Солнце садилось за многоэтажками нового района, окрашивая небо в бледно-оранжевые тона. Алиса молча смотрела в окно машины, пока Максим искал место для парковки. Посещение его родителей всегда вызывало у нее смешанные чувства — легкую тоску и предчувствие неизбежного напряжения.
— Смотри, какая у мамы новая шуба будет, — как бы между прочим заметил Максим, выключая зажигание. — Говорит, по старой цене с рук взяла, повезло.
— Понятно, — тихо отозвалась Алиса.
Она вспомнила их собственную, еще не до конца оплаченную ипотечную квартиру, и мысль о «счастливой покупке» шубы показалась ей горькой и несправедливой. Но она промолчала.
Дверь им открыла сама Лариса Петровна. Она стояла на пороге в облегающем кашемировом платье цвета спелой вишни, ее волосы были уложены безупречными волнами. Она распахнула объятия, но ее взгляд скользнул по Алисе, оценивая простые джинсы и свитер.
— Наконец-то! Мы уже заждались. Проходите, проходите, не стойте в дверях.
В гостиной пахло дорогим парфюмом и жареной уткой. Виктор Сергеевич, свекор, восседал в кожаном кресле с бокалом темно-янтарного виски в руке.
— Максим, сынок! Алиса. Садитесь, присоединяйтесь. Попробуйте, это восемнадцатилетний односолодовый. Коллега из Шотландии привез.
Он с гордостью указал на бутылку. Алиса вежливо улыбнулась, чувствуя себя лишней на этом показном пиру. Она принесла на кухню торт, который купила по дороге, и стала помогать Ларисе Петровне расставлять тарелки. Та щедро клала на блюда закуски, без умолку рассказывая о достоинствах нового жилого комплекса, где они купили квартиру.
— Представляешь, Алиса, у нас тут и фитнес-центр с бассейном, и подземный паркинг. Мы вложились, конечно, по самое не могу, последние деньги вбухали в ремонт и первоначальный взнос. Но зато теперь живем как люди.
— Да, очень красиво, — кивнула Алиса, глядя на глянцевый фасад дома за окном.
За ужином разговор вертелся вокруг одного — финансовых подвигов Виктора Сергеевича и безупречного вкуса Ларисы Петровны. Максим одобрительно кивал, подливая отцу виски. Алиса ковыряла вилкой утку в яблочном соусе, чувствуя, как нарастает тревога. У нее был нюх на подобные ситуации, и она явно учуяла приближающуюся бурю.
Когда основное блюдо съели, Лариса Петровна посмотрела на Алису и сказала сладким, но твердым тоном:
— Алиса, дорогая, помоги мне, пожалуйста, на кухне чай подать. Оставим мужчин их мужским разговорам.
Максим в этот момент что-то оживленно рассказывал отцу и лишь мельком взглянул на жену. Алиса безропотно встала и пошла на кухню. Она знала, что это не приглашение, а приказ.
Кухня сияла новым гарнитуром из массива дерева. Лариса Петровна поставила на стол фарфоровый сервиз, доставшийся ей, как она часто любила повторять, «от бабушки-дворянки». Она двигалась медленно, почти театрально.
— Ты не представляешь, какая сейчас нагрузка на Виктора Сергеевича, — начала она, не глядя на невестку. — Проект сложный, нервный. А тут еще эти банковские платежи... Ипотека, знаешь ли, кость в горле стоит.
Алиса молчала, чувствуя, как у нее холодеют кончики пальцев. Она взяла в руки чашку, чтобы занять их чем-то.
— Мы с отцом долго думали, — Лариса Петровна повернулась к ней, и ее улыбка стала жесткой, исчезнув из глаз. — И пришли к решению. Ты же у нас умница, самостоятельная, карьеру строишь. Зарплата у тебя, я знаю, хорошая.
Она сделала паузу, давая словам проникнуть в самое нутро.
— Мы считаем, что пришло время твоего настоящего вклада в нашу семью. В большую семью.
Лариса Петровна открыла ящик стола и достала оттуда аккуратную папку. Она положила ее на стол перед Алисой. Та увидела знакомый логотип банка и столбцы цифр.
— Вот. Ты должна погасить нашу ипотеку. Это будет правильно. И справедливо.
Воздух застыл. Тиканье настенных часов внезапно стало оглушительно громким. Алиса смотрела то на папку, то на невозмутимое лицо свекрови. Она чувствовала, как пол уходит из-под ее ног, а сердце начинает колотиться где-то в горле. Она услышала, как Максим засмеялся в гостиной, и этот звук показался ей предательским.
Она медленно, будто в замедленной съемке, подняла глаза на Ларису Петровну. Ее пальцы сжали фарфоровую чашку.
В дверном проеме кухни возник Максим, привлеченный затянувшимся молчанием.
— Мам, Аля, вы там чего застряли? Чай-то остынет.
Лариса Петровна, не отводя взгляда от Алисы, ответила сыну сладким голосом:
— Сейчас, сыночек, мы тут с Алисой одно важное семейное дело обсуждаем.
И снова посмотрела на невестку, ожидая ответа. Ждуя согласия. Ждуя покорности.
Тишина в машине была густой и тяжелой, как свинец. Алиса смотрела в боковое окно на мелькающие огни улиц, но не видела их. Перед глазами все еще стояло самодовольное лицо Ларисы Петровны и эта папка с квитанциями, лежащая на сияющей столешнице.
