Возвращение из отпуска для супругов всегда омрачалось горечью от того, что заканчивается беззаботное время и сладостью от возвращения домой.
Милана и Евгений занесли в прихожую чемоданы, пропахшие морем и дорожной пылью.
— Ну, вот мы и дома, — с облегчением выдохнул Евгений, бросив ключи на тумбу.
Его взгляд скользнул по порядку в прихожей и остался прежним. Однако Милана изменилась в лице.
Ее взгляд уловил несоответствия. Коврик у двери лежал ровно, слишком ровно, будто его только что постелили.
На вешалке пальто висело не так, как она его оставляла — она всегда вешала его на крючок петлей наружу, а сейчас петля была внутри.
Казалось бы, мелочь и пустяк, но щемящее чувство тревоги уже заставляло ее нервничать.
Женщина прошла в гостиную. Все было чисто, прибрано. Свекровь Валентина Михайловна, которая присматривала за квартирой и поливала цветы, была педанткой, но этот порядок был излишне стерильным.
— Женя, посмотри на диван, — тихо сказала Милана.
— А что с ним? — Евгений подошел к ней сзади. — Все как и было.
— Нет, подушки я всегда кладу голубую с краю, а бардовую — к стене. Сейчас наоборот.
— Мама, наверное, прибиралась, — пожал он плечами, но в его голосе уже прокралась тень нетерпения.
Усталость от дороги делала его невосприимчивым к фантазиям жены. Милана молча пошла на кухню и открыла холодильник.
Он был пуст, за исключением баночки с горчицей и пачки масла, а она точно помнила, что оставляла банку с солеными огурцами и немного томатного сока.
Свекровь, конечно, могла и выбросить, конечно, но тревога нарастала все сильнее.
И тогда Милана решила проверить ванную. Здесь все было расставлено с педантичной точностью: флаконы этикетками вперед, полотенца висели в строгом порядке — банное, для рук, для ног.
Она провела пальцем по чистым, сложенным полотенцам и наткнулась на то, что искала: верхнее, лиловое, с кружевной каймой, было сложено не так, как все остальные.
Присмотревшись, Милана увидела на темной поверхности стиральной машины, у самого люка, одинокий, светлый, чужой волос.
Сердце сжалось. Все пазлы в ее голове сложились в ужасную, оскорбительную картину.
Бледная, она вышла из ванной. Евгений уже растаскивал чемоданы по комнатам.
— Женя, — голос ее дрогнул. — Позвони маме и попроси зайти к нам под предлогом вручения сувениров.
— Сейчас? Мы только приехали. Давай отдохнем, придем в себя...
— Нет. Сейчас, — в ее тоне была сталь, которую он слышал редко.
Евгений вздохнул, но послушался. Через полчаса в дверь позвонили. На пороге стояла Валентина Михайловна.
Она была, как всегда, безупречна: строгая седая прическа, светлая блузка, накрахмаленная юбка. В руках женщина держала контейнер с домашними пирожками.
— Наконец-то вернулись, мои хорошие! — она вошла, поцеловала сына в щеку и сухо улыбнулась невестке. — Я вам, пока вы с дороги отходите, пирожков испекла, с капустой и мясом.
— Спасибо, мам, — Евгений взял контейнер из рук матери.
Милана не двигалась. Она стояла посреди гостиной, словно часовой на посту, и смотрела на свекровь.
— Что-то случилось, Милана? — Валентина Михайловна удивленно приподняла бровь. — Не нравится, как я прибралась? Я же знаю, вы оба устали, хотела, чтобы вернулись в чистоту.
— У нас и так был идеальный порядок, когда мы уезжали, — тихо начала Милана.
— Ну, знаешь, — свекровь усмехнулась, — я, может, и старомодна, но считаю, что порядок он и в Африке порядок.
Евгений почувствовал нарастающее напряжение и попытался его как-то сгладить.
— Мам, все отлично. Спасибо тебе большое. Просто Милана немного устала.
— Я не устала, — перебила его жена. — Я заметила, что в квартире был кто-то чужой.
Валентина Михайловна не моргнула глазом.
— Я же сказала, что заходила, поливала цветы и проветривала. Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что в моей ванной был чужой волос. Длинный, светлый. Я ношу каре и крашусь в шатенку, у вас тоже самое, как и у Жени, — Милана сделала шаг вперед. — Подушки на диване переложены. На кухне исчезли продукты, которые не могли испортиться. На вешалке кто-то копался.
— Милана, ну что за ерунда! — всплеснула руками свекровь. — Могла зайти соседка, попросить соль, я не помню уже!
— Не говорите ерунду, — усмехнулась невестка. — Тут может быть только одно оправдание — измена Жени.
— Я? — после этих слов мужчина приоткрыл рот, опешив от удивления. — Я же с тобой вместе был.
— Вот поэтому у меня и есть вопросы к твоей маме. Кто был в нашей квартире, кроме нее?
