Я сжимала в руке потухший телефон, и его холодный, гладкий корпус будто выжигал мне ладонь. Слез не было. Внутри была лишь ледяная, зияющая пустота, словно кто-то выскоблил всю мою душу одним безжалостным движением. Я только обрела ее. Бабушку. Степаниду. Это была не просто пожилая родственница; она была моим единомышленником, родственной душой, найденной в самый неожиданный момент. Всего два месяца... а ощущение было такое, будто я знала ее всю свою жизнь. Ее мудрость, ее суховатый юмор, ее теплые, узловатые от возраста руки... И вдруг... опять. Жизнь снова повернулась ко мне своим уродливым, безразличным задом. Горькая, ядовитая мысль пронзила мозг: «Что ж я такая невезучая? Что я сделала не так?»
Воспоминания нахлынули лавиной, без спроса и без порядка, затапливая сознание.
Вот я, после девятого класса, уступаю настойчивым уговорам родителей: «Юриспруденция — это перспективно, это надежно!» И я остаюсь дома, подаю документы, предавая свою детскую мечту о филологии. Потом — побег в область, поступление в университет. Да, не туда, куда изначально хотела, но все же высшее образование. Пожалела? Нет! Учеба на новом факультете стала моим личным вызовом, островком самостоятельности. Я вспомнила, как металась между лекциями и подработками, стараясь помочь родителям, взвалившим на себя мое обучение . Я гуляла с бесконечными собаками, была почасовой няней для капризных детей — благо, опыт с младшей сестрой был бесценен. Наташа почти с пеленок была на моем попечении, пока родители пропадали на работе, цепляясь за свои места в смутное, неустойчивое время. Я мыла подъезды, оттирая до блеска чужие граффити, выбивала ковры в богатых квартирах, отмывала до блеска их огромные квартиры , а по ночам стояла за стойкой кафе быстрого питания, пахнущего жареным фритюром и усталостью. Спала по четыре часа в сутки. Ползла вверх, к какой-то призрачной цели, сдирая ногти и стирая в кровь ладони. Мне отчаянно хотелось стать кем-то. Кем-то значимым. Зацепиться в этой жизни, чтоб помочь родителям, сестре, себе . И когда на четвертом курсе меня, лучшую на практике, оставили в компании на полставки, счастливее меня не было человека на свете. Казалось, вот он, старт.
А потом была бабушка, которая, словно волшебница, наметила новый путь. «Нотариус, который оформлял документы, согласился взять тебя помощником, — сказала она, и в ее глазах плескалась уверенность. В планах было обучение на заочном юридическом. Мы с ба решили, что еще одно высшее мне точно не помешает.
А теперь... Теперь я снова была одна. С огромным, внезапно обрушившимся на меня богатством: квартира, дом, приличный счет в банке. Но одна. Одна в этом звонком от тишины доме, который только что стал родным.
Мaшинально подняла глаза к часам. Пять утра. Значит, у родителей уже шесть. Пальцы, холодные и деревянные, с трудом нашли в контактах номер мамы. Гудки казались бесконечными.
— Мам, — мой голос прозвучал чужим, плоским, лишенным всяких интонаций. — Бабуля...
—Лида? Что с ней? — встревожилась мама.
—Ее не стало.
—КАК? — в трубке ахнули, и этот звук был полон такого неподдельного ужаса, что лед внутри меня пошатнулся. — Вчера же мы разговаривали, все было хорошо!
—Так и есть. Уснула и... не проснулась. — я сделала усилие, чтобы выдавить из себя следующие слова. — Я сейчас переведу вам деньги. Пусть Наташа зайдет на сайт и забронирует билеты. Самые ближайшие.
Голос мамы дрогнул, но она взяла себя в руки, перейдя в режим действия, знакомый мне до боли: — Хорошо, доча. Ты там держись! Соберемся быстро и выезжаем. До области доберемся на своей машине, а дальше... дальше сориентируемся. Похороны когда?
—Сейчас поеду в клинику, оформлять документы, потом сообщу. В любом случае буду ждать вас. И... по нашим обычаям, надо, чтобы она последнюю ночь дома провела. С кладбищем тоже надо решить. Она мне... — голос мой наконец дрогнул, и я сжала телефон так, что кости заболели. — Она как знала, все чувствовала... Все расписала, рассказала. Даже список телефонов, кому позвонить, приготовила.
—Ладно, родная. Держись там, ради нас всех!
И я держалась. Весь тот бесконечный день я существовала на автомате, как запрограммированный робот. Без слез, без истерик. Дел была уйма, а настоящие помощники — родители и сестра — были в пути. Тело выполняло команды: клиника, морг, бумаги, разговоры с администратором тихим, официальным тоном. Все вокруг было серым и размытым, будто кто-то убавил насыщенность мира.
Сестра прислала сообщение: «Вылетели в Москву, оттуда рейс на Калининград. Доберемся сами на такси, не волнуйся».
