Асфальт тянулся вперед, черной лентой, растворяясь в мареве летнего зноя. Слева — выжженные солнцем поля, справа — такой же пейзаж. Редкие придорожные ели стояли, как запыленные часовые. Иван, привыкшим взглядом дальнобойщика, оценивал дорогу, почти не думая, ведя свой многотонный фург «Вольво» по маршруту Москва–Воркута. Кондиционер гудел, борясь с тридцатиградусной жарой снаружи, из динамиков тихо лилась старая, еще отцовская, кассета с Высоцким.
Именно тогда он его увидел. Одинокая фигура на обочине, возле ржавого указателя с надписью «Нефтегорск – 5 км». Рука была протянута вперед, но не с мольбой, а скорее с некой холодной формальностью. Иван прищурился. Место глухое, трасса здесь пустынна на десятки километров. Подбирать автостопщиков он в принципе не любил, а уж таких, в чистой черной куртке посреди июльского пекла, и подавно. Но что-то зацепило. Возможно, это абсолютное одиночество фигуры, или то, как он стоял – неподвижно, как столб.
«Черт с тобой», – буркнул Иван и, фыркнув тормозами, остановил фуру в ста метрах впереди.
Через боковое зеркало он наблюдал, как попутчик неспешной, ровной походкой приближается к кабине. Дверь открылась, впустив волну горячего воздуха.
– Садись, – кивнул Иван. – До Нефтегорска довезу.
Мужик молча кивнул в ответ, забрался на пассажирское сиденье и пристегнулся. Он был лет сорока, с сухим, непроницаемым лицом. Лицо было странно знакомым, но Иван не мог вспомнить, где он его мог видеть. Черты были обычными, но в них была какая-то стертость, как у старой монеты.
– Иван, – представился дальнобойщик, снова трогаясь с места.
Попутчик повернул к нему голову. Его глаза были серыми, очень спокойными и пустыми.
– Сергей, – тихо ответил он. Голос был ровным, без интонаций, как у диктора, зачитывающего сводку погоды.
– Далеко? – попытался поддержать разговор Иван.
– В Нефтегорск, – так же тихо ответил Сергей и отвернулся к окну.
«Ну и ладно, – подумал Иван. – Тихий попутчик – лучший попутчик». Он прибавил громкость Высоцкого. «Он не вернулся из боя…» – хрипел динамик.
Проехали минут сорок в молчании. Иван украдкой изучал своего спутника. Одежда была качественной, но простой, без логотипов. Руки лежали на коленях, пальцы сплетены. Он не вертел головой, не пытался заговорить, не смотрел на телефон. Он просто сидел, глядя вперед на дорогу, и в его позе была какая-то неестественная завершенность, как у статуи.
Иван решил снова попробовать.
– По делам в Нефтегорск? Городишко-то маленький, глухой.
Сергей медленно перевел на него взгляд.
– Да. По одному делу.
– К родне?
– Нет.
И снова стена. Но в этот раз Иван почувствовал нечто большее, чем просто нежелание общаться. В воздухе повисло напряжение. Оно было тонким, почти неосязаемым, как запах озона перед грозой. Он вспомнил, что Нефтегорск – это его родной город. Тот самый, из которого он сбежал пятнадцать лет назад, устав от скуки, от пьянства отца, от памяти о матери, умершей слишком рано. Там осталась лишь могила отца, которую он навещал раз в несколько лет, да старые, давно забытые обиды.
– Я оттуда, сам, – не выдержав паузы, сказал Иван. – Родился в Нефтегорске.
Сергей не отреагировал. Казалось, эта информация для него ничего не значила.
– Уезжал давно, – продолжал Иван, больше для себя. – Отец пил, помер. Друзей не осталось. Теперь только по старой памяти, на кладбище заезжаю.
Он ждал хоть какого-то слова, кивка, вздоха – чего угодно. Но Сергей сидел неподвижно. И вдруг Иван поймал себя на мысли, что ему некомфортно. Не просто от молчания, а от присутствия этого человека. Оно было тяжелым, плотным, как свинец.
Он взглянул на спидометр, потом в зеркало заднего вида. Ничего. Только дорога. И тут его осенило. Он вспомнил, почему это лицо показалось ему знакомым. Не в лицо, нет. А в позе, в этом застывшем, отрешенном спокойствии. Такой же взгляд был у его отца в те редкие минуты, когда он был трезв и смотрел в одну точку, вспоминая, наверное, мать. Взгляд человека, который несет в себе что-то неподъемное.
Но в отце была тоска, грусть. В Сергее же не было ничего. Абсолютно ничего. И от этого становилось по-настоящему страшно.
– А у тебя там что? – голос Ивана дрогнул, и он это ненавидел.
Сергей повернулся. Его серые глаза будто бы просверлили Ивана насквозь.
