Лариса Ивановна всегда мечтала о другой стране. Ей наскучили стены родного подмосковного городка и затянутое осенней дымкой небо.
Женщина в шестьдесят семь лет вдруг решила, что ее судьба чужая страна — Сербия.
Дочь Дарья скептически хмыкнула, когда Лариса Ивановна, развалившись на их новом диване в гостиной, с упоением рассказывала о Белграде, о дешевой и вкусной еде, о доброжелательных сербах.
— Мам, тебе и здесь хорошо живется. Пенсия приличная, квартира своя, мы рядом. Чего тебе не хватает? — спросила Дарья, поправив покрывало на диване.
— Души не хватает, Дашенька! — восклицала Лариса Ивановна, с тоской глядя в окно. — Здесь все продажно, все бегут куда-то, друг на друга не смотрят, а там… там жизнь течет неспешно. Там я могу, наконец, найду вдохновение и смогу писать свои стихи.
Виталий обычно в такие моменты молча смотрел в экран телефона. Он был инженером, и романтические порывы тещи его, мягко говоря, утомляли.
— Вдохновение в сорок квадратных метров собственной квартиры не помещается? — как-то раз не выдержал он, оторвавшись от смартфона. — Или ему для полета нужен именно сербский воздух?
Лариса Ивановна обиженно поджала губы, поняв, что зять просто-напросто глумился над ней.
— Ты, Виталий, не понимаешь. Ты человек сухой, практичный. А мне нужна гармония.
Гармонию она искала долго и, наконец, нашла в виде снятой на год квартиры в пригороде Белграда и одного-единственного чемодана, в который она с трудом уместила свои наряды и блокноты.
Проводы Ларисы Ивановны были напряженными. Дарья плакала от внезапно нахлынувшей грусти.
— Мама, ты уверена? Тебе ведь шестьдесят семь! Как ты там одна будешь?
— Я не одна, со мной моя мечта! — пафосно заявила Лариса Ивановна, поцеловав дочь в щеку. — А Россия для меня стала не мила. Я задыхаюсь здесь от всего этого...
Она не договорила, что всем стало понятно, что речь шла о политическом порядке.
Виталий, помогая положить чемодан тещи в багажник такси, сдержанно проговорил:
— Лариса Ивановна, только не пожалейте о своем выборе. Так всегда бывает с теми, кто "продает" свою Родину!
— Было бы что продать, — фыркнула в ответ женщина и, отряхнув перчатки от снега, с надменным видом села в такси.
Первые месяцы из Сербии летели восторженные сообщения. Фотографии уютных кафе, крепости Калемегдан, тарелок с "плескавицей", закатов над Дунаем.
Лариса Ивановна в шляпе с полями, с блокнотом в руках, улыбалась с экрана телефона Дарьи, и та понемногу успокаивалась. Может, и правда маме там лучше?
Но потом восторги внезапно поутихли, а сообщения стали намного холоднее и короче.
Послышались жалобы на языковой барьер, на то, что "братушки" не всегда такие уж братолюбивые и на скуку.
Оказалось, что вдохновение не прилетает само, как птица, а его нужно высиживать, как цыпленка из яйца, в одиночестве маленькой чужой квартирки.
А потом звонки и вовсе прекратились. Дарья начала волноваться, но Виталий успокаивал ее:
— Наверное, погрузилась в творчество или наконец-то нашла себе соответствующую компанию.
Все прояснилось холодным ноябрьским утром. На мобильный Дарье пришло сообщение от маминой подруги, тоже россиянки, перебравшейся в Сербию: "Даш, у Ларисы проблемы. Сильно прихватило сердце. Врачи говорят, нужна операция. Она в панике, не знает, что делать".
Дарья, с бьющимся сердцем, тут же набрала номер матери. Та ответила ей не сразу.
— Мама! Что случилось? Почему ты молчала?
Голос Ларисы Ивановны в трубке был слабым, испуганным, дочь никогда не слышала его таким.
— Дашенька… — всхлипнула она. — Я, кажется, умираю. Здесь врачи… лекарства дорогие, а операция… у меня нет таких сумм. Я хочу домой. Забери меня домой.
Дарья замерла, прижав телефон к уху. В голове пронеслись все те пафосные фразы о "не милой России", о задыхающейся душе.
И тут же — детские воспоминания, как мама сидела у ее кровати, когда она болела ветрянкой.