Вернулась домой уже под вечер. Солнце клонилось к заливу, заливая небо прощальным багрянцем, которое сейчас казалось кощунственным. Дом встретил меня оглушительной, давящей тишиной. Только старые маятниковые часы в гостиной с бесстрастным, металлическим щелканьем отсчитывали секунды, которых у бабушки больше не было. Я прошла в ее комнату. Воздух все еще хранил тонкий, родной запах — сухих трав и яблок. В ящике стола лежал аккуратно сложенный листок. «Список». Я взяла его и стала обзванивать. Голоса в трубке — старые, дрожащие, полные изумления и горя — сливались в один поток соболезнований. «Степанида? Не может быть! Да мы же вчера...»
Приходили соседи. Пожилые женщины, всплакнув, оставляли на кухне пироги и салаты, пожимали мне руки, их ладони были шершавыми и теплыми. Мужчины, ссутулившись, говорили о ней сдержанно и уважительно. Предлагали помощь.
Пришел и Алексей. Он не говорил лишних слов. Он просто вошел на кухню, вскипятил чайник, нарезал хлеба, разогрел суп, оставленный соседкой, и поставил передо мной тарелку.
—Ешь, — сказал он мягко, но твердо. — Тебе нужны силы.
И я,повинуясь, ела, не чувствуя вкуса. Горячий чай обжигал горло, возвращая хоть каплю ощущения реальности. До приезда родных он сидел со мной в гостиной. Мы молчали. Потом он начал говорить — тихо, неторопливо. Вспоминал, как бабушка подкармливала его пирогами, когда он только переехал, как они с дедом, Иваном, сидели вечерами на скамейке... Я слушала его вполуха, сквозь туман собственного горя. Перед глазами стояла ее улыбка, теплые, крепкие объятия вчерашнего дня, когда мы прощались у входа в клинику. «До завтра, родная».
Родители и сестра приехали поздно ночью. Их появление ворвалось в мертвенную тишину дома потоком живого, страдающего тепла. Мама, не сдерживаясь, рыдала, обнимая меня. Отец, суровый и молчаливый, сжал меня в объятиях так, что хрустнули кости. А Наташа, моя взрослая уже сестренка, просто прижалась ко мне, и ее плечи мелко дрожали.
На следующий день, в обед, черный катафалк ритуальной службы остановился у нашего дома. Когда внесли гроб и открыли крышку, я застыла. Она спала. На ее лице застыло выражение безмятежного покоя, легкая, почти уловимая улыбка тронула губы. Ни боли, ни страха — только мир. И в этом был крошечный, горький лучик утешения.
Собрались соседи, друзья, знакомые. Дом наполнился приглушенными голосами, плачем, воспоминаниями. Всю ночь я просидела рядом с гробом, в котором спала моя бабушка. Я молча разговаривала с ней, благодарила за эти два счастливых месяца, за ее мудрость, за этот дом, за любовь, которую она успела мне подарить. И я обещала. Обещала выполнить все, что мы с ней наметили. Жить здесь. Хранить память. Быть достойной. Получить образование. И...назвать дочь Степанидой.
В маленькой часовне на местном кладбище, утопающем в зелени и цветах, собралось удивительно много людей. Говорили много хороших, искренних слов. И вот теперь наша Степанида упокоилась рядом со своим Иваном. Они снова были вместе. После долгой разлуки.
Поминали в кафе через дорогу. Шум голосов, звон бокалов, чужие улыбки сквозь слезы — все это было частью древнего ритуала, помогающего живым продолжать жить.
На следующее утро, на рассвете, мы отнесли завтрак на могилу — свежий хлеб, конфеты, кусочек пирога. По нашему обычаю. Посидели молча на лавочке рядом, слушая, как просыпаются птицы, и как ветер шелестит листьями старых кленов.
Родители решили задержаться до девяти дней. Наташа, у которой были каникулы, осталась со мной. Она уже решила, что будет учиться , в школе, в десятом классе. Потом планирует приехать ко мне , поступать в университет.
Вечером мама, укладывая меня спать, как в детстве, погладила по волосам и тихо сказала: — Доченька, ты б поплакала. Не держи все в себе. Вижу, как тебя разрывает.
—Не получается, мам, — прошептала я, прижимаясь к ее плечу. — Все замерзло внутри.
Все дни вечером мы собирались в гостиной и разбирали тяжелые, кожаные альбомы с фотографиями. Лица, эпохи, истории. Вот она, молоденькая, с дедом Иваном. Вот мой папа — маленький, со смешными вихрами. Вот я, грудная, на ее руках... Каждый снимок был окном в прошлое, которое теперь стало бесценным наследием. И в этой тихой, наполненной памятью работе, по капле начинал оттаивать лед в моей душе.
_____________________
СПАСИБО ВСЕМ ЗА ДОЧИТЫВАНИЯ, ПОДПИСКУ, ПРОСМОТР РЕКЛАМЫ, ЛАЙКИ, КОММЕНТАРИИ И ДОНАТЫ.