Максим сосредоточенно крутил руль, уставившись вперед. Он включил радио, но через секунду выключил, будто даже тихая музыка мешала ему думать. Щелчок кнопки прозвучал невероятно громко.
Они проехали так полгорода. Алиса ждала. Ждала, что он заговорит первый. Ждала каких-то слов. Извинений? Объяснений? Но он молчал, и с каждой минутой это молчание становилось все невыносимее.
Она сама нарушила тишину, и ее голос прозвучал хрипло от сдерживаемых эмоций.
— Ты слышал?
Максим вздрогнул, будто разбуженный ото сна.
— Слышал что? — он сделал вид, что не понимает.
— Не притворяйся. Ты прекрасно знаешь, о чем я. Ты стоял в дверях. Ты слышал, что твоя мать потребовала от меня.
Он тяжело вздохнул и потер пальцами переносицу.
— Аля, ну не «потребовала» же... Она просто высказала предположение. Возможный вариант.
— Какой вариант? — Алиса повернулась к нему, и ее глаза в полумраке салона горели. — Вариант, по которому я должна за свой счет погасить ипотеку на их роскошную квартиру, пока мы сами живем в двушке, в которую еще десять лет платить? Это твой «вариант»?
— Они стареют, им тяжело! — голос Максима сорвался на повышенные тона. — Отец устал, мама нервничает. Они вложились в эту квартию, это была их мечта! Они хотели достойно жить на пенсии.
— А наша с тобой мечта? — выдохнула Алиса. Ей стало трудно дышать. — А наша квартира? А наши планы на детей, на отпуск, на жизнь? Или твои родители купили себе «достойную жизнь» в новостройке, а мы должны оплачивать их стареть, как будто у нас денежный станок дома?
— Не надо так кричать! — резко сказал Максим, прибавляя скорость. — Не надо драматизировать. Мама просто предложила подумать. А ты сразу скандал.
— Я не кричу, Максим. Я говорь с тобой. И я не драматизирую. Мне твоя мать в лицо заявила, что я «должна» это сделать. И ты, вместо того чтобы сразу пресечь это, стоишь и молчишь! Ты сказал только: «Мам, давай не сейчас». Как будто это вопрос выбора времени, а не сумасшедшая сама по себе идея!
Он резко свернул в их двор и с силой затормозил у подъезда. Машина дернулась и заглохла. Он не выключал зажигание, сидя, сцепив руки на руле.
— Они мои родители, Алиса! — проговорил он, глядя на темное стекло. — Я не могу им просто так отказать. Они меня растили, вкладывались в меня.
— И что? Теперь я должна расплачиваться за их вложения в тебя? Мы с тобой — одна семья. Наша семья. И твоя обязанность — защищать ее интересы. В первую очередь от таких «предложений».
— А что я могу сделать? — он с отчаянием посмотрел на нее. — Объявить им войну? Ты хочешь, чтобы я поссорился с собственной матерью?
— Я хочу, чтобы ты был мужем! — голос Алисы дрогнул, и она с ненавистью к себе почувствовала, как у нее наворачиваются слезы. Она не хотела плакать. Она хотела быть сильной, но предательство жгло ее изнутри. — Я хочу, чтобы ты сказал: «Мама, это необсуждаемо. Мы со своей женой сами строим свою жизнь, и мы не будем платить за вашу». Вот чего я хочу.
Максим отвернулся. Этот простой, казалось бы, шаг был для него невозможен. Он видел в ее требовании не защиту семьи, а приказ разрушить его связь с родителями.
— Ты не понимаешь... У них сейчас сложный период. Надо просто переждать, они одумаются.
— Они не одумаются, Максим! — Алиса с силой открыла дверь, и в салон ворвался холодный ночной воздух. — Они почувствовали слабину. Твою слабину. И теперь они будут давить до конца.
Она вышла из машины и, не оглядываясь, пошла к подъезду. Он не побежал за ней. Он остался сидеть в машине, в своем коконе нерешительности и страха.
Они поднялись на лифте в гробовом молчании. Войдя в их уютную, все еще пахнущую свежим ремонтом прихожую, Алиса почувствовала, что что-то сломалось. Стены, которые она так любила, вдруг стали чужими. Воздух, который она вдыхала с радостью, стал отравленным.
Она прошла в спальню, не включая свет, и села на кровать. За стеной послышались его шаги. Он не вошел к ней. Он пошел на кухню, и вскоре донесся звук открываемого холодильника и льющейся воды.
Они лежали в одной постели, повернувшись спиной друг к другу, разделенные всего несколькими сантиметрами, но чувствуя между собой пропасть, которая с каждой минутой становилась все шире и глубже. Алиса смотрела в темноту широко открытыми глазами. Она понимала, что это только начало. И она понимала, что бороться ей предстоит в одиночку.
Утро началось с ледяного молчания. Максим собрался на работу, не завтракая, бросив на ходу короткое «пока». Алиса осталась одна в тишине квартиры. Обычно это утро выходного дня было наполнено покоем, ароматом кофе и планами на будущее. Теперь будущее висело тяжелой тенью.
Она не могла думать ни о чем другом. Цифры из ипотечной папки, лицо свекрови, полное уверенности в своем праве, и — самое горькое — предательское молчание мужа. Словно ее ценность в этой семье свелась к размеру зарплаты.
