Август в тот год выдался на удивление жарким.
— Ни дождинки, ни росинки, — причитали сельские старушки.
И правда, дождей в тот год почти не было. Иногда на рассвете набегала тучка, поливала землю дождём, но вскоре всё снова высыхало, а небо становилось чистым и прозрачным. Посевные поля стояли сухие, с густыми, но не набравшими высоту колосьями ржи — словно борода деда Афанасия: короткая, густая, торчащая во все стороны, местами поблёскивающая благородной сединой на солнце.
Веснушки на лице по-прежнему придавали задорный вид бойкому, хоть и немного сгорбленному старику, который несмотря на нелёгкий сельский труд, любил белые аккуратно наглаженные рубашки. Вот и сегодня на Афанасии белая повседневная рубашка, коричневые брюки, выутюженные по стрелке. Не хватало только ремня, но его заменяли причудливые чёрные подтяжки с массивными стальными прищепками.
Кучерявые рыжие пряди скрывала старая чёрная замшевая кепка — потрёпанная, но всё ещё ставшая добрым другом приветливому старику. Он пружинисто шагал вдоль изрезанных сельских улочек, присматриваясь, где бы сорвать прутик нужной длины.
— На, деда! — раздался позади звонкий голосок.
Девочка старательно обрывала листья с недавно сорванной веточки. Последний листочек, висевший прямо на кончике, никак не удавалось достать.
Не смышлёная малышка держала за конец прутика, тщетно пытаясь дотянуться до самой верхушки. Она нахмурилась от усердия и даже высунула кончик языка, что позабавило дедушку и проходящих мимо сельчан.
— И так сойдёт, — хохотнул Афанасий, беря веточку, оставив на ней единственный листок.
Он обнял внучку за острые плечи и продолжил путь, тихонько насвистывая знакомую мелодию из той комедии, что недавно показывали в клубе молодёжи райцентра.
— Эх, слова бы на бумажку записать! — вздохнул он.
— А что, внуча, пойдём ещё раз в кино?
Девочка энергично кивнула, крепко обняла дедушку и глянула на детей, шедших вдоль улочки встречать коров с выпаса.
— Беги! — усмехнулся Афанасий, вертя в руке любимый прутик.
— Ну даёт Афанасий, всегда что-нибудь этакое выкинет! — с одобрительным смехом комментировали соседи за спиной.
Сам Афанасий был доволен удачной минутой и хорошим настроением, которое разлеталось по усталым людям с каждым взмахом прутика. А самая счастливая в тот вечер оказалась девочка — она скромно улыбалась, опустив глаза. Хотя могла сорвать лист, специально оставила, чтобы развеселить дедушку, который последнее время ослабел.
Вечер подбирался к закату. Небо стало розовым, превращаясь за горизонтом в ярко-оранжевые разводы, похожие на молодые тыквы, которые Афанасий сажал ежегодно для своей любимой кукурузной каши.
Ребятня дружно сбивалась в гурты, смеясь, ловя лёгкую прохладу, что веяла с полей.
Леся немного отстала, поджидая подружек. Следом за ней шли мальчишки, которых можно было назвать маленькими "мажориками" — сыновья ветеринара, фельдшера, директора дома молодёжи, но особенно выделялся сын председателя. Он был наглый, упитанный, с ярко-синими глазками, которые буравили всех подряд.
Уголки его рта всегда были опущены, глаза глубоко посажены, белые сдвинутые брови не добавляли лицу открытости. Мальчик редко шёл за коровами, не то что его отец — председатель с большой буквы, справедливый и трудолюбивый человек. Больше ленился или притворялся больным, чтобы остаться дома.
Но ему уже исполнилось двенадцать. Отец пытался приучать его к труду, было стыдно перед односельчанами. Уже второй месяц Захар ходит встречать бурёнку, козу Машку и пару барашков. Из их шерсти бабушка вяжет всей семье тёплые носки и варежки. Захар терпел козу — молоко полезно, а вот смысл в баранах не видел. Глупые, всё норовят сбежать, но постоянно возвращаются или их приводят соседи.
Он не понимал, как ему повезло: не у всех в деревне есть такой скот, многие тайно завидуют животным, подаренным его отцу городом за многолетний труд. Но председатель никого не обижал, всё приплодное отдавал ферме. Там уже задумались о строительстве козлятника и овцеводческой фермы.
Лесе очень нравилась козочка Машка, да и барашек был любимцем — девочка часто приводила животных к воротам председателя, когда Захар забывал о них, отставших от стада.
Однажды председатель заметил, что скота нет в хлеву, и решил выяснить, кто их приведёт домой. Леся украдкой приоткрыла ворота и после быстрого взгляда убежала прочь, чтобы не подставить Захара.
Но отец всё увидел и, как никогда раньше, был в ярости. Обыкновенно весёлый добряк, строгий только на работе, дома впервые дал подросшему сыну ремня. Захар знал, что Леся не стала бы его предавать, но обиду всё равно затаил.
Вот сейчас она шла впереди в ослепительно белом платье, словно рубашка её дедушки, будто выделяясь из серой толпы ребят. Это раздражало мальчика, который считал село грязным, а светлую одежду — глупой и непрактичной.
В деревне предпочитали немаркие цвета, но Захар, чтобы подчеркнуть своё положение, надел белую рубашку и даже светлые льняные шорты, стараясь привлечь к себе внимание. Тем не менее, в присутствии Леси, уверенность его таяла. Сегодня она вновь стала центром детских взглядов — все оборачивались, потому что именно она оставила тот самый листочек на веточке для дедушки.
