Когда я сказала, что ухожу, он даже не вздрогнул. Словно ждал этого момента, словно я озвучила давно витавшую в воздухе мысль. Он лишь опустился на край кровати, провел ладонями по лицу, и из его уст вырвалось что-то глухое, неразличимое, вроде «ну, если тебе так лучше…».
И, наверное, именно тогда, в этот серый, безнадежный миг, я окончательно и бесповоротно убедилась в своей правоте. Ведь если человек, с которым ты делила кров шесть месяцев, не пытается удержать, не задает ни единого вопроса, не просит хотя бы дать еще один шанс, значит, ты и правда была для него чем-то вроде мебели – привычным фоном, не более.
Мне было сорок девять, когда мы съехались. Ему – пятьдесят два.
Наша встреча была делом случая, рабочей случайности. Познакомились на профессиональном мероприятии – не напрямую, а через общих коллег, в атмосфере легкого вина, непринужденных улыбок и ленивых разговоров о жизни.
- Он подошел ко мне первым, завязался разговор, и сразу стало ясно: одинокий, зрелый, совершенно адекватный мужчина. Ни грамма фальши, никаких дешевых понтов. После разводов, мимолетных встреч и рухнувших надежд, встретить взрослого мужчину, не примеряющего на себя роль героя-любовника, не пытающегося казаться моложе, чем есть, – уже само по себе было глотком свежего воздуха.
Он сразу, без обиняков, сообщил, что зарабатывает немного.
Прямо, без оправданий и извинений. Шестьдесят тысяч, какая-то шабашка по выходным, но никакой особой стабильности. Съемная квартира, старенькая машина, и, казалось, он вполне довольствовался этим.
Я тогда убеждала себя, что не в деньгах счастье, что главное – тепло, порядочность, надежность. Я сама зарабатывала около ста, имела накопления, хорошую должность, и мне претила мысль прослыть меркантильной особой, считающей чужие доходы.
Он, напротив, вызывал уважение своей искренностью, честностью. Старался говорить комплименты, ухаживал по-своему, без затей, но от души. Поэтому, когда спустя полгода отношений он предложил жить вместе, я практически не колебалась. Казалось, это взвешенное, зрелое решение.
Первые недели были похожи на медовый месяц.
Мы готовили вместе ужины, бродили по магазинам, увлеченно спорили о том, как лучше расставить мебель в моей квартире, ставшей теперь и его домом. Он помогал с мелкими делами, иногда сам предлагал починить розетку или разобрать залежи хлама, отложенного на потом. Возникало ощущение, что мы смотрим в одну сторону, что у нас общее пространство, в котором можно дышать полной грудью. Но, как это часто бывает, первые трещины появляются не среди грома и молний, а в тишине, незаметно, в мелочах.
Я стала замечать, что со временем он перестал предлагать оплатить хоть что-нибудь. Сначала это были незначительные траты – кофе по дороге на работу, продукты на ужин, бытовая химия. Потом коммунальные платежи, интернет, доставка воды. Он не отказывался платить, но и не предлагал. А когда я робко спрашивала, отвечал:
«Ты же уже заплатила, давай в следующий раз».
Но этот «следующий раз» почему-то никак не наступал. И я, как человек с более высоким доходом, начинала думать, что, может, мне и правда проще. Но постепенно поняла: это превращается в систему. Он словно вжился в роль человека, которому просто удобно, когда рядом есть кто-то, кто все уладит. Я пыталась поговорить с ним, без упреков, просто объяснить свои чувства, сказать, что мне некомфортно тащить все на себе. Он кивал, соглашался, уверял, что понимает, но ничего не менялось. Он не стал искать более прибыльную работу, не брал подработку, не предложил даже наметок, как компенсировать разницу. Ему было комфортно оставаться в тени, где все есть, все функционирует, но не требует никаких усилий.
Параллельно с этим стало очевидно, что быт для него – чужая, неизведанная территория. Он не умел и, похоже, не считал нужным поддерживать порядок. Мог оставить грязную тарелку на столе и уйти пить чай в гостиную. Мог не заметить, что закончились салфетки, туалетная бумага, соль. Он был как гость, живущий в доме, но снимающий с себя ответственность за чистоту и уют. Его оправдание звучало всякий раз одинаково: «Ты же сама лучше справляешься, не хочу тебе мешать». Сначала я смеялась, потом злилась, потом просто замолчала. Потому что любой диалог заканчивался ничем.
Я чувствовала, как постепенно выгораю. Не от бытовых хлопот, а от постоянного ощущения, что я одна в этих отношениях. Он был рядом физически, но не включался эмоционально. Не спрашивал, как прошел мой день, не замечал, когда я грустила или болела. Он просто жил рядом, как сожитель, но не партнер. Иногда мне казалось, что если я уеду на сутки, он даже не заметит моего отсутствия.
Решение уйти было продиктовано не деньгами.
Не немытой посудой и не оплаченными мною счетами. Я ушла, потому что больше не могла жить с человеком, для которого близость сводилась лишь к «наличию женщины в доме», а не к участию, заботе, вниманию. Я устала ощущать себя сильной, независимой и в то же время совершенно одинокой. Я поняла, что физическое присутствие – вовсе не гарантия душевного тепла. И что быть одной в отношениях гораздо мучительнее, чем быть одной по-настоящему.