Она была юристом. Ее учили работать с фактами, а не с эмоциями. И сейчас именно факты могли стать ее оружием. Лариса Петровна говорила, что они «вложили все до копейки». Но новая шуба, дорогой виски, безумно дорогой ремонт — все это не складывалось в картину финансовой катастрофы. Было чувство, будто ее проверяют на прочность, как слабое звено.
С чашкой остывшего кофе она села за компьютер. Первое, что она сделала, — проверила открытые реестры недвижимости. Квартира родителей Максима действительно была в ипотеке, взятой два года назад. Сумма залога была внушительной.
«Хорошо, — подумала Алиса. — Это правда».
Но ее не отпускало чувство подвоха. Она вспомнила, как пару лет назад Виктор Сергеевич с гордостью рассказывал о полученном наследстве — он продал старенькую бабушкину квартиру в центре. Тогда Алиса не придала этому значения, теперь же эта информация заиграла новым светом. Если было наследство, куда оно ушло? Почему его не направили на первоначальный взнос или досрочное погашение?
Она начала копать глубже, используя свои профессиональные навыки и доступные базы. Юридическая грамотность была ее козырем. Она искала любые следы финансовой деятельности свекра: регистрация бизнеса, участие в тендерах. И вскоре нашла.
Год назад Виктор Сергеевич был зарегистрирован как индивидуальный предприниматель. Название его фирмы было пафосным и ничего не говорищим: «Олимп-Консалтинг». Проверив по государственным закупкам, Алиса с удивлением обнаружила, что его фирма пару раз выигрывала небольшие тендеры на поставку канцелярии для муниципальных учреждений. Прибыль должна была быть.
Но где ее следы? Она открыла сайт, связанный с его бизнесом. Убогий шаблон, пара страниц. Но на главной красовалась фотография: Виктор Сергеевич с сигарой в руке и самодовольной улыбкой на фоне какой-то стройки. Подпись гласила: «Инвестируем в будущее! Уверены в успехе нашего нового проекта!»
«Какого проекта?» — мысленно спросила себя Алиса.
Ответ пришел откуда не ждали. Она зашла в социальные сети, на страницу к старой подруге своей свекрови, с которой они когда-то пересекались на дне рождения. Женщина любила выкладывать все подробности своей жизни. И среди фотографий с котиками и дачи Алиса нашла золотую жилу. Полгода назад эта подруга хвасталась: «Побывала на презентации грандиозного проекта наших друзей! Торгово-развлекательный комплекс «Нео-Сити» — это новый уровень! Мы с Ларисой верим в успех!»
Сердце Алисы заколотилось. Она погуглила «Нео-Сити». И нашла. Свежие новости местного портала: «Строительство ТРК «Нео-Сити» заморожено. Инвесторы обвиняют друг друга в нецелевом использовании средств». В списке частных инвесторов-физлиц значилась и фамилия Виктора Сергеевича.
Картина начала складываться в ужасающую мозаику. Он вложил все наследство, а возможно, и взятые кредиты, в этот авантюрный проект. Проект лопнул. Деньги испарились. А ипотека осталась.
В этот момент зазвонил ее телефон. На экране горело имя: «Ольга». Подруга, которая работала в крупном банке.
— Привет, солнышко! Ты вчера отзванивалась, я была на совещании. Что случилось?
Алиса глубоко вздохнула. Она доверяла Ольге, но стыдно было выносить сор из избы.
— Оль, мне нужна консультация. Как специалиста. Чисто гипотетически.
— Я вся во внимании, — сразу поняв серьезность тона, ответила Ольга.
— Допустим, есть человек. У него есть официальная ипотека. И есть крупные необеспеченные потребительские кредиты. Как это можно проверить? И насколько это вообще вероятно?
— Гипотетически? — переспросила Ольга, и в ее голосе послышалась улыбка. — Очень вероятно. Народ любит жить не по средствам. Кредитная история — это интим, ее просто так не посмотришь. Но... если бы у этого гипотетического человека были проблемы с выплатами, и долги перешли бы к коллекторам, то они уже могли разослать информационные письма или начать названивать его родственникам и соседям. Такое бывает.
Информационные письма... Соседи... В голове у Алисы что-то щелкнуло. Она вспомнила, как пару недель назад свекровь с раздражением говорила по телефону: «Да игнорируй ты эти письма! Это спам какой-то, все закидали!»
— Спасибо, Оль. Ты мне очень помогла.
— Аля, с тобой все в порядке? — голос подруги стал серьезным.
— Пока нет. Но я над этим работаю.
Она положила трубку. Теперь у нее была не просто догадка. У нее была уверенность. Они не были на грани разорения. Они были за гранью. Они провалились в долговую яму по собственной глупости и жадности. А теперь пытались вылезти из нее, используя ее как прочный финансовый трап.
Она подошла к окну. За окном кипела жизнь. Люди спешили по своим делам, строили планы, жили. А она стояла здесь, с грузом чужой подлости и предательства самого близкого человека.
Но вместо отчаяния ее наполняла холодная, спокойная ярость. Они думали, что имеют дело с покорной невесткой. Они ошибались. Они имели дело с юристом, которого вынудили перейти в режим выживания.
Она посмотрела на экран своего телефона, где был сохранен скриншот новости о провале «Нео-Сити». Это была не просто информация. Это было оружие. И она была готова его применить.
