Марина Соколова, как всегда, проснулась ровно в 6:45 утра — ни секундой раньше, ни позже. Не потому что у неё был внутренний будильник, нет. Просто соседский пёс Барон в это время начинал выть, будто ему на хвост наступили призраки прошлых костей. А Марина, как истинная хозяйка порядка и кофе по утрам, не могла позволить себе спать дольше.
Она потянулась, поцеловала мужа Николая в макушку (он храпел, как паровоз, но она уже привыкла — даже находила в этом что-то трогательное) и отправилась на кухню. Кофе, тосты с авокадо, йогурт с гранолой — всё как положено. Жизнь была хорошей. Почти идеальной. Если бы не один человек…
— Опять этот кошмарный сон, — пробормотала Марина, наливая себе вторую чашку. — Опять он смотрит на Кольку, как на таракана под микроскопом.
«Он» — это, конечно, отец. Виктор Иванович Соколов. Бывший начальник отдела кадров на заводе, ныне — «глава семьи» и «хранитель традиций». А по совместительству — человек, который ненавидел Николая с первого взгляда.
— Он же инженер! — кричал Виктор Иванович на семейных ужинах, размахивая вилкой, как мечом. — А ты? Ты кто? Преподаватель философии!
Марина тогда только улыбалась. Вежливо. Но внутри всё кипело. Особенно когда отец добавлял:
— Ты могла выйти за нормального человека. За того, кто обеспечит тебя. А не за этого… мечтателя с долгами по ЖКХ.
Николай, кстати, долги давно погасил. И даже купил Марине серёжки к годовщине. Но Виктор Иванович предпочитал помнить старое. Как настоящий профессионал обид.
Всё началось с того, что Виктор Иванович внезапно «смягчился».
— Приезжайте в гости, — сказал он по телефону, и в голосе звучала такая неестественная теплота, что у Марины по спине пробежали мурашки. — У меня кое-что важное есть. Для вас обоих.
— Для нас? — удивилась Марина. — Ты не заболел?
— Нет, — ответил он. — Просто… подумал. Решил, что пора забыть старое. Коля — хороший парень. Я это понял.
Марина чуть не выронила телефон. «Хороший парень»? Из уст отца? Это было хуже, чем если бы Барон вдруг заговорил человеческим голосом.
— Ладно, — сказала она осторожно. — Приедем в субботу.
Николай, узнав новость, только пожал плечами:
— Может, старость берёт? Или завещание пишет?
— Не смей так говорить! — шикнула Марина, но в душе тоже мелькнула мысль: «А вдруг?»
Суббота выдалась солнечной. Виктор Иванович встретил их на крыльце с улыбкой, будто только что выиграл в лотерею миллион. Даже обнял Николая — такого не было с 2012 года, когда Коля случайно починил ему телевизор.
— Проходите, проходите! — радушно приглашал он. — У меня для вас кофе. Своей обжарки!
Марина насторожилась. Отец никогда не пил кофе. Только чай. И то — пакетированный, из «Пятёрочки».
— Ты что, начал увлекаться кофе? — спросила она, осторожно принюхиваясь к аромату.
— А что? — пожал плечами Виктор Иванович. — Человек может меняться. Вот, попробуй. Особенно тебе, Коля. Ты же любишь крепкий.
Николай улыбнулся и сделал глоток. Марина тоже отхлебнула — горьковато, но вкусно. Однако… что-то не так. Запах был слишком насыщенный. Или ей показалось?
После кофе отец начал рассказывать про «новый взгляд на жизнь», про «семейные ценности» и даже упомянул, что «думал о внучке». Марина чуть не расплакалась — он впервые за пять лет брака не сказал «если бы ты вышла за нормального…».
Но вечером, по дороге домой, Николай вдруг побледнел.
— Мне… плохо, — прошептал он, хватаясь за живот. — Очень плохо.
Он еле добрался до дома. В туалете провёл почти два часа. Температура подскочила до 39. Марина вызвала скорую. Врачи сказали: «Острое отравление. Возможно, пищевое».
— Что ты ел сегодня? — спросила она, дрожа.
— Только то, что у твоего отца… Кофе, бутерброды…
Марина замерла. Сердце заколотилось. Это не могло быть случайностью.
На следующий день она приехала к отцу одна.
— Ты что подлил Коле в кофе? — спросила прямо, не садясь.
Виктор Иванович даже не удивился. Только вздохнул и налил себе чай.
— Ничего я не подливал. Может, испортились продукты.
— Ага, конечно. И только ему? Я пила и ела той же — со мной всё в порядке!
Отец молчал. Смотрел в окно. Потом вдруг сказал:
— Он тебе не пара, Марин. Ты сама знаешь.
— Это не твоё дело!
