Ехали мы с директором на корпоратив в головную организацию, и уже в первые минуты пути я почувствовал лёгкое давление в висках, будто вагон ехал не по рельсам, а по моим нервам. Полтора суток впереди, и всё вокруг говорило о том, что этот путь станет испытанием. В купе у нас был низ и верх, но как только мы разместили вещи, дверь открылась, и внутрь зашли две женщины с огромными сумками, которые будто хранили в себе половину их жизни. Они громко обсуждали погоду, родственников и какие-то свои дела, а воздух купе сразу стал тяжелее, теснее, плотнее.
Мы переглянулись с директором без слов. В соседнем купе никого не было — простор, пустота, возможность избежать чужих запахов и разговоров. Мы мигом туда перебрались, словно беглецы от реальности. Сели на полки, телефоны достали, каждый делал вид, что занят, хотя на самом деле просто пытались пережить дорогу.
Проводник заглянул аккуратно, как будто в террариум.
– Чтобы всё чисто было, – сказал он.
– Конечно, – отозвался директор.
Я заметил, что проводник глянул на нас как на людей, которые наверняка что-нибудь придумают. И, если честно, он был недалёк от истины.
На следующий день женщины успешно исчезли на одной из станций, оставив за собой лишь лёгкий шлейф духов и тяжёлое воспоминание о шуме. Мы наконец остались вдвоём, и тишина внутри купе показалась почти подозрительной. Поезд шёл ровно, размеренно, но это спокойствие длилось недолго.
Ближе к обеду поезд остановился. Кажется, это был Саров, но я в этих названиях путаюсь. Стояли около сорока минут – достаточно, чтобы почувствовать, как ноги сами просятся наружу. Мы вышли пройтись по перрону, но прогулка быстро превратилась в исследование города: как будто хотелось проверить, живо ли здесь что-то кроме железной дороги.
Город встретил нас серыми домами, побитыми вывесками, и словно пыльным воздухом. Солнце било в окна торгового центра, и мы пошли туда, будто на свет.
В Перекрестке сначала взяли хлеб, сыр, какие-то простые продукты. Но, как и все мужчины в длительной поездке, мы рано или поздно оказались возле алкоголя.
Мы молчали секунды три, глядя на ряды бутылок, и это молчание решило всё.
– Может по одной? – нерешительно сказал директор.
– Да бери нормально. По три, чтобы не бегать, – сказал я.
Пакет зазвенел бутылками, как колокол, предупреждающий о будущем. Мы понесли это богатство обратно, и чем ближе подходили к вагону, тем сильнее меня терзало странное ощущение: будто бы нас уже ждут неприятности.
Директор задержался на перроне – курить и размышлять. Я пошёл внутрь. Коридор был узким, как всегда, но сегодня он казался особенно длинным. Проходя мимо соседнего купе, я заглянул по привычке. Там сидел человек в форме РЖД. Заполнял бумаги, но делал это так неторопливо и уверенно, будто были у него и время, и власть.
Он поднял глаза, поймал мой взгляд, и мне стало не по себе, хотя ничего преступного я не сделал… пока.
Я дошёл до нашего купе, и буквально через секунду дверь распахнулась — он вошёл за мной.
– Бухать собрались? – спросил он так, будто уже поймал нас с контрафактом.
– Да нет, просто пивка, – ответил я, но звучало это слабовато.
– А к вам сейчас женщину подсадят.
Я внутренне поморщился.
– Мы аккуратно, что нам делать-то…
– А запах будет, – сказал он и сделал паузу, как будто уже слышал его.
– Вы это купе долго занимать будете? – спросил я, наивно надеясь на чудо. – Мы бы там посидели…
– А это моё купе, – сказал он, и в его голосе прозвучало тихое торжество.
Он постоял, будто решал, что ещё добавить, но промолчал и вышел. Я почувствовал себя школьником, которого поймали с банкой лимонада, но подозревают в шампанском.
Я вышел на перрон, закурил. Ветер был резкий, неуютный, как мысли в голове. Директор подошёл ко мне.
– Ну что? – спросил он.
– Сейчас будет весело, – сказал я.
И ровно в этот момент ко мне подошёл начальник поезда — теперь уже официально начальник, а не человек неопределённого статуса.
– Пойдём, – сказал он. – Покажешь, что у тебя в пакете.
Внутри у меня всё сжалось, но я сделал вид, что мне нечего скрывать. Мы зашли в купе, я открыл пакет. Три бутылки простого светлого пива стояли там тихо, как ученики на последнем ряду.
Он посмотрел внимательно.
– Ладно, – сказал он. – Главное, чтобы водки не было.
Я облегчённо выдохнул.
– Женщину я пересадил в соседнее большое купе, – продолжил он. – Там и туалет отдельный, и душевая. Будет ей хорошо и спокойно.
Он посмотрел на нас, как смотрят взрослые на детей, которых решили пожалеть.
– Вы тоже отдыхайте. Только тихо.
И ушёл. Просто и без пафоса — человек, который видел в жизни столько всего, что наше пиво показалось ему чем-то вроде детского баловства.
Мы остались вдвоём. Директор посмотрел на бутылки, на окно, на меня.
– Ну что, – сказал он, будто подводя итог всему путешествию.
– Что, – ответил я и открыл первую.
Она зашипела тихо, как паровоз вдалеке. И вдруг я почувствовал странное облегчение. В этом длинном пути, полном мелких неудобств, строгих взглядов, пустых станций и странных людей, появился один нормальный человек.
Иногда, чтобы не сойти с ума в огромной железной системе, достаточно одного адекватного начальника поезда и трёх бутылок пива в пакете.
Я тогда сидел, держал эту бутылку в руке и думал, как странно устроена жизнь. Нас шатает между глупостями, правилами, случайностями, и всюду кто-то пытается сделать замечание, оформить акт, подсунуть новую обязанность. Люди в форме, без формы, вежливые, грубые — все чего-то хотят. А ты просто хочешь доехать, не потеряв человеческого вида. И внезапно попадается человек, который мог бы устроить скандал, но не делает этого. И от этого становится даже не легче, а обиднее — значит могли бы все. Просто не хотят.
Но больше всего меня раздражало другое: мы как будто всё время ходим по тонкому льду, под которым — бесконечные инструкции, отчёты, распоряжения. Стоит чуть оступиться, и тебя уже спрашивают, что у тебя в пакете, куда идёшь, что собираешься делать, правильно ли сидишь, правильно ли дышишь. А ведь мы всего лишь взяли пива. Пиво, которое в этой системе сразу превращается в повод для расследования. Каждый шаг — подозрение, каждый вздох — возможное нарушение. И чем больше ты объясняешься, тем глупее себя чувствуешь.
И всё-таки самое мерзкое — это чувство, что каждый из нас давно смирился. Стоим, слушаем, оправдываемся, киваем, благодарим. Смешно, когда благодаришь человека только за то, что он не стал наказывать тебя без причины. Вот и в тот раз мы сидели, пили своё законное пиво почти шёпотом, будто делали что-то недозволенное. И я понял: весь этот скандал, весь негатив — не снаружи. Он внутри тебя. Потому что ты живёшь в стране, где нормальность — это подарок, а человеческое отношение — редкость. И если встречаешь адекватного человека в форме — это уже событие поездки.