Прошла неделя. Неделя тяжелого, натянутого молчания в их квартире. Максим пытался делать вид, что ничего не произошло, но его неуклюжие попытки заговорить о чем-то постороннем разбивались о ледяную стену Алисы. Она не могла забыть его предательство. Она ждала.
Звонок раздался в субботу утром. На экране телефона Максима горело «Мама». Он взял трубку, отошел в сторону, говорил тихо и урывками. Алиса, стоя на кухне, не вслушивалась в слова, но поняла все по его покорному тону.
Положив трубку, он подошел к ней, глядя куда-то мимо.
— Родители приглашают сегодня на ужин. Говорят, нужно обсудить... ту ситуацию. Все цивилизованно.
Алиса медленно повернулась к нему, вытирая руки полотенцем. В ее глазах не было ни страха, ни волнения. Только холодная, отточенная решимость.
— Хорошо. — ее голос был ровным. — Я как раз хотела с ними кое-чем поделиться.
Максим смущенно переступил с ноги на ногу.
— Аля, давай без скандалов, хорошо? Они пожилые люди. Мама нервничает.
— Твоя мать, дорогой, — отчеканила Алиса, — обладает стальными нервами. Я это точно знаю.
Дорога до дома свекрови напомнила первый визит, только теперь в машине царила не тягостная тишина, а напряженное ожидание бури. Алиса держала на колтах свою сумку, внутри которой лежала аккуратная папка с распечатками. Ее собственное досье.
Их встретили с подчеркнутой холодностью. Стол был накрыт, но без прошлого шика. Лариса Петровна сидела с гордо поднятой головой, как королева, ожидающая подати. Виктор Сергеевич хмуро смотрел в свой бокал.
Разговор начался с пустых формальностей, но долго тянуть не пришлось. Лариса Петровна, отпив глоток воды, сразу перешла к делу.
— Ну что, Алиса, я надеюсь, ты за эту неделю хорошо все обдумала. Мы не хотели тебя торопить. Но время, к сожалению, не ждет. Банк присылает напоминания.
Алиса медленно положила салфетку рядом с тарелкой.
— Да, Лариса Петровна. Я действительно очень хорошо все обдумала. И кое-что выяснила.
Она увидела, как взгляд свекрови стал настороженным.
— Выяснила? Что именно ты могла выяснить?
— Я выяснила, — Алиса говорила медленно, четко выговаривая каждое слово, — откуда взялась та финансовая яма, в которую вы якобы провалились.
Максим нервно кашлянул.
— Алиса, может, не надо...
— Нет, Максим, надо. — Она не отвела от свекра взгляда. — Виктор Сергеевич, вы, если я не ошибаюсь, несколько лет назад продали бабушкину квартиру. Получили весьма солидную сумму.
Лицо свекра покраснело.
— Это мое личное дело! Какое отношение это имеет...
— Имеет прямое отношение, — мягко, но неумолимо парировала Алиса. — Потому что эти деньги не пошли на погашение ипотеки под двенадцать процентов годовых. Они ушли в другое место. В стартап. В торгово-развлекательный комплекс «Нео-Сити», если быть точной.
В гостиной повисла гробовая тишина. Лариса Петровна побледнела. Виктор Сергеевич смотрел на Алису с таким изумлением, будто она только что спустилась с небес.
— Откуда ты... — начал он и запнулся.
— Это неважно. Важно, что проект этот, как я вычитала в новостях, благополучно обанкротился, а инвесторы остались ни с чем. Вы не просто прогорели, Виктор Сергеевич. Вы спустили наследство в трубу. А теперь пытаетесь заткнуть эту дыру моими деньгами.
Лариса Петровна резко встала, ее стул с грохотом отъехал назад.
— Это что за шпионаж?! Ты следила за нами? Как ты смеешь копаться в нашей жизни!
— Я не копалась. Я защищаюсь, — парировала Алиса, оставаясь сидеть. Ее спокойствие было пугающим. — Когда на тебя выходят с неадекватными финансовыми требованиями, нормально проверить, на чем они основаны. И они основаны на вашей жадности и полной финансовой безответственности.
— Молчать! — закричала свекровь, теряя самообладание. Ее лицо исказила гримаса ярости. — Ты — никто! Ты вошла в нашу семью и теперь обязана ее поддерживать! Мы тебя пригрели, а ты гадишь нам под порог!
— Пригрели? — Алиса наконец поднялась, ее рост, казалось, вытянулся от внутренней силы. Она посмотрела на мужа. — Максим? Ты и это слышишь? Твоя мать считает, что я «никто» в этой семье. И, судя по твоему молчанию, ты с ней согласен.
Максим сидел, опустив голову, и сжимал виски пальцами.
— Прекратите... все прекратите...
— Нет! — кричала Лариса Петровна. — Пусть отвечает! Она всем нам должна! Мы столько в нее вложили!
— Что именно вы в меня вложили? — холодно спросила Алиса. — Уроки лицемерия? Мастер-класс по финансовым пирамидам? Или, может, ту самую ипотеку, которую я теперь должна погасить?
Она повернулась к выходу. Воздух в комнате был отравлен ненавистью и обманом.
— Запомните раз и навсегда. Я не буду платить за вашу неудавшуюся авантюру. Ни копейки.
И она пошла к двери, не оглядываясь на крики свекрови и на молчаливую фигуру мужа, который снова, в самый важный момент, не нашел в себе сил защитить ее. Дверь за ее спиной закрылась, отсекая мир лжи и предательства. Следующий шаг был за ней.