В воздухе запахло грозой. Евгений стоял, не зная, куда деться. Он вдруг понял, что жена права.
— Мама, — обратился он к Валентине Михайловне, — может, ты что-то не договариваешь? Может, действительно, кто-то был?
— Сынок, да что ты несешь? Я же твоя мать! Разве бы я стала скрывать? — ее голос дрогнул, но в глазах Милана прочла смущение и стыд.
И тогда Милана произнесла вслух ту самую фразу, что пришла ей на ум с момента их возвращения.
Она сказала это не громко, не истерично, а с ледяной точностью, глядя свекрови прямо в глаза.
— Валентина Михайловна, пока мы были в отпуске, вы посуточно сдавали нашу квартиру?
Повисла мертвая тишина. Евгений посмотрел на мать, широко раскрыв глаза. Он ждал, что она рассмеется или возмутится, назовет все абсурдом.
Однако Валентина Михайловна не сделала ни того, ни другого. Ее лицо изменилось.
Маска радушной и немного обиженной свекрови сползла. Она медленно прошла к дивану и присела на край, выпрямив спину.
— Не "посуточно", — поправила она невестку сухим деловым тоном. — На трое суток. Деловая пара из Питера. Очень приличные люди.
— Мама? Что?! Ты что несешь? — Евгений ахнул, будто его ударили под дых.
— Я несу то, что вы, с вашими зарплатами,такую поездку вряд ли бы позволили себе, если бы я не добавила вам денег, — холодно парировала она. — С аренды вашей квартиры я и забрала долг.
— Ты… ты сдавала нашу квартиру? — Евгений говорил прерывисто, не в силах осознать. — Ты не имела права!
— Да? Ты уверен? Может, тебе напомнить, кто внес первоначальный взнос по этой ипотеке? — голос Валентины Михайловны зазвенел. — Я! Кто помогал с ремонтом? Я! Это не только ваша квартира, Женя, в ней есть и частичка моих денег!
— Поэтому вы решили, что можете сдавать ее? — крикнула Милана. В ее глазах стояли слезы бессильной ярости. — Тут наши личные вещи, наше постельное белье! Вы пустили сюда каких-то чужих людей, которые спали в нашей кровати и пользовались нашими полотенцами?
— Не драматизируй, — громко отрезала свекровь. — Я все постирала. Постельное белье было не ваше, я сменила и постелила гостевой комплект. Они даже не знали, что это чья-то квартира. Я сказала, что это моя, что я сдаю ее, а сама пока живу у друзей.
Ложь была такой изощренной, таким хладнокровно продуманным спектаклем, что у Миланы перехватило дыхание.
— И сколько? — срывающимся голосом спросил Евгений. — Сколько ты заработала на нас?
— Не на вас, а для вас! — вспыхнула Валентина Михайловна. — Пятнадцать тысяч рублей. Это часть вашего долга за отпуск
— Вы переступили все мыслимые и немыслимые границы! — возмущенно проговорила Милана.
— Границы? Я всю жизнь стирала границы ради семьи и ради сына. Я стирала их, когда работала на двух работах, чтобы Женя поступил в институт, стирала их, когда мы с отцом отказывали себе во всем, чтобы у него было все самое лучшее! А теперь у сына есть своя жизнь, своя квартира, и для меня уже нет места? Я уже не имею права распорядиться частью того, во что вложила свою душу?
— Не имеешь! — выкрикнул Евгений. В его голосе была боль, разочарование и ярость. — Не имеешь права, мама! Это наша квартира! Как тебе вообще такое в голову могло прийти? Можно было и спросить...
— А вы бы разрешили? — она горько усмехнулась. — Нет. Вы бы начали то же самое, что и сейчас: "Границы, приватность, чужие люди", а я вижу возможность подзаработать. Старость не в радость, Женя.
— Значит, это зависть? — тихо спросила Милана. — Зависть к тому, что у нас есть то, чего не было у вас самой? И вы решили нам таким образом напакостить? Верните ключ, я не позволю чужим людям находиться в своей квартире! Фу! Это низко, мерзко и противно!
— Да, пожалуйста! — голос Валентины Михайловны внезапно сник. Она достала ключ и швырнула его на стол, презрительно посмотрев на сына.
В ее глазах не было раскаяния. Была лишь горечь и уверенность в своей правоте.
— Больше никогда не приходи сюда без приглашения, — бросил с раздражением Евгений и взял ключ.
Валентина Михайловна посмотрела на блестящий металл в руке сына, потом на его решительное, бледное лицо и на Милану, которая стояла, обняв себя за плечи, словно замерзла.
Она повернулась и, не сказав больше ни слова, вышла. Дверь закрылась за ней с тихим щелчком.
С этого дня Валентина Михайловна не звонила сыну. Он сам это делал раз в неделю, чтобы справиться о ее здоровье.
Все остальные отпуска Милана и Евгений оставляли квартиру без присмотра. Так им было проще и надежнее.