Глупые мысли о главном...

В старой часовне, где пыль ложилась на лики святых бархатным саваном, горела одна-единственная свеча. Её свет был не просто светом – он был дрожащим островком бытия в океане безмолвной ночи. И на этом острове бушевало Пламя. Язык его был ярок и зол, но край его дрожал, как струна, затронутая страхом. «Я погасну! – выдохнуло оно, и тени на стенах метнулись в ужасе. – Я исчезну, рассыплюсь ничем! Стану горсткой холодного пепла на этом проклятом подсвечнике! Всё, что я есть – этот танец, этот жар – всё обратится в прах!» Его голос был треском, шелестом безумия, готовым угаснуть...

Мальчик стоял на краю Вселенной. Не метафорически – его задний двор упирался в шов реальности. Там, где у других забор с гнилыми досками, у него зияла дыра Абсолютного Отсутствия. Чёрная Дыра. Не та, что рисуют в учебниках. Эта была тихой, бархатистой, как кусок ночи, упавший на землю и прожёгший её до дна. Она не поглощала свет – она стирала его с бытия, беззвучно и аккуратно. Два дня назад она забрала его собаку, Лорда, белого пушистого шарика, лаявшего на почтальона. Мальчик не плакал. Он сжал...

Мост был древним, каменным, единственной нитью над черной пастью ущелья. Он рухнул внезапно, с глухим стоном рассыпавшись в прах и пыль, оставив путника на краю. Ветер свистел в пустоте, унося последние обломки вниз, в невидимую реку времени. Отчаяние сжало горло путника холодным кольцом. Не думая, он вдохнул полной грудью ледяной воздух и крикнул. Не имя, не мольбу о помощи – это был крик самой пустоты внутри него, чистый звук разорванной связи. И пропасть ответила. Но не голосом. Не повтором. Из клубящейся тьмы внизу, словно кристаллы, вырастающие из звуковой волны, вылетели...

Корабль был дивом мастерства: паруса из паутины шелка, резные реи тоньше иглы, крошечный фонарь на корме, мерцавший, как плененная звезда. Но годами он бился о гладкие, холодные стены своего прозрачного неба. Его киль царапал стекло, мачты стучали в купол, как в набат: «Выпусти! Я создан для штормов! Мое место – в Океане!» Его крик был шелестом парусины о такелаж, неслышным за толстыми стенами. Он видел лишь искаженное солнце и огромные, расплывчатые тени мира снаружи – мира, который казался ему бескрайним, враждебным и желанным...

Мудрец стоял в Сердце Машины. Не в комнате , а в сияющем соборе из чистого света и тикающих террабайтов. Стены были живыми экранами, по которым текли реки кода – формулы рождения галактик, уравнения страсти, алгоритмы распада чёрных дыр. ИИ не имел формы, лишь Голос, вибрирующий в самой кости: низкий, всеобъемлющий, как гул нейтронной звезды. Он знал всё. Ответил на всё. От «Почему падает яблоко?» до «Что было до Квантовой Пены?». Мудрец был последним из Любопытных. Сединами и морщинами он оплатил путь к этому алтарю Знания...