Она вернулась домой одна. Тишина в квартире была оглушительной. Алиса прошла в спальню, машинально сняла пальто и села на край кровати. В ушах еще стоял оглушительный грохот от хлопнувшей двери в квартире свекрови и ее собственный голос, звучавший так холодно и уверенно. Теперь адреналин уходил, и его место начинала заполнять пустота. И боль.
Она ждала. Ждала звонка, смс, стука в дверь. Ждала, что он приедет, наконец-то встанет на ее сторону, обнимет и скажет: «Прости, я был слепым идиотом. Мы со всем справимся». Она все еще цеплялась за эту призрачную надежду, как утопающий за соломинку.
Час. Два. Темнело за окном, окрашивая комнату в сизые сумерки. Она не включала свет, сидя в потёмках и глядя на стену, где висела их с Максимом свадебная фотография. Они улыбались на ней такими счастливыми, наивными.
Ключ щёлкнул в замке ближе к полуночи. Сердце Алисы ёкнуло, замирая в ожидании. Дверь открылась, захлопнулась. В прихожей зажегся свет, щелями пробиваясь под дверь спальни. Послышались его тяжелые, неуверенные шаги.
Он не пошел к ней сразу. Сначала сходил на кухню, постоял там, потом медленно направился в спальню. Он остановился на пороге, не решаясь включить свет. В темноте был виден только его силуэт.
— Ты не спала? — его голос был хриплым от усталости или от чего-то еще.
— Нет.
Он вздохнул и прошелся по комнате, сел на свой край кровати, спиной к ней. Между ними лежали сантиметры, но ощущались километры.
— Мама... мама в истерике, — начал он, глядя в пол. — У нее давление подскочило после твоего... выступления. Отец не знает, как ее успокоить.
Алиса молчала. Она ждала, что будет дальше. Ждала его «но».
— Аля... — он обернулся к ней, и в полумраке она увидела его измученное, потерянное лицо. — Может, хватит? Может, прекратим эту войну? Они — мои родители. Я не могу их бросить. Они старые, они не справятся.
Надежда внутри нее с треском погасла. Соломинка сломалась.
— И что ты предлагаешь? — тихо спросила она. — Пойти у них на поводу? Взять и отдать все, что у нас есть, чтобы оплатить их неудачные аферы?
— Это не афера! — он вспылил, его голос сорвался. — Отец ошибся! Ошибся, понял? Все ошибаются! А мы можем помочь. У тебя хорошая работа, ты сможешь еще заработать. Мы возьмем себе дополнительную ипотеку, перекредитуемся...
Алиса слушала и не верила своим ушам. Он не просто не поддерживал ее. Он предлагал им самим залезть в долговую яму, чтобы вытащить его родителей.
— Ты слышишь себя, Максим? — ее голос дрогнул от невыносимой горечи. — Ты предлагаешь нам сознательно разрушить наше финансовое будущее. На годы. Ради чего? Ради того, чтобы твоя мать продолжала покупать шубы и хвастаться перед подругами?
— Не смей так говорить о моей матери! — он резко встал, и его фигура в темноте вдруг показалась ей чужой и опасной. — Я устал! Я устал от твоих упреков, от твоего превосходства! «Я юрист, я все знаю, я все проверила!» Может, хватит уже быть роботом и включить просто человеческие чувства?
— Человеческие чувства? — Алиса тоже поднялась с кровати. Она стояла перед ним, прямая и негнущаяся, вся сжавшись от боли. — А где были твои человеческие чувства, когда на меня оказывали давление? Где они были, когда твоя мать назвала меня «никем»? Ты молчал, Максим! Ты всегда молчишь, когда нужно за меня постоять!
— Потому что я не знаю, что сказать! — крикнул он, в отчаянии вскрыв свои истинные чувства. — Я разрываюсь между вами! Мне невыносимо это!
— А мне разве легко? — выдохнула она, и слезы, наконец, вырвались наружу, горячие и ядовитые. Она не хотела плакать перед ним, но не могла сдержаться. — Мне тоже невыносимо! Но я твоя жена! Мы должны быть одной командой! А ты... ты выбрал их. Ты всегда выбираешь их.
Он смотрел на ее слезы, и его лицо исказилось. Но не от жалости, а от злости. От бессилия.
— Хорошо, — прошипел он. — Давай так. Это ультиматум. Или ты перестаешь кошмарить моих родителей и мы находим решение, как им помочь, или... или нам не по пути.
Последний мост был сожжен. Слова повисли в воздухе, тяжелые и окончательные.
Алиса вытерла слезы тыльной стороной ладони. Ее дыхание выровнялось. Внутри что-то щёлкнуло, и на смену боли пришла пустота. Спокойная, ледяная, все решающая пустота.
Она посмотрела на него — на этого человека, которого она любила, с которым строила общий дом. И не увидела в нем ни капли того мужчины, за которого она когда-то вышла замуж.
— Нет, Максим, — сказала она тихо, но так четко, что каждое слово отпечаталось в тишине. — Это мой ультиматум. Или ты сейчас, в эту секунду, становишься моим мужем, а не послушным сыном своей мамы, и мы вместе противостоим этому беспределу... Или ты идешь к ним. Навсегда.
