— Ты слышишь, как ты со мной разговариваешь, мальчишка?! — крикнула Валентина Ивановна так, что в окне дрогнули шторы.
— А как с вами разговаривать, если вы меня с утра до вечера ненавидите?! — огрызнулся Артём, и голос у него сорвался, будто он не спорил, а защищался от удара.
Алексей стоял между ними, сжатый, как пружина. Красные пятна на скулах, губы сведены. Он не знал, на кого броситься первым — на мать или на пацана, который уже не ребёнок, но ещё не мужчина.
— Хватит! — грохнул он ладонью по столу. — Хватит, я сказал!
Посуда дрогнула, ложка упала на пол, Валентина Ивановна взвизгнула. А в этот момент дверь открылась — тихо, почти беззвучно, как будто в квартиру вошёл не человек, а тень.
Ольга.
Стояла в проёме, в руках сумка, глаза — два тёмных провала.
— Что происходит? — голос тихий, но в нём есть сталь.
Алексей обернулся — резко, почти с облегчением: вот она, сейчас всё рассудит, всё объяснит. А потом увидел в её взгляде — холод. Тот самый, от которого нельзя спрятаться.
— Спроси у своего сына, — процедил он, будто выплёвывал камень. — Он только что назвал мою мать ведьмой.
Ольга перевела взгляд на Артёма. Тот молчал. Только плечи ходили вверх-вниз.
— Она первая начала, — тихо сказал он. — Каждый день говорит, что я чужой. Что нам здесь не место.
— Это ложь! — вскрикнула Валентина Ивановна. — Я просто хотела как лучше!
— Лучше для кого, мама? — глухо спросил Алексей.
— Для тебя, сынок. Чтобы тебе не пришлось кормить постороннего.
И тут Ольга вдруг будто сжалась — всё её тело, даже пальцы на сумке, — и сказала неожиданно ровно:
— Артём, иди собирай вещи.
— Что? — не понял Алексей.
— Мы уходим, — повторила она.
Молчание длилось секунду, две, три. Потом Алексей шагнул к ней, схватил за плечо, и в его движении было что-то страшное — не от злобы, а от бессилия.
— Оля, ты что творишь? Ты же не можешь просто взять и уйти!
— Могу. — Она смотрела прямо, не мигая. — Раз ты не можешь защитить нас, я сама это сделаю.
— Да куда ты пойдёшь? — выкрикнула Валентина Ивановна. — Женщина без мужа, с ребёнком... Кто тебя примет?!
Ольга не ответила. Просто повернулась и пошла к прихожей. Артём уже стоял там, в куртке, бледный, но с упрямым подбородком.
Алексей рванулся за ними.
— Оля, стой! Если уйдёшь — не возвращайся!
— Не вернусь, — сказала она и хлопнула дверью.
После этого в квартире повисла тишина. Та самая, в которой слышно, как тикают часы, капает кран и как медленно умирает что-то внутри.
Позже, ночью, Алексей бродил из комнаты в комнату, как зверь в клетке. Мать спала, уткнувшись в одеяло, но иногда тихо всхлипывала. Он то подходил к окну, то к телефону, набирал номер — и снова сбрасывал.
«Она вернётся. Обязательно вернётся. Куда ей идти?»
Он пытался убедить себя. Но где-то под грудиной глухо колотилось другое: «Ты перегнул. В этот раз — по-настоящему».
Ольга с Артёмом дошли до дома Светланы почти без слов. Света открыла дверь сразу — будто ждала. У неё, как всегда, пахло кофе и чуть-чуть краской для волос.
— Я знала, что всё к этому идёт, — сказала она, не глядя, ставя чайник. — Садись.
Ольга села, и только тогда почувствовала, как дрожат руки.
— Он... схватил меня. Перед Артёмом. — Голос дрогнул. — Я не ожидала.
— Они всегда сначала не хватают, а потом хватают, — вздохнула Света. — Я своего помню.
Артём сидел на диване, молчал. Потом тихо сказал:
— Мам, я не вернусь туда. Никогда.
И в его тоне было не подростковое упрямство, а взрослая решимость.
На третий день позвонил Алексей.
— Оля, давай поговорим.
— Говори, — холодно ответила она.
— Я был неправ. Я сорвался. Мама... ну ты же знаешь её. Она просто стареет. Не контролирует себя.