– Ты сказал, что твоего отца больше нет. А другие? Остались ли другие?
Вопрос прозвучал так, будто его задавали не в салоне фуры, а в исповедальне или на допросе. Холодок пробежал по спине Ивана.
– Какие другие? – сдавленно спросил он.
– Те, кто остался. Кто помнит тебя тогдашнего.
– Да кто их знает… Кто-то наверняка остался. Зачем тебе?
Сергей снова уставился в лобовое стекло.
– У каждого города есть своя память. Свои грехи. Я прихожу, когда эта память становится слишком громкой.
Иван резко сбавил скорость. Руки на руле вспотели.
– Ты кто вообще такой? Социальный работник? Миссионер?
– Нет, – ответил Сергей. – Я не из тех.
Они проезжали мимо старого, полуразрушенного завода. Иван помнил его еще работающим. Помнил, как они с пацанами лазили через дыру в заборе.
– Вот, – ткнул пальцем в сторону завода Иван, пытаясь вернуть разговор в нормальное русло. – Здесь я в детстве… сломал руку. Упал с той самой трубы.
Сергей внимательно посмотрел на завод, потом на Ивана.
– Ты не просто упал. Ты полез туда, потому что тебя подначил старший товарищ. Костя. Он сказал, что ты трус, если не полезешь. А ты не хотел, ты боялся высоты.
Иван почувствовал, как кровь отливает от его лица. Он никогда и никому не рассказывал эту историю. Никогда. Костя давно уехал, их пути разошлись. Откуда этот тип мог знать?
– Ты… откуда? – прошептал он.
– Я уже сказал. Я прихожу, когда память города зовет. Ты сам ее позвал. Ты все эти годы носил Нефтегорск в себе. Твои обиды, твой гнев на отца, твой стыд за свою трусость перед той трубой… Все это никуда не делось. Оно копилось. И теперь ему нужен выход.
– Что за бред? – попытался огрызнуться Иван, но его трясло. – Слезай на хрен, я тебя высажу!
– Мы уже почти приехали, – спокойно сказал Сергей. – Смотри.
Он указал вперед. За поворотом показались первые дома Нефтегорска. Те самые, покосившиеся, с облупившейся краской. Но что-то было не так. Город был пуст. Ни машин, ни людей на улицах. Как будто его вымерли.
– Что происходит? – голос Ивана сорвался на фальцет. – Где все?
– Они там, – сказал Сергей. – Но ты их не видишь. Ты видишь только то, что принес с собой. Свой личный Нефтегорск. Город-призрак, населенный твоими воспоминаниями.
Иван затормозил на въезде в город. Его сердце бешено колотилось.
– Ты… ты не человек. Кто ты?
Сергей наконец повернулся к нему всем корпусом. И в его пустых глазах что-то появилось. Что-то древнее и бездонное.
– У меня много имен. Некто зовут Совестью. Другие – Правдой. А некоторые – Возмездием. Я – тот, кто является, когда человек везет свой прошлое прямиком в свое настоящее. Ты бежал от себя пятнадцать лет, Иван. Но ты не можешь убежать. Ты привез его с собой. В лице меня.
Он открыл дверь и спустился на асфальт. Воздух застыл. Не было ни ветерка, ни пения птиц. Только гулкая, мертвая тишина.
– Зачем ты привел меня сюда? – крикнул ему вдогонку Иван.
Сергей остановился и обернулся в последний раз.
– Чтобы ты посмотрел. Посмотри в глаза тем, кого оставил. Посмотри в глаза своему отцу. Не пьяному горькому алкоголику, каким ты его запомнил, а тому человеку, который рыдал ночами над твоими детскими фотографиями. Он любил тебя, Иван. И ты знал это. Но тебе было проще ненавидеть.
И он пошел вперед по пустынной улице, его черный силуэт постепенно растворялся в мареве, пока не исчез совсем.
Иван сидел в кабине, вцепившись в руль, не в силах пошевелиться. Он смотрел на знакомые дома, на забор своей старой школы, на скамейку, где он впервые поцеловался с Людкой из параллельного класса. И город вдруг перестал быть пустым. Он наполнился тенями. Тень отца, сидящего на крыльце с пустой бутылкой. Тень матери, машущей ему из окна. Тень самого себя – худого, испуганного подростка, который мчался на велосипеде прочь от дома, прочь от всего этого.
Он понял. Он не привез этого человека в свой город. Этот человек привез его. Привез его к самому себе. К тому парню, которым он был, и которого пытался похоронить в тысячах километров бесконечных трасс.
Иван медленно вышел из фуры. Воздух пах пылью и полынью. Он сделал шаг по направлению к своему старому дому. Ему было страшно. Страшнее, чем когда-либо за рулем в самую лютую метель. Но впервые за пятнадцать лет он чувствовал, что идет в правильном направлении. Навстречу тишине, которая наконец заговорила.