— Хорошо, мама. Мы тебя заберем. Узнай, сколько нужно денег, чтобы вернуться назад.
Виталий, узнав о новостях от тещи, нахмурился.
— Так… Мечта лопнула, как мыльный пузырь, и теперь — "домой, на сорок квадратных метров"? Интересно как...
— Виталя, не надо так! — взмолилась Дарья. — Она же моя мать, и ей очень плохо.
— Плохо стало еще здесь, насколько я помню, — сухо проговорил Виталий. — Нет. Плохо стало там, где некому было посочувствовать ей и оплатить счет. Хорошо, сколько нужно денег?
Они вытащили Ларису Ивановну из сербской больницы, оплатив срочные процедуры и перелет на санитарном рейсе, что влетело в копеечку.
Когда они зашли в палату, женщина лежала бледная, постаревшая минимум на десять лет. Увидев их, она расплакалась.
Обратный путь сильно вымотал Ларису Ивановну, которая только охала и причитала.
Дома, в подмосковной квартире, Дарья стала ухаживать за ней, готовила, водила по врачам.
Виталий молча решал финансовые и организационные вопросы, его лицо было каменным.
Лариса Ивановна быстро пошла на поправку. Российские врачи, к которым ее устроил Виталий по знакомству, провели успешную операцию.
Как только она пришла в себя, то попыталась шутить, рассказывать о Сербии, но в ответ натыкалась на ледяную вежливость зятя и усталую грусть дочери.
Однажды вечером, когда Дарья разливала чай, а Виталий просматривал документы, напряжение достигло пика.
— Спасибо вам, — тихо сказала Лариса Ивановна, глядя в свою чашку. — Вы меня спасли. Я не знаю, что бы без вас делала.
Виталий медленно отложил папку с бумагами и посмотрел прямо на тещу. Взгляд его был тяжелым и не сулящим ничего хорошего.
— Лариса Ивановна, вы знаете, мы не ждем благодарностей. Мы семья. Но мне, как человеку практичному, интересно одно. Объясните мне, как так получается? Мечта, гармония, вдохновение — это там, в Сербии, а лечиться, требовать внимания и заботы — это уже здесь, в немилой России? Вы не находите это… удобной позицией?
В комнате повисла гнетущая тишина. Дарья замерла на месте с чайником в руке.
— Витя… — попыталась она остановить мужа.
— Нет, Дарья, — жестко прервал он. — Я хочу это услышать. Хочу понять логику. Мы здесь, значит, настолько плохи, что от нас бегут за мечтой. Но мы и настолько хороши, что к нам возвращаются, когда становится плохо. Где справедливость?
Лариса Ивановна сначала покраснела, а потом побелела. Слезы выступили на ее глазах.
— Я… я была не права. Я ошиблась.
— В чем ошиблась? — не отступал Виталий. Его терпение переполнилось. — В том, что поехала? Или в том, что так громко заявила о том, как вам здесь плохо? Вы знаете, Дарья после ваших отъездов рыдала неделю. Она думала, что недостаточно хороша для вас как дочь, что вы от нее бежите. А оказалось, вы просто бежали от себя. А когда столкнулись с суровой реальностью, то тут же вспомнили, где ваша настоящая крепость.
— Я испугалась! — выкрикнула Лариса Ивановна. — Я осталась одна в чужой стране, мне было страшно умирать! А здесь… здесь моя семья, мой дом...
— Вот именно, — в голосе Виталия не было жалости, только лишь констатация факта. — Здесь ваш дом, и он всегда им был. Просто вы этого не ценили. Вы считали его запасным аэродромом на случай непогоды. А дом — он не для того, чтобы им пользовались по обстоятельствам. Его нужно любить и в дождь, и в солнце.
Дарья присела рядом с матерью и нежно обняла ее за плечи. С укором посмотрев на мужа, она произнесла:
— Все, Витя, хватит. Мама все и так отлично поняла.
— Я надеюсь на это, — холодно проговорил Виталий и снова взялся за бумаги.
Разговор был исчерпан. С того вечера что-то сломалось в их отношениях. Официально они были корректны.
Лариса Ивановна помогала по хозяйству, сидела с внуком, когда того привозили в гости, но прежней легкости не было.
Виталий был вежлив, но холоден. Дарья металась между мужем и матерью, понимая правоту первого и жалея вторую.
В какой-то момент она хотела их примирить, но потом махнула рукой и решила оставить все, как есть.
