— А вы, собственно, к кому? — спросила Нина, сбрасывая на пуфик в прихожей сумку, отяжелевшую за день от документов и продуктовых покупок.
Женщина неопределённого возраста, сидящая на её кухне с её чашкой в руках, вздрогнула и смерила Нину изучающим взглядом. На ней был цветастый платок, наброшенный на плечи, и выражение лица такое, будто Нина помешала важному государственному делу.
— Я к Раисе... Ивановне, — с нажимом на «Ивановне» ответила она. — Жду вот. Она сказала, пять минут, и вернётся.
Нина кивнула, стараясь, чтобы кивок не выглядел слишком резким. Раиса Ивановна, её свекровь, переехала к ним полгода назад после смерти свёкра. Решение было общим: её муж, Слава, единственный сын, не мог оставить мать одну в трёхкомнатной квартире в другом городе, где каждый угол напоминал об утрате. Продали ту квартиру, добавили накопления и купили эту, просторную «двушку» в новом доме, оформив её на Нину и Славу в равных долях. Раисе Ивановне выделили самую большую комнату. Первые месяцы прошли в тишине и взаимной вежливости. А потом началось.
Сначала это были просто подруги, заходившие на чай. Потом подруги подруг. А последний месяц в их квартире стали появляться совершенно незнакомые личности, которые приходили к Раисе Ивановне с какими-то своими бедами и уходили с просветлёнными лицами. Свекровь, женщина энергичная и не терпящая скуки, открыла в себе дар утешительницы и советчицы. Она раскладывала карты, толковала сны, давала житейские наставления, и всё это — в стенах дома, который Нина считала своей крепостью.
— Хорошо, ждите, — процедила Нина и прошла в свою комнату.
Она переоделась в домашнюю футболку и штаны, чувствуя, как внутри закипает глухое раздражение. Это была уже третья незнакомка за неделю. Одна сидела в кресле в гостиной и шептала что-то про своего непутёвого мужа, вторая пила валерьянку на кухне, жалуясь на сглаз. Нина чувствовала себя лишней, обслуживающим персоналом в собственном доме, который превращался в некий клуб по интересам.
Вернулась свекровь, увешанная пакетами с рынка, щебечущая и румяная.
— О, Ниночка, ты уже дома! А я тут за зеленью сбегала. Тамара, ну что, дождалась меня, голубушка? Пойдём, пойдём ко мне, сейчас мы твоего суженого-ряженого на чистую воду выведем.
Они скрылись в комнате Раисы Ивановны, а Нина осталась на кухне, глядя на чужую, немытую чашку. Она с силой открыла кран и начала мыть посуду, почти сдирая с тарелок несуществующую грязь.
Вечером, когда Слава вернулся с работы, Нина попыталась завести разговор.
— Слав, я сегодня домой прихожу, а у нас на кухне опять сидит посторонняя женщина.
Слава, высокий, широкоплечий, с вечно уставшими, но добрыми глазами, оторвался от тарелки.
— Опять? Мамина знакомая?
— Я не знаю, кто это. Она сказала, что ждёт твою маму. Слав, мне это не нравится. Это наш дом. Я не хочу приходить с работы и натыкаться на чужих людей.
— Нин, ну ты пойми, ей одиноко, — вздохнул он, отодвигая тарелку. — Отец умер, она всю жизнь с ним прожила. Ей нужно общение, нужно чувствовать себя нужной. Ну приходят к ней женщины, ну поговорят они. Что в этом такого? Она же не водит сюда сомнительные компании.
— Сомнительные или нет, но они посторонние! Сегодня одна сидит, пьёт чай из моей любимой чашки, завтра другая будет раскладывать свои проблемы в нашей гостиной. Я так не могу. Я прихожу домой, чтобы отдохнуть, а не чувствовать себя как на вокзале.
— Ну, «вокзал» — это ты преувеличиваешь, — примирительно сказал Слава. — Ладно, я поговорю с ней. Попрошу, чтобы она хотя бы предупреждала. Договорились?