— Он такие рогатки мастерит — закачаешься! А её все любят из-за одного листика, — пробормотал Захар себе под нос, чувствуя, как щеки заливает жар.
В порыве обиды он схватил сучковатую палку и с силой дёрнул белый бантик, вплетённый в правую косичку девочки. Бантик на четыре лепестка едва не вырвался, почти развязав густую косу. Леся прижала ленту к груди, резко оглянулась на него грустными большими глазами, насквозь пронзив мальчишку.
От её взгляда у Захара по спине пробежали мурашки: было видно, что девочке по-настоящему больно. Она расчесала волосы у уха, явно сдерживая слёзы.
Мальчик уже хотел было отступить, но одобрительный смех приятелей подбодрил его. Леся тем временем отдала ветку подруге, расплела косу и попыталась быстро заплести её заново прямо на ходу.
Жизнь без матери многому её научила: родители погибли несколько лет назад. Как именно — она не знала, а взрослые бережно обходили эту тему. Все старались поддерживать Афанасия и его внучку: кто делом, кто советом, кто редким отрезом ткани на новое платье. Женщины в деревне часто ласкали рыжую головку Леси или угощали её кусочком сахара, а иногда и мятной конфетой.
Дети понимали обстоятельства и даже не ревновали к тому вниманию, что оказывали девочке. Напротив — звали в игры, просили своих родителей пригласить Лесю у них пожить, когда ей было страшно или одиноко в доме ночью, пока дед лежал в больнице с сердцем или ездил на очередное обследование в город.
Надменный Захар даже в этом находил повод для зависти.
— Если нет родителей, — рассуждал он про себя, — то никто не ругает, ничего не заставляет делать. Живи себе спокойно, гуляй сколько хочешь!
Вот и сейчас он, нахмурившись, снова принялся ковырять палкой землю в лесу.
— Что ты там всё время чешешь? — громко спросил он, ткнув палкой в распущенные волосы девочки возле уха.
Вдруг раздался резкий вскрик, и Захар чуть не выронил палку. Женщины, шедшие сзади, всё увидели и гневно окликнули его:
— Захар! Прекрати немедленно!
Девочка остановилась, перестав плести косу. Губы, зажавшие ленту, предательски задрожали, и бант выпал, улетев по дорожке прочь. Захар посмотрел на ветку — на ней осталась огненно-рыжая волнистая прядка.
В ту же минуту на мальчика обрушился шквал негодования: доярки и скотницы щедро надавали ему затрещин, пару раз прилетело и от друзей.
— Ай да Захар, ай да молодец! — ехидно бросили какие-то мальчишки помладше лет четырёх-пяти, начав кидаться в него мелкими камешками.
Наступила полная тишина. Все помнили о больном сердце Афанасия, старались не огорчать старика, решив разобраться без него.
Тем временем сам дед уходил далеко по улице, по-прежнему насвистывая любимую мелодию — он ничего не заметил. Захар, ошарашенный случившимся, бросился домой, сжимая в руке рыжую прядь.
Он всё пытался снять её, но волоски прилипли к вспотевшей от стыда и ужаса ладони намертво. В этот момент из одного двора в Захара прилетела галоша невиданных размеров, угодившая прямо меж глаз. Такого унижения он ещё никогда не испытывал.
Дома первым делом захотелось пожаловаться на всех, кто поднял на него руку. Ведь не зря он так цепко запоминал обидчиков — чтобы потом отомстить им при случае. Но, опасаясь реакции отца, решил всё же быть осторожнее. Просто забрался на крышу сарая, чтобы переждать и поглядеть, как будут развиваться события.
Уже почти стемнело. Добрые соседки помогли заплести косичку Лесе, которая так и не разрыдалась. Она с дедом загнали свою Марту в хлев, но не спешила идти в дом. Нужно было ещё проверить, дошли ли коза и бараны до двора председателя.
Опасения оправдались: Жданка с Машкой доедали куст малины за околицей одного дома, а барашки прямо на дороге уселись отдыхать. Завидев Лесю, животные дружно отправились домой. Девочка шла рядом с огромной коровой, нежно поглаживая её по пушистому боку. Корова довольно мотала головой, пофыркивая и иногда облизывая нос, словно хотела мурлыкать, будь она кошкой. Коза и барашки, наперегонки друг с другом, старательно подсовывали макушки под её опущенную ладонь — просили, чтобы их тоже почесали.
Вдоль домов уже поставили редкие фонарные столбы, и Захар с крыши сарая мог наблюдать всю эту картину. Он не верил, что Леся, после случившегося, будет приводить скотину домой, а не разгневанного деда с жалобой отцу. Его щеки снова полыхнули жаром унижения.
— Всё, больше не полезу к этой странной девчонке, — прошептал себе Захар, — и уж тем более, захочу проказничать — делать это буду не так открыто.
Шишак между глаз от галоши и красный затылок от затрещин навсегда врезались в его память, заставив понять простую истину: всегда найдётся тот, кто может поставить тебя на место. Мальчик мрачно сдвинул брови, усмехнулся своей обиде и буркнул в темноте:
— Я им ещё всем покажу…
— Вот где они все будут у меня, — закончил он мысленно, сжимая в кулаке рыжую прядь.