Возвратившись в столицу из 2-й Ахал-Текинской экспедиции, Михаил Дмитриевич Скобелев (1843-1882) прямо с вокзала поехал в Петропавловскую крепость на
могилу императора Александра II (1818-1881). Как отмечает русский историк и критик Николай Николаевич Кнорринг (1880—1967), «печаль Скобелева была искренней и непритворной. В покойном государе он потерял настоящего покровителя, в полном смысле слова "своего" государя».
Здесь нелишним будет отметить, что роли личности монарха Белый генерал придавал особое значение. Находясь в Чатальдже после заключения перемирия с Турцией в 1878 г., Михаил Дмитриевич высказал сожаление по поводу того, что российского императора нет при войсках, так как, в противном случае, «окружающая среда уравновесила бы влияние дипломатов» и, возможно, подтолкнула бы правящие круги к более решительным действиям в смысле столь желаемого Скобелевым занятия черноморских проливов; об этом писал в своих воспоминаниях русский писатель, путешественник и журналист Василий Иванович Немирович-Данченко (1844-1936), брат знаменитого театрального деятеля. Лично Александру II Михаил Дмитриевич доверял. Например, после известия об убийстве матери, которое Белый генерал получил, находясь в Бами, в разгар 2-й Ахал-Текинской экспедиции, он попросил высочайшего позволения отбыть на похороны; но император отказал, и это вернуло Михаилу Дмитриевичу выдержку. Сам М. Д. Скобелев так писал об этом эпизоде своему дяде графу Александру Владимировичу Адлербергу (1818-1888): «Он (т. е. император Александр II – Д. П.) понял, что мне нельзя было отлучиться, мне же теперь стыдно, что скорбь, хоть на минуту, могла во мне заглушить чувство долга. ... Я чрезвычайно озадачен тем впечатлением, которое сделала на государя моя неуместная просьба – если будет возможно, успокой меня.»
Не вызывает сомнения тот факт, что Александр II ценил талантливого молодого генерала, хотя и несколько раз, под влиянием придворного окружения, несправедливо распекал Михаила Дмитриевича.
С новым же императором Александром III отношения у Скобелева складывались холодные и натянутые. Ходили слухи, что при вступлении Александра III на престол М. Д. Скобелев предлагал министру внутренних дел Михаилу Тариэловичу Лорис-Меликову (1824-1888) и графу Николаю Павловичу Игнатьеву (1832-1908) арестовать императора и заставить его подписать манифест о конституции и что Игнатьев якобы сообщил об этом царю и таким образом добился назначения на пост министра внутренних дел.
Кроме всего прочего, отношение Белого генерала к новому российскому императору формировались под знаком того, что Михаил Дмитриевич по складу был военным-авантюристом с психологией участника дворцовых переворотов XVIII в. Как отмечает в своей монографии Н. Н. Кнорринг, имевший в распоряжении уникальные скобелевские документы, настроение Скобелева «в эпоху Александра III было не столько революционным, сколько заговорщицким, приближаясь к психологии и настроению генералитета и офицерства XVIII в., которые, пользуясь своим личным престижем среди войск, поднимали гвардейские полки на бунт и сменяли царей на троне, династии, руководствуясь большею частью личной неприязнью к свергаемому монарху». Для этого у Михаила Дмитриевича «было очень много данных: большое честолюбие, некоторый авантюризм в натуре, огромная популярность в войсках и готовность брать на себя ответственность за решения в тяжелые минуты жизни».
Кроме того, масла в огонь подлила фраза, произнесенная московским генерал-губернатором князем Владимиром Андреевичем Долгоруковым (1810-1891) после возвращения Скобелева из 2-й Ахал-Текинской экспедиции: «Я вчера видел Бонапарта, вернувшегося из Египта.» (Текст источника:"J'ai vu hier Bonaparte rèvenant d'Egipt.")
Вскоре взаимоотношения между Александром III и М. Д. Скобелевым резко обострились. В начале весны 1882 г. после петербургского и парижского выступлений Михаила Дмитриевича, существовала реальная угроза опалы, ссылки или отставки. Было предпринято очень многое, чтобы смягчить высочайшую немилость, и к 7 марта – дню высочайшей аудиенции, – критический период, когда можно было ожидать каких-либо санкций по отношению к Скобелеву уже миновал, и самый прием прошел более или менее благополучно. Белый генерал вошел в кабинет императора «крайне сконфуженным», и через 2 часа (!) вернулся в приемную «веселым и довольным». Возможно, что, по словам профессора военной истории и военного искусства Академии Генерального штаба Александра Николаевича Витмера (1839-1916), «талантливый честолюбец успел заразить миролюбивого Государя своими взглядами на нашу политику в отношении Германии и других соседей». Кроме того, известно, что примерно в то же время был найден компромисс, и сделаны взаимные уступки: Михаилу Дмитриевичу пришлось «замолчать», хотя, можно представить, чего ему стоило выполнить это условие. 29 июня 1881 г. в письме из Парижа сестре Надежде Белый генерал отводит ее упрек: «Я безгранично дорожу своим человеческим достоинством (подчеркнуто М. Д. Скобелевым – Д. П.), чтобы вспоминать большие трудности. Это – система, которая может иметь успех, но я в этом сильно сомневаюсь.»
Однако «мир» между самым популярным в России народным героем и русским императором был очень непрочен. В начале лета 1882 г., находясь в своем последнем отпуске в Париже, М. Д. Скобелев продолжал бравировать по отношению к Александру III.