— Ты что, серьёзно сейчас? — голос Насти сорвался. — Оформить кредит на МЕНЯ ради твоей мамы?
— Настя, ну не начинай, — устало выдохнул Алексей, бросив на стол папку с документами. — Это не ради мамы. Это ради нас всех.
— Нас всех? — она усмехнулась. — Меня, тебя и твою маму, которая живёт как в сериале про вечных страдалиц? Так вот, спойлер: я не подписывалась быть героиней третьего сезона.
В кухне повисла тишина, только тиканье дешёвых часов над холодильником раздражающе напоминало о времени. Октябрь. Сырой, холодный, с лужами у подъезда и этим мерзким ветром, который пронизывает до костей. Настя стояла у окна, глядя, как редкие листья кружатся под фонарём.
Алексей молчал, ковыряя ложкой пустую чашку.
— Мамочка просто устала, — наконец произнёс он, будто оправдываясь. — У неё соседи шумят, крыша течёт, дом старый. Она же одна.
— Она не одна, Лёш, — Настя резко повернулась к нему. — У неё есть ты. И теперь, похоже, я тоже. В качестве донора кредита.
— Не перегибай, — он нахмурился. — Это просто помощь.
— Помощь — это когда пакет с продуктами донёс или розетку починил. А не когда подставляешь жену под ипотеку ради чужой квартиры, — Настя говорила спокойно, но каждая фраза звучала, как пощёчина.
Алексей откинулся на спинку стула:
— Да ты просто не хочешь помочь. Тебе жалко.
— Жалко? — она засмеялась, коротко и горько. — Мне жалко себя, Лёш. Жалко, что я связалась с мужчиной, который не видит разницы между любовью и удобством.
Он хотел что-то ответить, но в этот момент в дверь позвонили. Долгий, наглый звонок, будто за дверью стоял коллектор, а не родственница. Настя даже не спросила — просто знала.
— Мам, — буркнул Алексей, направляясь в прихожую.
— Сюрприз, — пробормотала Настя себе под нос. — Пакет с драмой прибыл.
Нина Петровна вошла как хозяйка, с полиэтиленовым пакетом из супермаркета, в котором звякали баночки и контейнеры.
— Здравствуйте, деточки, — протянула она, словно зашла на чай к школьным друзьям, а не в квартиру, где только что кипел скандал. — Я вот принесла котлеты. Домашние.
Настя с трудом сдержала сарказм:
— Спасибо, Нина Петровна. Мы как раз тут обсуждали ипотеку на меня. Приятного аппетита.
— Ой, — свекровь прищурилась, делая вид, что ничего не понимает. — Алексей, ты что, рассказал уже? Ну ты шустрый.
— Мам, я хотел, чтобы мы вместе решили… — начал Алексей, но мать уже вела свою линию.
— Настенька, — начала она мягко, но в голосе звучала сталь, — это же не просто квартира. Это стабильность. Семья должна помогать друг другу.
— Семья — да. Но я не уверена, что мы с вами одна семья, — Настя холодно посмотрела на неё.
— Ох, какие слова! — Нина Петровна театрально всплеснула руками. — Вот сейчас, при всех, скажи: тебе жалко помочь матери твоего мужа?
— Мне жалко терять последние нервы, — отрезала Настя. — Особенно когда я даже не в курсе, что мой муж уже собирается меня в кредиторы записать.
— Ой, да перестань! — Нина Петровна махнула рукой. — Бумаги — это ерунда. Главное — отношение.
— Вот именно, — Настя шагнула ближе. — Отношение. А у вас оно такое — взять чужое, сделать вид, что одолжили, а потом обидеться, что не отдали.
Алексей вскочил, будто пытаясь спасти ситуацию:
— Хватит! Вы обе сейчас на эмоциях. Мам, сядь, Настя, успокойся.
Но обе проигнорировали его.
— Знаешь, Настенька, — произнесла свекровь, глядя ей прямо в глаза, — если ты не хочешь помогать, не мешай. Некоторые женщины гордятся тем, что держатся за мужа, а не пилят его.
— А некоторые женщины гордятся тем, что влезают в жизнь сына и потом изображают жертву, — отрезала Настя.
Алексей поднял руки:
— Всё, стоп! Я прошу, давайте без оскорблений!
— Без оскорблений, — спокойно повторила Настя. — Хорошо. Тогда я скажу без эмоций: я не возьму кредит. Никогда. Ни за что.
