Запах жареной картошки, обычно такой уютный и домашний, сегодня казался Татьяне удушающим. Она стояла у плиты, механически помешивая лопаткой золотистые ломтики, и смотрела в окно.
Ранний осенний вечер уже опустился на город, окрасив небо в печальные сиреневые тона. В их однокомнатной квартире, которую она так любила, пахло не просто ужином. Она отчетливо чувствовала запах ее сгорающего счастья.
Это было их «гнездышко». Тридцать шесть метров, которые они с Витей обустраивали с такой любовью после свадьбы. Большую часть денег дали ее родители, ведь Виктор тогда только начинал карьеру, у него не было таких доходов, чтобы выложить сразу полную стоимость. Татьяна тогда не думала об этом. Ей казалось, что это правильно - кто может, тот и больше вкладывает.
Родители Татьяны были людьми не бедными и не хотели, чтобы над семьей дочери повисла банковская кабала. Узнав, что у Виктора есть сумма на первый взнос, они просто дали остальные деньги. Тогда Виктор буквально клялся, что будет все возвращать и действительно первые два года отдавал, Родители же отказывались, но зять настаивал, поэтому брали.
Правда, суммы становились все меньше, да и приносить он их стал все реже. Но, честно говоря, никто эти деньги и не ждал и на них не рассчитывал.
Татьяна услышала, как открылась входная дверь - это Виктор вернулся с работы.
— Привет, картошка почти готова, — бросила она, пытаясь говорить без напряжения.
— Привет, Тань, — оно слышала, как муж прошел в комнату.
Через несколько минут Виктор появился на кухне. Молодой женщине показалось, что он был озабочен больше обычного.
— Вить, что случилось? — Спросила она.
— Маму сегодня видел, — Виктор вздохнул и провел рукой по лицу.
Сердце Татьяны сжалось в холодный комок.
Свекровь, Лидия Михайловна, с тех пор как год назад умер ее муж, стала слишком часто появляться в их жизни. И каждая ее встреча с сыном заканчивалась для Татьяны стрессом.
— И? — выдавила она.
— Говорит, что тянет свою квартиру. Пенсия маленькая, коммуналка большая. Боится одна оставаться… Говорит, у нее есть сбережения, которые отец оставил. Предлагает… — он запнулся и посмотрел на жену прямым, твердым взглядом, — продать нашу однушку, ее двушку, и купить одну общую трехкомнатную. Будем жить вместе. Говорит, так и выгоднее, и ей не так страшно.
Словно огромная ледяная волна накрыла Татьяну с головой. Она онемела. В ушах зазвенело. Кухня поплыла перед глазами.
— Ты… что? — прошептала она. — Вместе? В одной квартире? Ты это серьезно?
— Таня, не драматизируй, — голос Виктора стал жестче. — Маме скоро шестьдесят. Она одна. Одна! Мы не можем бросить ее. Это же логично — объединить ресурсы. Мы получим квартиру больше и лучше. Да и по хозяйству она сможет помогать.
— Логично? — Татьяна вскочила, и голос ее сорвался на высокую, почти истерическую ноту. — Логично для кого? Для меня - нелогично! Это НАША отдельная квартира, Витя! Отдельная! Да и что мне родителям сказать? Как объяснить? У твоей матери есть своя квартира! Большая, светлая! Пусть продает, покупает маленькую, может выбрать около нас и переезжает!
— Не надо тыкать мне твоими родителями - я помню! Но речь сейчас не о деньгах, а о человеческом отношении! О долге! Я не могу оставить мать в беде! К тому же, мои родители тоже помогали нам, они давали деньги на ремонт, или это не считается? — Вспылил Виктор.
— Я и не собиралась ничего считать! Я просто не хочу жить с твоей матерью. У нее же есть сбережения! Пусть нанимает помощницу, если боится! Или сдает комнату! Вариантом тьма! Но только не жить вместе… Витя, ты же понимаешь, что это будет? Это будет ее квартира, ее правила, ее кухня, ее вздохи в каждой комнате! У нас не останется ничего своего! Ничего!
Она подошла к нему, посмотрела в глаза, взяла мужа за руку.
— Посмотри на меня! Нас всего двое! Нам не нужна трешка с твоей матерью! Нам нужен наш угол! Пусть маленький, но наш! Я хочу жить отдельно!
Виктор грубо высвободил руку. Он был раздражен.
— Хочешь жить отдельно и иметь свой угол? А о моем долге перед матерью ты подумала? Она мне жизнь дала, она - родной для меня человек! А ты со своими закидонами! Ты просто эгоистичная избалованная девчонка, которая думает только о себе! Я уже решил - моя мама будет жить с нами. Не хочу это обсуждать. Я и ей уже пообещал.
— Вот это поворот! Это я-то эгоистичная? А твоя мать, которая манипулирует тобой через чувство вины, какая она? Ах, да, она - родная! — Татьяна отшатнулась. — А я - избалованная и чужая, получается так? И что значит, что ты решил?
— Что ты к словам придираешься? — Виктор резко встал и стал ходить по кухне. — Подумай здраво, посмотри на ситуацию со стороны!
— А я и смотрю... со стороны, — голос Татьяны дрогнул, и она закончила уже тихо, почти беззвучно, — я даже готова остаться в стороне, если потребуется.
— Что ты имеешь в виду — остаться в стороне?
— Я готова развестись, но только не допустить этого. Я не буду жить с твоей матерью. Ни за что.
Татьяна повернулась и вышла из кухни. Она подошла к балкону в единственно комнате. Внизу горели огни машин, кто-то сейчас спешил по делам, а кто-то торопился домой. Она же - дома, но ее дом, ее жизнь рушилась на глазах, рассыпаясь в прах из-за чужих планов и желаний.
Виктор не пошел за ней. Он остался на кухне, и она слышала, как он включил микроволновку, он сел ужинать.
Пропасть между ними, еще утром такая незаметная, теперь стала шириной в целую жизнь. В жизнь, которую ему хотелось прожить под одной крышей с матерью, где не будет ни одного уголка, принадлежащего только им двоим.
Она закрыла глаза, представляя эту просторную трехкомнатную тюрьму. Она уже чувствовала аромат сладких духов Лидии Михайловны, слышала ее поучительный голос на кухне по утрам, видела ее немое осуждение в глазах, когда они с Виктором будут валяться весь день в кровати.
Их брак не выдержит этого. Все равно все закончится разводом, только проблем будет больше. Намного больше!
А в комнате Виктор, глядя в экран телефона на фотографию улыбающейся матери, думал о своем. О долге. О страхе остаться плохим сыном. Он забыл о страхе потерять жену. Она никуда не денется, а матери он уже пообещал.
Виктор забыл о том, что брак — это лодка, которой управляют только двое, а если позволить это делать кому-то со стороны очень легко заплыть не туда или даже перевернуться.