, ее дочери. Ирина, хоть и моложе Георгия с Марией на десяток лет, рано начала сдавать. Мария даже жалела ее.
Теперь Ирина с Георгием общались все больше по телефону, вернее по мобильной связи. Благо, дожили до таких времен.
Последний раз Георгий был у Ирины, когда у нее случился удар. Георгий и сам уже тогда с трудом ходил, но поехал к Ирине. Ирина выглядела плохо: правая часть лица немного перекосилась, она с трудом говорила. Теперь даже нельзя было представить, что эта больная старушка и есть та белокурая «пигалица», которую впервые увидел Георгий. Но он не вспоминал об этом. Он сидел над ее кроватью и шептал ей, прерываясь в рыданиях: «Ириша, ты прости меня, что испортил тебе всю твою жизнь своею любовью», – «Что ты, что ты, Жора, разве можно навредить любовью? Я благодарна тебе, я ни о чем не жалею», - говорила, с трудом выговаривая слова, Ирина.
Много было сказано, много слез было выплакано. Они понимали, что видятся в последний раз. И хотелось успеть сказать обо всем, о чем еще не было сказано…
Ирина немного оправилась от болезни. Она звонила ему еще какое-то время. Но вот уже сколько времени прошло, может полгода, а Георгий не знает, жива ли она, его Ириша. И она, если жива, тоже не знает, жив ли он.
«Сонюшка, я должен позвонить, мне очень надо позвонить, где тот номер, там в футляре была записка», - плакал Георгий размазывая слезы вместе с мыльной пеной по лицу, отчего слезы еще сильнее текли из его стареньких, слабовидящих глаз.
«Какая записка, кому звонить, вот, сейчас тебя искупаю, и будем обедать, мама уже накрывает на стол», - приговаривала Соня, натирая мочалкой его беспомощное тело и поливая теплой водой.
Теперь он сидел чистенький, накормленный на своей кровати.
«Ну что, начнем испытания?»,- слабым голосом сказал он глядя на Соню. На него смотрела Ириша и улыбалась.