Возвращение из отпуска всегда окрашено для супругов двояко: с одной стороны, грусть от пролетевших беззаботных дней, с другой — щемящая сладость возвращения в родные стены.
Марина и Иван втащили в прихожую чемоданы, хранящие запах моря и дорожной пыли.
— Ну, вот мы и дома, — с облегчением выдохнул Иван, кинув ключи на тумбочку.
Взгляд его скользнул по прихожей, отмечая привычный порядок, и успокоился. Марина же, напротив, замерла, изменившись в лице.
Ее взгляд, словно рентген, выхватил мельчайшие несоответствия. Коврик у двери лежал идеально ровно, неестественно ровно, будто только что расстелен.
Пальто на вешалке висело иначе: она всегда накидывала его петлей наружу, а сейчас петля была спрятана внутрь.
Казалось бы, пустяки, но сердце неприятно кольнуло тревогой, заставляя нервничать.
Женщина прошла в гостиную. Все сияло чистотой. Свекровь, Елена Васильевна, присматривавшая за квартирой и поливавшая цветы, всегда отличалась педантичностью, но этот порядок был чрезмерным, почти стерильным.
— Ваня, посмотри на диван, — тихо сказала Марина.
— А что с ним? — Иван подошел сзади и обнял ее. — Все как обычно.
— Нет, я всегда кладу голубую подушку с краю, а бордовую — к стене. Сейчас наоборот.
— Мама, наверное, прибиралась, — пожал он плечами, но в голосе уже проскользнуло раздражение.
Усталость после дороги притупляла его внимание к "фантазиям" жены. Марина, ничего не ответив, прошла на кухню и распахнула дверцу холодильника.
Он был пуст, если не считать баночки горчицы и пачки масла. А она точно помнила, что оставляла банку соленых огурцов и немного томатного сока.
Свекровь, конечно, могла и выбросить, но тревога нарастала, словно снежный ком.
Тогда Марина решила проверить ванную. Здесь царил маниакальный порядок: флаконы выстроились этикетками вперед, полотенца висели, словно солдаты на плацу — банное, для рук, для ног.
Она провела пальцем по стопке идеально сложенных полотенец и наткнулась на то, что искала: верхнее, лиловое, с кружевной каймой, было сложено иначе, чем все остальные.
Присмотревшись, Марина заметила на темной поверхности стиральной машины, у самого люка, одинокий, светлый, чужой волос.
Сердце болезненно сжалось. Все кусочки мозаики сложились в ужасную, оскорбительную картину.
Бледная, как полотно, она вышла из ванной. Иван вовсю хлопотал с чемоданами.
— Ваня, — голос ее дрогнул. — Позвони маме и попроси зайти к нам под предлогом вручения сувениров.
— Сейчас? Мы только приехали! Давай хоть немного отдохнем, придем в себя…
— Нет. Сейчас, — в ее голосе прозвучала сталь, которую он слышал крайне редко.
Иван вздохнул, но послушался. Через полчаса в дверь позвонили. На пороге стояла Елена Васильевна.
Она, как всегда, была безупречна: строгая седая прическа, светлая блузка, накрахмаленная юбка. В руках женщина держала контейнер с домашними пирожками.
— Наконец-то вернулись, мои хорошие! — она вошла в квартиру, поцеловала сына в щеку и сухо улыбнулась невестке.
— Я вам, пока вы с дороги отходите, пирожков напекла, с капустой и мясом.
— Спасибо, мам, — Иван взял контейнер из рук матери.
Марина не двигалась, словно окаменела. Она стояла посреди гостиной, как часовой на посту, и прожигала свекровь взглядом.
— Что-то случилось, Марина? — Елена Васильевна удивленно вскинула бровь.
— Не нравится, как я прибралась? Я же знаю, вы оба устали, хотела, чтобы вы вернулись в чистоту.
— У нас и так был идеальный порядок, когда мы уезжали, — тихо проговорила Марина.
— Ну, знаешь, — свекровь криво усмехнулась. — Я, может, и старомодна, но считаю, что порядок он и в Африке порядок.
Иван почувствовал, как нарастает напряжение, и попытался сгладить ситуацию.
— Мам, все отлично. Спасибо тебе огромное. Просто Марина немного устала с дороги.
— Я не устала, — перебила его жена. — Я заметила, что в квартире кто-то был.
Елена Васильевна даже глазом не моргнула.
— Я же говорила, что заходила поливать цветы и проветривать. Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что в моей ванной был чужой волос. Длинный, светлый. Я ношу каре и крашусь в шатенку, у вас тоже самое, как и у Вани, — Марина сделала шаг вперед.
— Подушки на диване переложены. На кухне исчезли продукты, которые не могли испортиться. На вешалке кто-то рылся.
— Марина, ну что за ерунда! — всплеснула руками свекровь.
— Могла зайти соседка, попросить соль, я уже и не помню!
— Не говорите ерунду, — холодно усмехнулась невестка.
— Тут может быть только одно объяснение — измена Вани.
— Я? — Иван открыл рот от изумления. — Я же с тобой вместе был, всю дорогу!
— Вот поэтому у меня и есть вопросы к твоей маме. Кто был в нашей квартире, кроме нее?