— Моё! Потому что я вижу, как ты страдаешь. Он ничего не может дать. Ни денег, ни статуса, ни даже ребёнка!
Марина аж поперхнулась.
— При чём тут ребёнок?!
— Я слышал, вы ходили к репродуктологу. А он? Он даже не может обеспечить нормальное лечение!
— Мы не… Мы просто проверялись! — выкрикнула она. — И вообще, это наше личное!
Виктор Иванович встал, подошёл к шкафу и достал маленький пузырёк.
— Это не я, — сказал он спокойно. — Это забота о тебе. Я просто хотел… чтобы ты поняла. Что он слаб. Что он не выдержит даже маленькой проверки. А ты заслуживаешь мужчину с характером. С железом в жилах.
Марина схватила пузырёк. На этикетке — «Атропин». Сильнодействующее вещество. В малых дозах — лекарство. В больших — яд.
— Ты… хотел его убить?
— Нет! — отрезал отец. — Я хотел, чтобы он слёг. Чтобы ты увидела: он беспомощен. Чтобы ты вернулась к нормальной жизни. Я договорился с Ольгой — она готова взять тебя на работу в юридическую фирму. Там ты встретишь настоящих мужчин.
Марина вспомнила: Ольга — давняя подруга отца, вдова, владелица конторы. И, как выяснилось позже, та самая, с которой отец «обсуждал будущее дочери».
— Ты сошёл с ума! — прошептала она. — Это преступление!
— Это любовь, — тихо сказал Виктор Иванович. — Я люблю тебя. И не позволю тебе губить жизнь ради этого… философа.
Марина вышла, дрожа. Но не от страха. От ярости.
Дома Николай лежал в постели, бледный, но уже в сознании.
— Прости, — прошептал он. — Я подвёл тебя.
— Ты ничего не подвёл, — сказала Марина, целуя его в лоб. — Это я должна просить прощения. Я не защитила тебя.
Она рассказала всё. Про кофе. Про атропин. Про Ольгу. Про «любовь» отца.
Николай долго молчал. Потом усмехнулся:
— Ну, теперь понятно, почему он так ненавидел когда я говорил : «Настоящая любовь — это уважение, а не контроль».
Марина рассмеялась сквозь слёзы.
— Что будем делать?
— Ничего, — сказал Коля. — Пусть живёт со своим «благородным» поступком. Я не хочу, чтобы ты страдала из-за суда, скандала…
— А я хочу, — перебила Марина. — Я не позволю ему так обращаться с нами.
На следующий день она пришла в полицию. С пузырьком, с анализами, с записью разговора с отцом (она включила диктофон, когда вошла в дом — на всякий случай).
Полицейский, молодой и скучающий, сначала зевнул. Потом нахмурился. Потом вызвал старшего.
— Это покушение, — сказал тот. — С отягчающими: родственник, умышленно, с использованием яда.
— Но он же мой отец… — прошептала Марина.
— Закон не делает скидок на родство, — ответил полицейский. — Особенно когда речь о жизни.
Виктора Ивановича вызвали на допрос. Он сначала отпирался. Потом — признался. Сказал, что «хотел спасти дочь». Что «жертвовал зятем ради её счастья».
— Вы не спасали, — сказала Марина на очной ставке. — Вы убивали. Не тело — доверие. Не жизнь — любовь. И знаешь что? Я больше не твоя дочь. Я — жена Николая. И этого тебе не простить.
Отец опустил голову. Впервые за всю жизнь — без слов.
Через месяц дело закрыли за примирением сторон. Николай настоял. Сказал, что «месть — это тоже яд». Марина согласилась — но с условием: отец больше не имеет права звонить, писать, подходить ближе чем на 500 метров.
Виктор Иванович уехал в другой город. К своей сестре.
А Марина и Николай купили дачу. С конюшней. Марина с детства мечтала о лошадях. Теперь у неё будет своя — рыжая, с белой звёздочкой на лбу. Назвали её «Сойка».
Однажды вечером, сидя на веранде с бокалом вина, Николай спросил:
— Ты не жалеешь?
— О чём?
— Что не вышла за «нормального»?
Марина улыбнулась, глядя на закат.
— Нормальные не спасают друг друга от отравления. А ты — мой герой. Даже если храпишь, как паровоз.
Он рассмеялся. И в этот момент Марина поняла: семья — это не кровь. Это выбор. И она выбрала правильно.
**P.S.**
Через год у них родилась дочка. Назвали Лизой. Виктор Иванович прислал письмо. Без подписи. Только фотографию маленькой серебряной ложки и надпись: «Пусть будет счастлива».
Марина положила письмо в ящик. Не ответила. Но и не сожгла.
Иногда прощение — это не слова. Это тишина, в которой больше нет боли.