— Это не оправдание. — Ольга перекатывала в пальцах кружку с остывшим чаем. — Она делает больно моему сыну. Каждый день.
— Твоему сыну? — Алексей замолчал, осознав, что сказал. — Прости. Нашему.
— Не надо, — перебила она. — Если хочешь, чтобы мы были вместе, защити нас. Или хотя бы не заставляй нас жить с ней.
— Я не могу выгнать мать.
— Я и не прошу. Просто не хочу, чтобы она отравляла всё вокруг.
— Мне нужно время, — сказал он.
— Тебе нужно решение, — ответила она и положила трубку.
Света вечером принесла бутылку вина.
— Ну что? — спросила она. — Сколько ставок, что он ещё объявится?
— Уже объявился. Сказал, что подумает.
Света закатила глаза:
— Мужчина, который думает, — это уже диагноз.
Ольга усмехнулась, но горечь не уходила.
— Всё равно больно, — призналась она. — Я не ожидала, что он выберет её.
Артём в это время сидел за ноутбуком, потом вдруг произнёс:
— Мам, я видел. Они на даче. Вместе. Фото выложили. «Самая важная женщина в моей жизни».
Ольга долго смотрела в экран. Лицо Алексея — расслабленное, даже счастливое. И рядом мать, сияющая. Как будто никаких ссор, никаких скандалов не было.
Света тихо поставила бокал на стол.
— Ну что, теперь видишь, кто он на самом деле?
— Вижу, — тихо ответила Ольга. — Только больно смотреть.
В ту ночь она не спала. Слушала, как где-то за окном редкие машины проезжают по лужам, как хрустит батарея, как во сне ворочается сын. Всё казалось ненастоящим, как будто жизнь вышла из строя, а она — просто наблюдатель.
Утром пошла на работу к знакомым — сортировать бумаги, пить горький кофе, изображать спокойствие. Света писала ей в мессенджере: «Держись».
Но она уже держалась.
Не за него, а за себя.
Через несколько дней Алексей снова позвонил.
— Оля… — голос его был мягкий, даже слишком. — Я всё понял. Мама уедет к сестре. Я хочу, чтобы ты вернулась. Всё начнём сначала.
Она молчала долго. Потом спросила:
— А если она вернётся?
— Тогда я всё сделаю по-другому.
— Поздно, Алексей.
— Что значит поздно? Мы же семья!
— Нет, — сказала она. — Мы были тенью семьи.
И повесила трубку.
Через неделю он всё-таки пришёл. Без звонка. С цветами, с глазами виноватыми.
— Оля…
— Не надо, — перебила она. — Только одно скажи. Это правда, что ты написал про мать — «самая важная женщина»?
Он замялся, потом кивнул.
— Да. Но я имел в виду не то, что ты думаешь.
— А что я должна думать? — Она усмехнулась. — Ты всегда был между нами. Между матерью и мной. Между её страхом и моей любовью. И всё время выбирал сторону. Не нашу.
— Оля, пожалуйста...
— Поздно, — повторила она. — Я устала ждать, когда ты станешь мужем, а не сыном.
Она открыла дверь.
— Прощай.
Он ещё стоял, что-то говорил, оправдывался, но она уже не слушала.
Дверь закрылась — мягко, но окончательно.
Поздно вечером, сидя с Артёмом на диване, она вдруг ощутила, как отступает напряжение. Как будто долго держала дыхание — и наконец выдохнула.
— Мы справимся, сынок.
— Конечно, мам, — ответил он. — Теперь всё только начинается.
Ольга открыла дверь, и на пороге стоял Константин — высокий, сутулый, будто извиняющийся перед всем миром. В руках — бумажный пакет.
— Привет, — сказал он, немного смущённо. — Света дала твой адрес. Я не хотел навязываться… просто... привёз кое-что.
Он поставил пакет на стол, и запах тёплого теста заполнил кухню.
— Садись, — тихо сказала она. — Чай будешь?
Он кивнул, и несколько минут они молча слушали, как в чайнике закипает вода.
— Я, наверное, не вовремя, — начал Константин. — Просто мне надо было тебе сказать.
— Слушаю, — ответила она, чувствуя, как в груди что-то напрягается.
Он замялся, потом выдохнул:
— В тот день, когда Алексей с матерью были на даче… я случайно услышал их разговор. Точнее, не хотел, но… окна тонкие.
Она молчала.