Он обнял Нину за плечи и поцеловал в висок. Она не ответила на объятие, чувствуя, что разговор не принёс никакого облегчения. «Поговорю» — это была любимая фраза Славы, которая редко когда приводила к реальным изменениям.
Разговор, если он и состоялся, возымел странный эффект. Посетительниц стало не меньше, но теперь Раиса Ивановна встречала их с заговорщическим видом и быстро уводила в свою комнату, прикрывая дверь. Но тише от этого не стало. Из-за двери доносились то её уверенные басовитые наставления, то всхлипывания очередной страдалицы. Нина ходила по квартире на цыпочках, стараясь не шуметь, и злилась на саму себя за это.
Однажды в субботу Нина решила устроить генеральную уборку. Слава уехал помочь другу с гаражом, а свекровь с утра куда-то ушла, что было большой редкостью. Нина с наслаждением включила музыку, открыла окна и погрузилась в домашние хлопоты. Она как раз заканчивала мыть полы в коридоре, когда в дверь позвонили.
На пороге стоял мужчина лет пятидесяти, с бегающими глазками и в потёртой кожаной куртке.
— Мне бы Раису Ивановну, — сказал он с какой-то заискивающей наглостью. — Мы договаривались.
— Её нет дома, — отрезала Нина, собираясь закрыть дверь.
— Как нет? — удивился мужчина. — Она сказала, приходить в двенадцать. Сказала, снимет с меня венец безбрачия. Я и деньги принёс, как велено.
Он помахал перед её носом мятой пятитысячной купюрой. У Нины потемнело в глазах. Деньги? Значит, это не просто дружеские посиделки и советы. Это уже какой-то подпольный салон магических услуг.
— Её. Нет. Дома, — повторила она ледяным тоном и захлопнула дверь прямо перед его носом.
Весь оставшийся день её трясло. Она дождалась Славу и, не дав ему даже раздеться, выложила всё.
— Она берёт с них деньги, Слава! Понимаешь? Она устроила в нашей квартире бизнес! Сегодня ко мне ломился какой-то тип, который хотел, чтобы ему «венец безбрачия» сняли за пять тысяч! Что дальше? Она начнёт приворотные зелья варить на нашей плите?
Слава выглядел растерянным. Он провёл рукой по волосам, сел на пуфик в прихожей.
— Нин, успокойся. Может, ты не так поняла...
— Что я не так поняла? — её голос сорвался на крик. — Что мне в лицо тычут деньгами за услуги, которые твоя мать оказывает в моей квартире?!
— Это и её квартира тоже, — тихо, но твёрдо сказал Слава.
Нина замерла. Это был удар ниже пояса.
— Что ты сказал?
— Я сказал, что она здесь не в гостях. Часть денег от продажи её квартиры пошла на покупку этой. Она имеет здесь свою долю.
— Ах, вот как! Значит, она имеет долю, и поэтому может превращать наш дом в балаган? А я, значит, тоже имею долю, но должна это терпеть? Я правильно понимаю твою логику?
Они впервые за много лет по-настоящему ссорились. Он кричал, что она не имеет сердца и не понимает трагедии одинокой пожилой женщины. Она кричала, что его мать — манипуляторша, которая прекрасно устроилась и пользуется его мягкотелостью.
В разгар ссоры вернулась Раиса Ивановна. Она вошла, услышала крики и замерла на пороге, изобразив на лице вселенскую скорбь.
— Дети, что случилось? Ниночка, почему ты кричишь на Славочку?
— Потому что я устала, Раиса Ивановна! — не выдержала Нина. — Устала от ваших гостей, от вашего бизнеса на дому!
Свекровь поджала губы, её лицо из скорбного мгновенно стало жёстким и колючим.
— Я не бизнесом занимаюсь, а людям помогаю! Бескорыстно!