Нина Петровна надула губы, будто девочка, у которой отняли игрушку.
— Ну, тогда я не знаю… — она театрально вздохнула. — Может, вы мне хоть займёте немного? На время.
— Мам! — Алексей вскрикнул. — Мы же договаривались, без денег!
Настя рассмеялась — тихо, но с тем самым звуком, от которого у него всегда сжималось внутри.
— Всё ясно. Значит, ты знал, что она опять попросит.
— Настя, я… — начал он, но не успел.
— Не надо, — перебила она. — Ты знал, и всё равно позвал.
Настя взяла телефон со стола, открыла список звонков и ткнула в экран.
— Что ты делаешь? — Алексей напрягся.
— Звоню Лене, — спокойно сказала Настя. — Сегодня переночую у неё. А вы тут… решайте, кто кому должен и сколько.
— Настя, подожди, — он поднялся, схватил её за руку. — Ну зачем сразу так?
— Потому что поздно «не сразу», — Настя выдернула руку. — Я не банк, Лёш. И не залоговое имущество твоей матери.
Она надела куртку, застегнула молнию и, не оборачиваясь, вышла в темный подъезд. Дверь хлопнула, отозвавшись гулом по лестничной клетке.
Алексей стоял с опущенными руками, глядя на дверь, а Нина Петровна шептала за его спиной:
— Ничего, сынок. Она остынет. Все бабы такие. Главное — не уступай.
Но он молчал. Потому что впервые за долгое время внутри было не ощущение победы — а провал, глубокий, липкий, как грязь под дождём.
Следующие дни тянулись медленно. Настя сняла комнату у подруги, таскала ноутбук на работу и обратно, жила на автомате. Утро — кофе, метро, отчёты, звонки. Вечером — тишина, чай и мысли, от которых хотелось заорать.
Алексей не звонил первые три дня. Потом начал писать:
«Прости. Надо поговорить».
«Мама не со зла».
«Ты не так всё поняла».
Она не отвечала.
На четвёртый день позвонил сам.
— Настя, пожалуйста. Я не хочу вот так. Вернись. Мы всё решим.
— Мы? — переспросила она. — Или вы с мамой?
— Я. Правда. Я понял, что перегнул.
Настя долго молчала.
— Хорошо, — сказала наконец. — Приеду завтра. Но не к тебе — за своими вещами.
Он хотел что-то сказать, но связь оборвалась. И даже гудки в трубке звучали как точка.
— О, явилась, — Алексей стоял у двери, как охранник в ТЦ, — будто не жена, а контролёр.
— Расслабься, — Настя сняла капюшон, стряхивая с волос капли дождя. — Я за вещами.
В прихожей пахло жареным луком и какими-то духами, от которых у Насти начинала болеть голова. Она сразу поняла — Нина Петровна снова тут. И не просто в гостях.
— Мам, выйди, пожалуйста, — попросил Алексей, но из кухни уже донёсся её голос:
— А я и не прячусь. Пусть заходит. Я же не враг.
Настя медленно прошла в кухню. На столе — две тарелки с ужином, третья накрыта крышкой. Стол накрыт на троих.
— Миленько, — усмехнулась она. — Семейный ужин без одной семьи.
— Настя, не начинай, — устало сказал Алексей, садясь обратно. — Я просто попросил маму помочь мне с делами.
— Ага, помочь. То есть жить здесь. На моей съёмной квартире.
Нина Петровна даже не моргнула:
— Я временно. Пока там ремонт.
— Ремонт? — Настя приподняла бровь. — А, тот, на который я должна была взять кредит. Теперь делаете без него?
— Не язви, — свекровь строго посмотрела на неё. — Мы нашли способ дешевле. Алексей договорился с мастером.
Настя покачала головой.
— Алексей, скажи честно, ты понимаешь, что я не вернусь?
Он резко поднял взгляд:
— Не говори ерунды. Конечно вернёшься. Всё это — эмоции.
— Эмоции? — Настя фыркнула. — Когда муж за моей спиной бегает по банкам — это эмоции? Когда свекровь обсуждает мою “жадность” со своими подругами? Да у меня теперь аллергия на слово “семья”.
— Да кто тебя вообще просил так драматизировать?! — не выдержал Алексей. — Мы же просто хотели помочь маме!
— Вот именно, — Настя подняла палец. — МАМЕ. Не себе. Не нам. Тебе не кажется, что ты вечно живёшь чужими нуждами?
Он вскочил:
— Я просто хороший сын!