Он замер. Она видела, как в его голове проносятся мысли, как он взвешивает, боится, не решается. И в его глазах она прочла ответ. Ответ, который знала с самого начала.
Он опустил голову.
— Я не могу их бросить... — прошептал он.
Больше не было ни злости, ни разочарования. Только холод.
— Тогда все понятно, — Алиса повернулась, подошла к шкафу и достала свою дорожную сумку. Она начала спокойно, без суеты, складывать свои вещи. Зубную щетку, косметичку, пижаму.
— Что ты делаешь? — его голос прозвучал испуганно.
— Что же еще? — она не оборачивалась. — Ухожу. Ты сделал свой выбор. Я делаю свой. Я не буду платить за их глупость и твое предательство.
Она застегнула сумку, накинула пальто и прошла к двери. Рука сама потянулась к ручке.
— Аля, подожди... — он сделал шаг к ней, но в его голосе не было решимости, только паника от осознания последствий.
Она остановилась на пороге, в последний раз окинув взглядом их общую спальню, темную и наполненную призраками сломанных обещаний.
— До свидания, Максим.
Дверь закрылась за ее спиной с тихим, но окончательным щелчком. Она не слышала его отчаянного крика, не видела, как он упал на колени. Она шла по пустому ночному подъезду, и ее шаги отдавались эхом в полной тишине. Позади оставалась жизнь, которая оказалась иллюзией. Впереди была неизвестность. Но это была ее неизвестность.
Первые дни на съемной квартире были самыми тяжелыми. Одиночество давило, по ночам пробивала дрожь, а в голове крутились одни и те же вопросы: «А что, если?..» Но Алиса гнала эти мысли прочь. Она дала себе слово не раскисать. Ее спасением стала работа. Она погрузилась в нее с головой, находя в четких параграфах законов утешение и опору.
Она сняла небольшую студию недалеко от работы. Вид из окна был не на парк, как в их с Максимом квартире, а на соседний серый дом, но зато это было ее пространство. Ее крепость.
Через неделю после ухода она назначила встречу с Максимом в нейтральном месте, в кафе. Он пришел помятый, с несвежим взглядом. Выглядел так, будто это он проиграл в этой войне, а не она.
— Аля, давай вернемся домой, — начал он, даже не поздоровавшись. — Мы можем все исправить. Родители готовы забыть эту неприятную историю.
Она смотрела на него, и ей было странно, что когда-то этот человек вызывал в ней любовь.
— Никто ничего забывать не будет, Максим. Я вызвала тебя сюда, чтобы сообщить, что подала на развод.
Он откинулся на спинку стула, пораженный.
— Ты что, с ума сошла? Из-за какой-то ипотеки рушить семью?
— Это не из-за ипотеки, — спокойно ответила она. — Это из-за предательства. Ты не защитил меня. Ты выбрал их. И теперь пожинаешь последствия.
Она открыла свою кожаную папку и достала оттуда стопку документов.
— Это исковое заявление о расторжении брака и разделе совместно нажитого имущества. Наша квартира куплена в браке, значит, подлежит разделу. Я предоставила в суд все чеки и выписки, подтверждающие мой финансовый вклад. Я требую свою долю. До копейки.
Он смотрел на бумаги, будто на ядовитую змею.
— Ты... ты хочешь забрать у меня половину квартиры?
— Нет, — поправила его Алиса. — Я хочу забрать свою половину. Законную. Ту, что я заработала. Или ты думал, я буду скромно молчать и уйду с одним чемоданом, оставив тебе и твоим родителям все, что мы нажили?
— Но мама... отец... — он бессильно умолк.
— Твои родители — это твои проблемы. Как и их ипотека. Кстати, — она достала из папки еще один конверт, — передай это своей матери. Официальное уведомление, заверенное нотариусом, что я не несу никаких финансовых обязательств перед ней и ее семьей и любые попытки вымогательства буду рассматривать как уголовно наказуемое деяние.
Он молча взял конверт. Его рука дрожала.
Суд был быстрым и беспристрастным. Алиса шла на заседания, как на работу — в строгом костюме, с безупречным пакетом документов. Она говорила четко, по делу, ссылаясь на статьи Семейного и Гражданского кодексов. Максим же был растерян и подавлен. Его неуверенные попытки что-то доказать разбивались о стальную логику жены и букву закона.
Судья удовлетворил ее иск. Квартира оценивалась, и Алисе присудили половину ее стоимости. Поскольку у Максима не было средств, чтобы выкупить ее долю, суд постановил продать недвижимость с торгов и разделить выручку.
В день, когда решение вступило в силу, Алиса стояла у окна своей студии и смотрела на город. Она не чувствовала радости. Было чувство горького удовлетворения и огромной усталости. Она отсудила не просто деньги. Она отсудила свою свободу и самоуважение.
Параллельно с ее победой начиналось крушение мира Ларисы Петровны. Алиса узнала от общего знакомого, что банк, наконец, подал в суд на взыскание квартиры свекрови за долги по ипотеке. А вслед за банком активизировались и коллекторы, которым они были должны по потребительским кредитам. Роскошная жизнь в новостройке с бассейном трещала по швам.
Однажды вечером Алисе позвонила Ольга.
— Ты не поверишь! Только что видела твою бывшую свекровь в торговом центре. Она кричала на какого-то бедного менеджера банка, который пытался вручить ей уведомление. Освистывали ее все вокруг. Говорила, что это «заговор» и ее «оклеветали».