— Бескорыстно? — усмехнулась Нина. — А пять тысяч за «венец безбрачия» — это, по-вашему, бескорыстная помощь?
Раиса Ивановна бросила на сына взгляд, полный упрёка. Слава отвёл глаза.
— Это не деньги, — с достоинством заявила свекровь. — Это благодарность. Люди сами несут, от чистого сердца. Я же не могу им отказать, обидеть.
Это было так абсурдно, что Нина на мгновение потеряла дар речи.
— Мама, Нина права, — наконец выдавил из себя Слава. — Это нужно прекращать. Нельзя водить в дом посторонних.
— Посторонних? — Раиса Ивановна приложила руку к сердцу. — Это несчастные, заблудшие души! А ты, сын, вместо того чтобы защитить родную мать, идёшь на поводу у жены! Я вложила в эту квартиру всё, что у меня было, а теперь я не могу даже помочь человеку в беде?
Она развернулась и с видом оскорблённой королевы удалилась в свою комнату, громко хлопнув дверью.
Слава посмотрел на Нину с отчаянием.
— Вот. Довольна? Теперь она будет дуться неделю.
— Пусть дуется хоть месяц, — отрезала Нина. — Главное, чтобы этот цирк прекратился.
На несколько недель действительно воцарилась тишина. Раиса Ивановна ходила с каменным лицом, ела отдельно и разговаривала со всеми сквозь зубы. Нина наслаждалась спокойствием, хотя напряжение в воздухе можно было резать ножом. Слава метался между ними, пытаясь быть хорошим и для жены, и для матери, и в итоге не был хорошим ни для кого.
Нина думала, что победила. Но она недооценила изобретательность своей свекрови.
Однажды, вернувшись с работы раньше обычного, она застала в квартире странную картину. В гостиной сидели три женщины и сама Раиса Ивановна. Посреди комнаты на полу был расстелен какой-то платок, на котором лежали карты, свечи и пучок сухой травы. В воздухе стоял густой, приторный запах благовоний.
— Что здесь происходит? — тихо спросила Нина, застыв на пороге.
— Тихо! — шикнула на неё одна из женщин. — Не мешай. Идёт важный процесс. Мы астральное тело чистим.
Раиса Ивановна подняла на Нину глаза. В них не было ни вины, ни смущения. Только холодное превосходство.
— Я же тебе сказала, Славочка просил посторонних не водить, — произнесла она с ядовитой сладостью в голосе. — А это не посторонние. Это мои ученицы. Я передаю им свой дар.
В этот момент что-то внутри Нины окончательно сломалось. Вся накопившаяся усталость, раздражение и обида слились в один мощный, обжигающий гнев. Она больше не чувствовала ни страха, ни неуверенности, ни желания что-то объяснить.
Она молча прошла в центр комнаты, схватила платок со всем его содержимым, сгребла в комок и швырнула в мусорное ведро, стоящее в углу. Свечи покатились по полу, карты рассыпались веером.
— Что ты делаешь?! — взвизгнула свекровь. Её «ученицы» испуганно вскочили.
— Собирайте свои вещи, — ровным, безжизненным голосом сказала Нина, глядя не на свекровь, а на опешивших женщин. — Сеанс окончен. Все на выход.
— Да как ты смеешь! — Раиса Ивановна подскочила к ней, её лицо пошло красными пятнами. — Ты кто такая, чтобы указывать мне в моём доме?!
— Это мой дом, — так же тихо, но отчётливо произнесла Нина, глядя свекрови прямо в глаза. В её взгляде была сталь. — Мой. И я не позволю превращать его в проходной двор и притон для ваших сомнительных ритуалов. А теперь — вон отсюда. Все.
Она распахнула входную дверь.
— Я никуда не пойду! — закричала Раиса Ивановна. — Я сыну позвоню! Слава!
— Звоните, кому хотите, — Нина указала на дверь. — Но сначала вы и ваши гостьи покинете мою квартиру. Немедленно.
