После десяти лет брака, ознаменовавшихся рождением сына Илюши и появлением на моём пиджаке пятна от супа, которое я так и не смог вывести, в нашу семейную гавань ворвался шторм. Имя ему – Люся из бухгалтерии. Узнав о моей «бухгалтерской проводке», супруга Катюша, женщина с характером, объявила, что наш семейный предприятие подлежит добровольной ликвидации.
Сидели мы на кухне, том самом месте, где я когда-то ел свой первый ужин в качестве законного супруга.
— Илюша, понятное дело, остаётся со мной, — заявила Катя, с таким видом, будто только что подписала декрет о национализации моего сердца.
— Согласен, — вздохнул я. — Он твой главный актив.
— Машину забираешь свою.
— Спасибо. Она, как моя совесть, уже десять лет на ходу и периодически глохнет.
— И свой велосипед забери.
— Не бросить ли мне ещё в придачу коллекцию марок? — поинтересовался я.
В этот момент дверь на кухню с треском распахнулась, и на пороге, подобно фрегату на всех парусах, возникла моя матушка, Анна Павловна. Узнав о разводе, она прибыла для защиты моих интересов, то есть её интересов во мне.
— А квартира? — прогремела она, окидывая помещение взглядом полководца. — Квартиру мы, разумеется, делим!
Я поперхнулся чаем. — Мама, дорогая, что делить-то? Квартира Катина, она её ещё до меня купила.
— Как это «Катина»? — возмутилась мать. — Ты тут десять лет жизни прожил! Воздух дышал! Лично обои на кухне отклеивал и заново клеил! Это неотъемлемая часть твоего труда! Ты принёс в эту квартиру… свою ауру!
Катя смотрела на эту сцену с отстранённым любопытством, словно учёный, наблюдающий за поведением редкого вида приматов.
— Анна Павловна, — вежливо заметила она, — аура, как и долги по ипотеке, не является предметом дележа.
— Молчи, детка! — отрезала мать, махнув рукой. — Я не позволю, чтобы моего мальчика вышвырнули на улицу, как старого кота! Мы поделим всё по-честному. Например, ванная – тебе, — она указала на Катю. — А туалет – нам! Или наоборот! Или делим пополам – неделю ты им пользуешься, неделю мы!
— Мама, — попытался я вставить слово, — мы же не коммунальную квартиру организуем.
— А что? — вспыхнула она. — Отличный вариант! Я буду жить тут в своей доле, присматривать за Илюшей и следить, чтобы ты не голодал!
Представление этой картины – моей матери, хозяйничающей на половине Катиной квартиры, – заставило меня похолодеть. Я посмотрел на Катю с немым ужасом. В её глазах читалось то же самое.
Адвокат, которого мы на всякий случай пригласили, оказался сухим молодым человеком с железными нервами. Выслушав пламенную речь моей матери о «праве на ауру» и «доле отцовства в стенах», он безжалостно констатировал:
— Согласно Гражданскому кодексу, квартира, приобретённая до брака, является личной собственностью вашей невестки. Ваш сын не имеет на неё никаких прав.
Моя мать замерла. Весь её боевой пыл угас, словно его залили ушатом ледяной реальности.
— То есть… ничего? — растерянно прошептала она. — Ни комнатки? Ни уголочка?
— Ничего, — безжалостно подтвердил юрист.
Она медленно повернулась ко мне. В её глазах было не столько разочарование, сколько обида за несостоявшуюся битву.
— И зачем ты только связался с этой бухгалтершей? — с упрёком сказала она. — Из-за твоей глупости я теперь не смогу здесь доживать свой век!
Она ушла, шумно вздыхая, унося с собой мечты о справедливом разделе санузла. А я остался с чувством вины не только перед женой, но и перед матерью, чьи геополитические амбиции в рамках одной хрущёвки так трагически рухнули. Иногда единственный способ выиграть – это не ввязываться в игру, которую затеяли твои же родственники.