— А плохой муж, — спокойно закончила она. — И это не уравновешивается.
Наступила пауза. Даже Нина Петровна не нашлась, что сказать. Только ложка звякнула об тарелку.
— Знаешь, Настенька, — произнесла она тихо, но с тем самым тоном, от которого у Насти всегда сжималось в груди, — ты просто не умеешь прощать.
— Нет, — Настя подошла ближе. — Я просто умею запоминать, кто как себя ведёт.
— Да кому ты нужна с таким характером? — выпалила свекровь. — Мужа не удержала, дом рушишь своими руками!
— Дом? — Настя усмехнулась. — Дом рушат не женщины, а те, кто подсовывает им кредитные договоры вместо цветов.
Алексей попытался вмешаться:
— Всё, хватит! Мам, иди в комнату.
— Нет, — Настя подняла руку. — Пусть остаётся. Мне даже проще.
Она подошла к столу, положила на него связку ключей и банковскую карту.
— Вот тебе, Лёш. Плати за аренду сам. Договор я завтра переоформлю на себя. Ты можешь остаться здесь до конца месяца, потом — решай.
— Ты серьёзно? — Алексей побледнел. — Мы же вместе…
— Были, — поправила она. — Пока ты не решил, что совместная жизнь — это общий долг на тридцать лет.
Нина Петровна подалась вперёд:
— Да что ты себе возомнила?! Без него ты никто! На одной зарплате бухгалтерши далеко не уедешь!
— Зато уеду сама, — Настя резко повернулась к ней. — А не с вами в прицепе.
Она прошла в спальню, собрала сумку, не глядя по сторонам. Всё просто: одежда, ноутбук, документы, зарядка. Без сантиментов.
Алексей стоял в дверях, облокотившись о косяк:
— Так вот просто? Уйдёшь и даже не попытаешься поговорить?
— Мы уже говорим, — ответила она, не поднимая глаз. — Просто тебе не нравится то, что ты слышишь.
— Настя, — он шагнул ближе, — ну не уходи. Я же всё для тебя стараюсь.
Она обернулась.
— Для меня? Нет, Лёш. Ты просто привык, что я рядом. Чтобы подтереть, прикрыть, оформить. А когда я перестаю быть удобной — ты зовёшь маму.
Он молчал. Глаза бегали, как у человека, пойманного на лжи.
— Знаешь, что самое обидное? — продолжила Настя. — Что я правда тебя любила. Думала, вырастем вместе, научимся быть командой. А вышло — ты с мамой в одной команде, а я на скамейке запасных.
Алексей опустил голову:
— Я не хотел так.
— Хотел или нет — уже неважно, — Настя застегнула сумку. — Важно, что сделал.
Из кухни снова донёсся голос Нины Петровны:
— Пусть идёт! Всё равно потом приползёт. Такие, как она, всегда возвращаются!
Настя посмотрела на дверь кухни и усмехнулась:
— Проверь через пару лет. Но, если честно, не советую ждать.
Она накинула пальто, достала из кармана кольцо и положила его на комод у зеркала.
— Не тебе возвращать, — сказала тихо. — Это я отдала, потому что верила.
— Настя… — Алексей шагнул к ней.
— Поздно, — оборвала она. — Когда женщина уходит не со скандалом, а молча — это уже конец.
Дверь хлопнула.
На улице моросил мелкий дождь. Настя шла по проспекту, не открывая зонт. Дышала холодным воздухом и впервые за долгое время чувствовала лёгкость. Пусть впереди неизвестность, но хоть честная.
Она остановилась у ларька, купила кофе в бумажном стакане и достала телефон.
На экране мигало сообщение от Алексея: «Прости. Я всё осознал. Вернись. Мы начнём заново».
Она долго смотрела на эти слова. Потом просто нажала «удалить».
Кофе был горячий, нестерпимо горький — и именно такой, как нужно.
Навстречу шли люди — кто-то с цветами, кто-то с пакетами, кто-то с теми самыми лицами, на которых написано «всё нормально», хотя внутри буря. Настя подумала: наверное, каждый хоть раз оказывается на таком перекрёстке — между «терпеть» и «жить».
И впервые выбрала второе.
Она шагнула в сторону метро, оставляя за спиной дом, в котором больше не будет её чашки, её смеха и её страхов.
Только чужие котлеты, чужие планы и чужая уверенность, что она «всё равно вернётся».
А она — нет.
Потому что теперь у неё не просто новая жизнь.
А своя.