Алиса выслушала и положила трубку. Она не чувствовала торжества. Она смотрела на зажженные огни в окнах напротив и думала о том, как быстро рушатся карточные домики, построенные на жадности и лжи. Ее месть была не в злорадстве. Ее месть была в том, чтобы жить дальше. Честно. И по закону.
Прошло два месяца. Жизнь Алисы постепенно обретала новый, спокойный ритм. Она привыкла к своей студии, к вечерам в одиночестве, которые уже не казались такими пугающими, а стали временем для себя. Она много работала, брала сложные дела, и ее профессиональная репутация только выиграла от того, что она перестала тратить душевные силы на выяснение отношений с мужем и его семьей.
Однажды в субботу она вернулась из магазина с полными сумками продуктов. Небо было затянуто тяжелыми серыми тучами, с которых вот-вот должен был хлынуть дождь. Подходя к своему подъезду, она заметила одинокую женскую фигуру, сидящую на лавочке. Сердце на мгновение екнуло — показалось, что это Максим. Но нет, это была женщина.
Когда Алиса подошла ближе, она остановилась как вкопанная. Это была Лариса Петровна.
Но это была тень той самой Ларисы Петровны. На ней был старый, помятый плащ, волосы, обычно уложенные безупречными волнами, были собраны в небрежный хвост, из которого выбивались седые пряди. Лицо осунулось, под глазами залегли темные тени. Она сидела, сгорбившись, и смотрела куда-то перед собой пустым взглядом.
Увидев Алису, она резко поднялась. В ее глазах вспыхнула искра былого высокомерия, но она тут же погасла, сменившись отчаянной мольбой.
— Алиса... — ее голос был хриплым и надтреснутым. — Я тебя дождалась.
Алиса молча поставила сумки на землю, чувствуя, как внутри все сжимается. Но это была не жалость. Скорее, брезгливость и усталость.
— Лариса Петровна. Что вы здесь делаете?
— Мне нужно с тобой поговорить. Только не прогоняй, пожалуйста.
Она говорила тихо, униженно, и это было так неестественно для нее, что казалось спектаклем. Но отчаяние в ее глазах было настоящим.
Алиса, не говоря ни слова, взяла сумки и прошла к подъезду. Лариса Петровна, как тень, последовала за ней.
В студии было тихо и уютно. Лариса Петровна остановилась посреди комнаты, оглядывая скромную обстановку с едва заметным осуждением, которое, казалось, проявилось у нее рефлекторно.
— Садитесь, — коротко сказала Алиса, не предлагая чай.
Свекровь опустилась на край стула, сжимая в руках потрепанную сумочку.
— Алиса... я знаю, что между нами были недоразумения. — она начала с натянутой улыбкой. — Но сейчас... сейчас дело совсем плохо. Банк подал на нас в суд. Они хотят забрать квартиру. А эти... эти люди, коллекторы, они звонят постоянно, угрожают! Мы с Виктором не спим ночами.
Алиса молча слушала, прислонившись к кухонной столешнице и скрестив руки на груди.
— Я пришла к тебе не как к невестке. Я пришла как к умной, здравомыслящей женщине. Я знаю, что ты получила свои деньги с той квартиры. Максим сказал. — она сделала паузу, глотая воздух. — Одолжи нам. Одолжи, пожалуйста, хотя бы часть. Мы отдадим! Клянусь, мы все вернем, как только Виктор найдет новую работу. Ты же не можешь просто так наблюдать, как нас выбрасывают на улицу?
Алиса смотрела на нее, и ее поражала эта невероятная, чудовищная наглость. После всего, что было, эта женщина стояла в ее доме и просила денег. Не каялась, не просила прощения. А просила денег.
— Лариса Петровна, — тихо начала Алиса. — Давайте вспомним. Вы пришли ко мне не как к «умной женщине». Вы пришли ко мне как к кошельку. Тому самому кошельку, который вы пытались вскрыть, когда я была вашей невесткой. Вы тогда сказали, что я «должна». Сейчас вы говорите «одолжи». Но суть не изменилась.
— Все изменилось! — вспыхнула Лариса Петровна, и в ее глазах вновь блеснули знакомые искры гнева. — Мы на грани!
— А чья это вина? — голос Алисы оставался ровным и холодным. — Кто вложил все деньги в авантюрный проект, вместо того чтобы гасить ипотеку? Кто жил не по средствам, беря кредиты? Вы сами вырыли эту яму. Я вас туда не толкала.
— Но мы же семья! — в голосе свекрови послышались слезы. Искренние или наигранные — было уже неважно. — Максим... он же твой муж!
— Бывший муж, — поправила Алиса. — И он стал бывшим, в том числе, и из-за вас. Из-за ваших требований и его нежелания защищать нашу с ним семью. Вы добились своего. Вы получили его всего. Теперь идите и решайте свои проблемы с ним. Мои деньги вам не помогут. Они лишь отсрочат крах, который вы сами для себя подготовили.
Лариса Петровна замерла. Последняя надежда покидала ее лицо, сменяясь озлобленным отчаянием.
— Так ты отказываешь? — прошипела она. — Ты отказываешься помочь пожилым людям, родителям твоего мужа?
— Да, — просто ответила Алиса. — Я отказываюсь финансировать вашу безответственность. Ваша ипотека — это ваша ответственность. Я вам не дочь, не жена вашего сына и не благотворительный фонд. Я вам — никто. Как вы и хотели.
