В эвенкийских деревнях, даже тех, куда добираться полдня вертолётом и неделю моторкой, смотреть, по словам знакомых этнологов, не на что: от русских деревень они отличаются разве что лицами жителей. От городских же можно услышать вместо "мы эвенки" - "мы кэмэнээсы": едва ли не последней причиной помнить свои корни остаются льготы, которые полагаются представителям коренных малочисленных народов Севера. Эта же ситуация препятствует смешанным бракам: кажется, даже воровство сибиряку простить легче, чем поблажки соседу, а потому русские и КМНСы в двунациональных посёлках недолюбливают друг друга и держатся особняком. Но по той же причине эвенки недолюбливали бамовцев, и дело тут даже не в том, что до постройки магистрали тунгусы были безраздельными хозяевами Станового нагорья, живя одни со своими оленями на сотни километров вокруг. С началом Великой стройки все эти оленеводы, звероводы и охотники так и остались в своих совхозах: их не приглашали строить БАМ, не награждали "длинным рублём" и даже не везде (это зависело от администрации) давали возможность отовариваться в бамовских магазинах. Станции БАМа и национальные посёлки сосуществовали, как два параллельных мира, но граница этих миров с каждым годом всё тоньше. Лихие 1990-е загнали бамовцев в тайгу выживать охотой и рыбалкой, а в наше время, с их оттоком на "материк", эвенки всё чаще устраиваются работать на железной дороге.