В её голосе было столько холодной ярости, что «ученицы», побросав свои сумки и платки, пулей вылетели из квартиры. Последней, спотыкаясь, выбежала самая смелая, та, что «чистила астральное тело».
Раиса Ивановна осталась одна. Она смотрела на Нину с ненавистью, тяжело дыша.
— Ты ещё пожалеешь об этом. Ты разрушила нашу семью.
— Семью разрушаете вы, — спокойно ответила Нина. — А теперь, будьте добры, соберите свои вещи. Я вызову вам такси. Можете поехать к одной из ваших благодарных учениц. Уверена, они с радостью примут свою наставницу.
Она не кричала. Её спокойствие было страшнее любого крика. Раиса Ивановна поняла, что это конец. Что в этот раз никакие манипуляции, слёзы и сердечные приступы не помогут. Она молча развернулась, прошла в свою комнату и с грохотом захлопнула дверь. Через полчаса она вышла с двумя большими чемоданами.
В этот момент в квартиру влетел Слава. Его, видимо, вызвала мать. Он увидел чемоданы, бледную, как полотно, мать и Нину, стоящую у стены со скрещенными на груди руками.
— Что здесь происходит? Мама, ты куда? Нина, что случилось?
— Спроси у своей жены, — бросила Раиса Ивановна, не глядя на него. — Она выставила меня на улицу. Родную мать.
Слава посмотрел на Нину с ужасом и непониманием.
— Нин?.. Это правда?
— Да, — кивнула она. — Я больше не могла это терпеть. Либо она, либо я. Выбирай, Слава.
Она знала, что ставит его в ужасное положение, но другого выхода уже не было. Он метался взглядом от матери к жене, на его лице была мука.
— Мам, подожди, давай поговорим...
— Не о чем тут говорить! — Раиса Ивановна подхватила чемоданы. — Я всё поняла. Я вам не нужна. Я уеду к сестре в Воронеж. Не ищи меня.
Она прошла мимо оцепеневшего сына и вышла за дверь, даже не оглянувшись.
В квартире повисла оглушительная тишина. Слава медленно повернулся к Нине. Его лицо было искажено от боли и гнева.
— Как ты могла? Как ты могла так поступить с моей матерью?
— А как она могла так поступать со мной? С нами? — тихо спросила Нина.
— Она пожилой человек! Ей одиноко!
— Ей не одиноко, ей скучно! И своё развлечение она устроила за счёт моего душевного спокойствия. Я предупреждала тебя, Слава. Много раз. Ты ничего не сделал.
— Я должен был разорваться? Выгнать собственную мать?!
— Нет. Ты должен был защитить свою семью. Нашу с тобой семью. Но ты этого не сделал. Поэтому это пришлось сделать мне.
Он смотрел на неё так, будто видел впервые. Не любимую жену, а чужого, жестокого человека. Он молча развернулся, взял с вешалки куртку и вышел из квартиры, хлопнув дверью так, что зазвенела посуда в шкафу.
Нина осталась одна. Она медленно опустилась на пол в пустом коридоре. Она победила. Она отвоевала свой дом, своё пространство, свою тишину. Но цена этой победы оказалась непомерно высокой. В тишине, которая теперь принадлежала только ей, не было радости. Только звенящая пустота и осознание того, что, выставив за дверь свекровь, она, возможно, навсегда вычеркнула из своей жизни и мужа.
Слава вернулся поздно ночью. Тихий, трезвый и чужой. Он не сказал ни слова. Просто взял из шкафа подушку, одеяло и ушёл спать в бывшую комнату матери, плотно прикрыв за собой дверь. С этого дня они жили в одной квартире, как два посторонних человека. Они не разговаривали, не ссорились, не смотрели друг на друга. Их дом стал тихим и спокойным. Таким, каким и хотела Нина. Только теперь эта тишина не успокаивала, а давила, напоминая каждый миг о том, что они потеряли.