— Она сказала ему, что если он выберет тебя, то забудет про дачу, про деньги, про всё. Сказала: “Я перепишу всё на племянника, если ты останешься с этой женщиной”.
Ольга закрыла глаза. Всё встало на свои места.
— Значит, вот почему он молчал. — Голос дрогнул, но она быстро взяла себя в руки. — Спасибо, что сказал.
— Я долго не решался. Боялся, что подумаешь, будто я лезу не в своё дело.
— Ты не лезешь. Просто… открываешь глаза.
Он тихо кивнул.
Потом сидели, пили чай, говорили о всякой ерунде — о погоде, о его собаке, о том, как дача пустует осенью. В этой обыденности было что-то спасительное.
Когда Константин ушёл, Ольга долго стояла у окна. Дождь тянул тонкие струи по стеклу, редкие прохожие спешили домой. И вдруг ей стало ясно: всё, что казалось любовью, было зависимостью. Она не любила Алексея — она спасала его. И каждый раз, когда он молчал, она верила, что за этим молчанием скрыта нежность. А там была лишь слабость.
На следующий день Артём вернулся из школы необычно бодрый.
— Мам, у нас учитель физики сказал, что меня могут взять в кружок робототехники! — глаза у него горели.
— Правда? — улыбнулась она.
— Да. Там ещё один парень ушёл, и теперь есть место.
— Так иди! Конечно, иди.
Она смотрела, как он собирает рюкзак, и понимала: сын растёт. Уже не тот испуганный подросток, который стоял на кухне, защищая мать. Теперь — спокойный, уверенный, сильный.
Через неделю Константин снова пришёл. На этот раз без пакета, просто так.
— Я тут мимо шёл, — сказал он, хотя оба знали, что он специально свернул.
Они снова пили чай, потом пошли гулять. Осень уже почти сдала позиции, но в парке пахло листвой и дымом.
— Знаешь, — сказала Ольга, — я всё время жила, как будто у меня есть долг. Перед мужем, перед его матерью, перед прошлым. А теперь понимаю — долга нет. Есть только выбор.
— И ты его сделала, — сказал он.
— Да.
Он посмотрел на неё, в глазах был тот самый тёплый свет, которого она не видела уже много лет.
Алексей позвонил через месяц. Голос усталый, будто издалека.
— Оля… мама умерла.
Она молчала.
— Прости, что сказал вот так. Я не знаю, зачем звоню. Наверное… просто хотел, чтобы ты знала.
— Соболезную, — ответила она. — И всё.
— Мы могли бы поговорить, — неуверенно сказал он. — Может быть, начать с чистого листа…
— Алексей, — перебила она. — Нет. У меня больше нет бумаги для этих листов.
Он замолчал. И, кажется, впервые понял, что это не злость, не обида — а конец. Настоящий.
Вечером она сидела с Константином в парке. Лёгкий ветер шевелил волосы, фонари мерцали.
— Странно, — сказала она. — Я думала, что после всего буду злиться, а чувствую только покой.
— Это и есть свобода, — ответил он.
Она посмотрела на него, на мягкие черты, на глаза, в которых не было ни тени давления. И впервые за долгое время позволила себе улыбнуться по-настоящему — не из вежливости, не из привычки, а потому что хотелось.
Дома Артём делал уроки, слушал музыку. Когда она вошла, он поднял глаза:
— Мам, ты сегодня другая.
— Какая?
— Спокойная. Как будто тебе больше ничего не надо доказывать.
Она подошла, обняла его, вдохнула запах шампуня и бумаги.
— Потому что и правда — не надо.
В ту ночь ей приснилось, что она идёт по заснеженной улице. Снег падает крупными хлопьями, мягко, без ветра. Впереди — дом, тёплый свет из окон. Она идёт к нему медленно, но уверенно. Никто не ждёт, никто не зовёт — и всё равно там, внутри, её место.
Когда проснулась, за окном было ещё темно. На столе стояли два бокала, недопитый чай и записка от Константина:
«Спасибо за вечер. Я давно не смеялся так просто. Позвони, если захочешь просто поговорить».
Она улыбнулась, провела пальцем по бумаге.
А потом взяла телефон и набрала короткое сообщение:
«Спасибо тебе. Давай завтра кофе».
И впервые за долгое время не почувствовала страха перед словом завтра.
Теперь оно звучало, как обещание.
Конец.