В воздухе запахло грозой. Иван стоял, словно громом пораженный, не зная, что сказать. Он вдруг понял, что жена права.
— Мам, — обратился он к Елене Васильевне, — может, ты что-то недоговариваешь? Может, действительно, кто-то был?
— Сынок, да что ты несешь? Я же твоя мать! Разве стала бы я скрывать? — голос ее дрогнул, но в глазах Марина прочла смущение и стыд.
И тогда Марина произнесла вслух ту самую фразу, что терзала ее с момента их возвращения.
Она сказала это не громко, не истерично, а с ледяной точностью, глядя свекрови прямо в глаза:
— Елена Васильевна, пока мы были в отпуске, вы посуточно сдавали нашу квартиру?
Воцарилась мертвая тишина. Иван смотрел на мать, раскрыв рот от изумления. Он ждал, что она рассмеется, возмутится, назовет все это абсурдом.
Но Елена Васильевна не сделала ни того, ни другого. Лицо ее изменилось.
Маска радушной, слегка обиженной свекрови, сползла, открыв истинное лицо. Она медленно подошла к дивану и присела на самый край, выпрямив спину.
— "Не посуточно", — поправила она невестку сухим, деловым тоном.
— На трое суток. Деловая пара из Питера. Очень приличные люди.
— Мама? Что?! Ты что несешь? — выдохнул Иван, словно его ударили под дых.
— Я несу то, что вы с вашими зарплатами такую поездку вряд ли бы себе позволили, если бы я вам немного не помогла, — отрезала она.
— С аренды вашей квартиры я и взяла долг.
— Ты… ты сдавала нашу квартиру? — Иван говорил прерывисто, словно не мог до конца поверить в происходящее.
— Ты не имела права!
— Да? Ты уверен? Может, тебе напомнить, кто внес первоначальный взнос по этой ипотеке? — в голосе Елены Васильевны зазвенел металл.
— Я! Кто помогал с ремонтом? Я! Это не только ваша квартира, Ваня, в ней есть и частичка моих денег!
— И поэтому вы решили, что можете сдавать ее без нашего ведома? — закричала Марина. В ее глазах стояли слезы ярости.
— Тут наши личные вещи, наше постельное белье! Вы пустили сюда каких-то чужих людей, которые спали в нашей кровати и вытирались нашими полотенцами?
— Не драматизируй, — громко отрезала свекровь.
— Я все постирала. Постельное белье было не ваше, я постелила гостевой комплект. Они даже не знали, что это чья-то квартира. Я сказала, что это моя, что я сдаю ее, а сама пока живу у друзей.
Ложь была такой изощренной, таким хладнокровно продуманным спектаклем, что у Марины перехватило дыхание.
— И сколько? — срывающимся голосом спросил Иван. — Сколько ты на нас заработала?
— Не на вас, а для вас! — вспыхнула Елена Васильевна.
— Пятнадцать тысяч рублей. Это часть вашего долга за отпуск.
— Вы переступили все мыслимые и немыслимые границы! — возмущенно проговорила Марина.
— Границы? Я всю жизнь стирала эти границы ради семьи и ради сына! Я стирала их, когда работала на двух работах, чтобы Ваня поступил в институт, стирала их, когда мы с отцом отказывали себе во всем, чтобы у него было все самое лучшее! А теперь у сына есть своя жизнь, своя квартира, и для меня уже нет места? Я уже не имею права распоряжаться частью того, во что вложила свою душу?
— Не имеешь! — выкрикнул Иван. В его голосе звучала боль, разочарование и ярость.
— Не имеешь права, мам! Это наша квартира! Как тебе вообще такое в голову могло прийти? Можно было хотя бы спросить…
— А вы бы разрешили? — горько усмехнулась она.
— Нет. Вы бы начали то же самое, что и сейчас: "Границы, приватность, чужие люди", а я вижу возможность подзаработать. Старость не в радость, Ваня.
— Значит, это зависть? — тихо спросила Марина.
— Зависть к тому, что у нас есть то, чего не было у вас самой? И вы решили нам таким образом напакостить? Верните ключ, я не позволю чужим людям находиться в своей квартире! Фу! Это низко, мерзко и противно!
— Да, пожалуйста! — голос Елены Васильевны внезапно сник. Она достала ключ и бросила его на стол, презрительно посмотрев на сына.
В ее глазах не было раскаяния. Была лишь горечь и уверенность в собственной правоте.
— Больше никогда не приходи сюда без приглашения, — бросил с раздражением Иван и поднял ключ.
Елена Васильевна посмотрела на блестящий металл в руке сына, потом на его решительное, бледное лицо, и на Марину, которая стояла, обняв себя за плечи, словно замерзла.
Она повернулась и, не сказав ни слова, вышла. Дверь закрылась за ней с тихим щелчком.
С этого дня Елена Васильевна не звонила сыну. Он сам звонил ей раз в неделю, чтобы справиться о ее здоровье.
Все остальные отпуска Марина и Иван оставляли квартиру без присмотра. Так им было спокойнее и надежнее.
РЕКОМЕНДУЕМ ПОЧИТАТЬ