На предварительную панихиду по живому покойнику происходящее не походило решительно. Выглядело это скорее как старая добрая сходка одесского криминалитета по поводу дня рождения одного из самых авторитетных её представителей. Суровые седые мужчины обнимались, угощались коньячком и с энтузиазмом втирали какие-то теплые банальности виновнику торжества.
Трудно было поверить, что я попал на церемонию ритуального самоубийства.
Эта загадочная группа никогда не отпускала людей на пенсию - покинуть её можно было исключительно ногами вперед. Представители сообщества, как не странно, против такого отношения не возражали, но свободы от своих бесконечных обязательств им, безусловно, хотелось. Когда один из этих мужчин окончательно старел и начинал сдавать позиции - ему могли согласовать почетную отставку через пулю, самостоятельно всаженную в себя "пенсионером". Результат долгой службы - вечный покой, почет и обеспечение благоденствия его семьи на протяжении нескольких поколений - разве о чём-то ещё можно мечтать?
Предварительный этап сбора гостей проходил во дворе маленького семейного ресторанчика. Большая часть посетителей общалась со старыми друзьями, чередуя легкий глоток из бокала с очередной затяжкой табачного дыма. Когда со стороны ближайшей церквушки раздался бойкий колокольный звон, отмечающие побросали сигареты и сигары на асфальт и всей толпой направились в главный зал арендованного заведения. Фоном играла незатейливая музыка, туда-сюда сновали глухо-немые официанты, снабжавшие ненасытных гостей новыми порциями мясных закусок и горячительных напитков.
Улыбчивые гости, избавившись от лишних ушей, очень резко изменили градус беседы. Виновнику торжества - грузному, но статному человеку лет шестидесяти пяти с непроизносимой армянской фамилией и бровями, напоминавшими самого награждаемого генсека в истории Советского Союза - перестали желать крепких нервов и оправданной родительской гордости. Разговор запестрил советами о том, под каким углом держать пистолет "чтоб наверняка", кому лучше передать оригинал завещания и какая городская похоронная контора в лучшем виде оформит отправку бренных останков покойничка в последний путь. Сморщенный и дряхлый, как проспиртованная слива, старичок то и дело с удивительной ловкостью подскакивал к хозяину праздника и постоянно предлагал использовать для церемонии разрывной или зажигательный боеприпасы, кои у дедули на такой случай были всегда с собой. Это, мол, позволяет уйти красиво и обеспечить гостей незабываемыми впечатлениями на несколько десятков бессонных ночей вперед. Гордый носитель непроизносимой фамилии первые три раза с заинтересованным видом вертел в руках разрывные и взвешивал на ладони зажигательные патроны, но деду в таком шоу вежливо отказывал. После - отказывал без особых церемоний и демонстрации напускного интереса но, даже после восьмого предложения, не перешел на грубость и не перестал улыбаться дотошному старику. Хотя и начал обильно потеть.
После двенадцатого удара часов, гости затихли и молча заняли свои места за столом согласно посадочным талонам. В гробовой тишине, один из официантов распахнул дверь в соседнюю залу и поднес к столу большое серебряное блюдо, накрытое блестящей крышкой. Поставив блюдо перед сидящим во главе стола чествуемым, официант поспешил удалиться, плотно закрыв за собой дверь. Оглядев аудиторию, виновник торжества поднял крышку с пожарного блюда. Перед ним лежал револьвер. Самоубийца деловито взвесив оружие в руке и проверил барабан - револьвер был заряжен всего одним патроном. Снова окинув взглядом гостей и блаженно улыбнувшись, хозяин вечера вставил револьвер себе в рот и, плотно зажав ствол зубами, прервал звенящую тишину щелчком взводимого курка.
Вдруг, дверь распахнулась и в комнату хлынули вооруженные полицейские. Начав что-то кричать про уголовную ответственность за самоубийства, коренастый офицер в огромной фуражке с кокардой приказал оперативникам немедленно вывести всех во двор здания и расстрелять на месте.
Всех гостей расстреливали парами - в том числе и меня. Так как за соучастие в подобном преступление полагалась лишь половина наказания, а расстрел пополам поделить, знаете ли, сложновато, полицейские просто делили пополам предназаченные гостям патроны - первого безрезультатно расстреливали холостым пороховым зарядом, второму на голову роняли пулю без пороха и прочих атрибутов. Когда этот цирк закончился, представители власти принялись расстреливали главного подозреваемого. Сначала поставили к стенке, но хозяин ресторана строго-настолько запретил полицейским дырявить стену, которую ещё в незапамятные времена строил его прадедушка. Хотели прикончить его в подворотне за рестораном - так там собралась толпа зевак, и не желает расходиться, пока им не покажут, чем дело кончилось. Попытались поставить на колени чтобы расстрелять на асфальте, но гордый самоубийца на колени становиться на отрез отказался, мотивировав это великим наследием своих предков, личной честью и сомнениями в целомудрии матери офицера и прочих его родственниц до пятого колена. Офицер, не выдержав такого позора, выхватил из мешка для вещдоков ритуальный револьвер и выпустил пять пуль в грудь преступника, а с помощью шестой застрелился сам. Доподлинно не известно, кто добавил еще пять пуль в барабан, но голова офицера разлетелась на куски, как переспелая дыня, а тело неудавшегося самоубийцы самозабвенно горело после первого же попадания.
Пригласили на процедуру самоубийства, а там облава. Не то что бы это был лучший способ провести субботний вечер, но это точно лучше чем сидеть и пялиться в телевизор. Напоследок хотелось бы сказать что-то хорошее об усопших, но вряд ли получится. Офицер за самоубийство был посмертно разжалован в солдаты и публично обоссан прямо на месте преступления, а неудавшийся самоубийца прогорел так, что опознание тела пришлось проводить по зубам, а у местных судмедэксперта и дантиста были огромные проблемы с написанием непроизносимых армянских фамилий. В итоге, даже могиле поклониться не получится - следы тела потеряли где-то под Тамбовом. Но суровые седые мужчины старого друга прекрасно помнят и блюдут обещанный ему посмертный почет. Хоть и не всегда сходятся в том, как его звали.