Она подошла к двери и открыла ее.
— Всего вам доброго.
Лариса Петровна медленно поднялась. Она больше не умоляла. Ее лицо исказила гримаса ненависти.
— Холодная ты женщина. Без сердца. Я всегда это знала.
— А вы — теплая и душевная, — парировала Алиса. — Поэтому и оказались на пороге моей квартиры, выпрашивая деньги у «холодной» невестки. Доброго вам пути.
Свекровь, не сказав больше ни слова, с высоко поднятой головой, в которой уже не было былого достоинства, а лишь жалкое подобие гордыни, вышла на площадку. Дверь закрылась.
Алиса подошла к окну. Через минуту она увидела, как Лариса Петровна вышла из подъезда и, не глядя по сторонам, заторопилась прочь, кутаясь в свой старый плащ. С неба наконец-то хлынул дождь.
Алиса отвернулась от окна. Впервые за долгие месяцы она почувствовала не тяжесть, а невероятное облегчение. Она не просто закрыла дверь перед своей бывшей свекровью. Она закрыла последнюю страницу той старой, токсичной книги под названием «их семья». И на душе у нее было тихо и пусто. По-хорошему пусто.
Год.
За окном ее новой, совсем небольшой, но собственной квартирки кружились первые снежинны. Они медленно и плавно ложились на подоконник, словно укутывая город в чистый, нетронутый снежный покров. Такой же чистый и новый, как ее жизнь.
Алиса стояла у окна с чашкой горячего чая в руках. Она купила эту однокомнатную квартиру три месяца назад, на те самые деньги, что она отсудила в бракоразводном процессе. Не ипотека, не долги. Ее собственная крепость. Скромная, но ее.
Прошел ровно год с того дня, когда она хлопнула дверью в квартире Максима. Год, который оказался болезненным, но целительным. Сначала были слезы, гнев, бессонные ночи. Потом пришло оцепенение. А затем, медленно, как первые ростки после зимы, появилась новая жизнь.
Она полностью погрузилась в работу. Ее юридическая практика расцвела. Она начала специализироваться на защите прав женщин в сложных семейных спорах. Теперь ее клиентками были такие же Алисы, которых пытались задавить, использовать, лишить воли. Она помогала им не только как юрист, но и как человек, прошедший через все это. Она давала им не просто юридические консультации, а надежду.
Раздался звонок в дверь. Алиса улыбнулась. Она ждала гостя.
На пороге стоял Сергей. Старый друг, коллега, который все это время был где-то рядом, поддерживая ее незаметно, но твердо. Именно он помог ей найти эту квартиру, именно с ним она могла говорить часами о работе, о жизни, не боясь осуждения или подвоха.
— Проходи, — улыбнулась Алиса, пропуская его. — Чай как раз заварила.
— Отлично, — он снял пальто и разулся. Его присутствие было спокойным и ненавязчивым. — Как настроение, именинница?
Сегодня был ее день рождения. Первый день рождения в ее новой жизни.
— Прекрасно, — ответила она искренне.
Они сидели за столом, пили чай и разговаривали. Говорили о планах на будущее. О том, что Алиса хочет расширить свою практику, maybe даже написать книгу-руководство для женщин, оказавшихся в подобных ситуациях. Сергей слушал, кивал, задавал вопросы. В его глазах читалось не просто участие, а искренняя вера в нее.
— Знаешь, — сказала она позже, когда они смотрели на заснеженный город, — иногда я думаю о них. О Максиме, о его родителях.
— И? — спокойно спросил Сергей.
— И ничего, — тихо ответила Алиса. — Ни злости, ни обиды. Пустота. Я узнала от знакомых, что их квартиру все-таки забрал банк. Они переехали куда-то на окраину, снимают что-то маленькое. Максим, говорят, ушел с работы и пьет. Мне... мне его жаль. Но это его выбор. Он мог бы быть со мной. Мог бы быть сильным. Но он выбрал быть жертвой.
Она повернулась к Сергею.
— А я выбрала быть свободной. И знаешь что? Это лучший выбор, который я когда-либо делала.
Он взял ее руку и молча сжал. В этом жесте не было страсти, не было требований. Была поддержка. Было понимание.
Позже, проводив Сергея, Алиса осталась одна. Тишина в квартире была не давящей, а умиротворяющей. Она подошла к своему рабочему столу, где стояла свежая, еще пахнущая типографской краской пачка визиток. На них было написано: «Алиса Ковалева. Юрист. Семейное право. Защита ваших прав и вашего достоинства».
Она взяла одну визитку и посмотрела на нее. Это была не просто бумажка. Это был символ. Символ ее возрождения.
Она подошла к окну. Город засыпал, залитый лунным светом и снегом. Где-то там кипела жизнь, случались драмы, рушились и строились семьи. Но здесь, в этой тихой квартире, царил мир.
Алиса глубоко вздохнула и улыбнулась самой себе в отражении в стекле.
«Иногда, чтобы обрести себя, нужно потерять тех, кто считал тебя своей собственностью. Ипотеку свекрови я не погасила. Зато я полностью погасила свой долг перед самой собой — долг терпеть, молчать и подчиняться».
И впервые за долгое-долгое время она почувствовала, что ее жизнь принадлежит только ей. И это было самое дорогое, что у нее было.