Люди бегут от разного. От долгов, от бывших жён, от закона. Я сбежал от самого себя. И нашёл идеальное убежище — двенадцать квадратных метров стекла и пластика посреди мёртвого города из бетона и стали. Меня зовут Виктор, мне сорок пять, и последние два года моя жизнь — это ночные смены на гигантском логистическом складе. Работа нехитрая: сиди в своей каморке, смотри в мониторы и раз в два часа делай обход. Идеальное место, чтобы исчезнуть.
Склад — это целый город. Город из металла и бетона, в котором днём кипит жизнь — снуют погрузчики, кричат кладовщики, гудят сканеры, — а ночью он умирает. И в этой мёртвой тишине каждый звук становится событием. Скрип металла, остывающего после дневной жары. Гудение люминесцентных ламп под потолком, похожих на безразличные, вечно открытые глаза. Шуршание мыши где-то за стеллажами. Я выучил эту ночную симфонию наизусть.
Моя жизнь до этого места? Она осталась там, за шлагбаумом. В другом мире, где были смех жены, запах утреннего кофе и тёплая ладошка сына в моей руке. Я всё это потерял. Не в один день, нет. Я терял это медленно, по капле, по слову, по взгляду. Терял из-за своей нерешительности, из-за своего вечного «потом», из-за своей трусости. В тот самый главный, самый страшный день, когда нужно было действовать, я замер. Застыл. И мир рухнул. А я остался стоять на обломках, живой, но абсолютно пустой. Этот склад стал моей идеальной гробницей.
В ту ночь всё началось как обычно. Я сидел в своей каморке, похожей на аквариум, и смотрел на двенадцать чёрно-белых картинок на мониторах. Проход А, сектор 7. Пусто. Зона погрузки. Пусто. Проход Д, сектор 3. Пусто. Монотонность убаюкивала. Я отхлебнул остывший чай из термоса и поморщился.
И тут я услышал шаги.
Не скрип и не гул. А именно шаги. Тяжёлые, неторопливые, шаркающие. Будто кто-то в рабочих ботинках шёл по бетонному полу где-то в глубине склада. Я замер, прислушиваясь. Шаги доносились со стороны прохода Б, самого длинного и тёмного. Я переключил на мониторе камеру. Проход Б, сектор 1… сектор 2… сектор 3… Пусто. Идеально чистое, залитое холодным светом пространство между стеллажами, уходящими под самый потолок. Но шаги я слышал отчётливо. Они приближались.
Я схватил фонарь и рацию.
— База, я первый. Слышу посторонние звуки в секторе Б. Иду на проверку, — прохрипел я в рацию, сам не зная, зачем. Никакой базы не было. Был только я.
Сердце колотилось, как пойманная птица. Я вышел из каморки. Густая, звенящая тишина склада тут же обрушилась на меня. Шаги стихли. Я щёлкнул фонарём. Луч вырвал из темноты длинный, прямой коридор, заставленный палетами с коробками.
— Эй! Есть кто?! — крикнул я, и мой голос эхом раскатился под сводами, испугав меня самого.
Тишина.
Я медленно пошёл вглубь прохода, светя фонарём из стороны в сторону. Пыль танцевала в луче. Пахло картоном, пластиком и холодной сталью. Я дошёл до самого конца, до глухой бетонной стены. Никого. Я постоял ещё минуту, прислушиваясь. Тишина. «Показалось», — решил я, чувствуя, как по спине стекает струйка холодного пота.
Я вернулся в свою каморку, сел за стол. И снова услышал их. Шаги. Но теперь они были не в проходе. Они были прямо за стеной моей будки. Медленные, тяжёлые, шаркающие. Я вскочил, распахнул дверь. Пусто.
Так продолжалось несколько ночей. Я слышал шаги, иногда — тихое покашливание, будто от простуженного старика. Я обыскивал склад, но никого не находил. Камеры были девственно чисты. Я начал думать, что схожу с ума. Что эта тишина и одиночество наконец-то доконали меня.
А потом я увидел её. Тень.
Я сидел, уставившись в мониторы. И вдруг на экране, показывающем глухую стену в конце прохода Б, что-то изменилось. Тьма в углу у самого пола стала гуще. Плотнее. Она медленно, как просачивающаяся нефть, начала вытекать из стены, формируя силуэт.
Это была тень. Но не обычная. Она была объёмной, чёрной, как сама пустота. Она имела очертания высокого, сутулого человека. И у неё были руки. Неправдоподобно длинные, свисающие почти до самого пола. Они не были похожи на человеческие. Скорее, на лапы паука или ветви мёртвого дерева. Лица не было. Просто гладкая, чёрная поверхность.
Я смотрел, не в силах оторвать взгляд. Тень замерла, постояла мгновение. Я, как заворожённый, поднял руку и почесал затылок. И тень… тень сделала то же самое. Она медленно подняла свою длинную, костлявую руку и провела ею по тому месту, где должна была быть голова.
Мой чай в термосе остывал. Я отхлебнул. Тень повторила и это движение. Я поставил термос на стол. Она — тоже, хотя никакого термоса у неё не было. Она была моим отражением. Искажённым, жутким, безликим отражением, у которого не было зеркала.
Ужас был таким иррациональным, таким противоестественным, что я не мог даже закричать. Я сидел, а она стояла там, в тридцати метрах от меня, в конце тёмного прохода, и повторяла каждое моё движение. Я повернул голову влево — она тоже. Я сжал кулаки — её длинные, теневые пальцы сжались в ответ.
Так мы и просидели до самого утра. Как только первые лучи солнца коснулись окон под крышей склада, она медленно, неохотно втянулась обратно в стену.
Следующей ночью она появилась снова. В том же месте, в тот же час. И снова начала меня копировать. Страх немного отступил, сменившись странным, болезненным любопытством. Я начал ставить эксперименты. Отчаянные, безумные попытки понять, что это такое. Я показывал ей простые фигуры из пальцев. Она повторяла. Я медленно помахал ей рукой. Она, с той же едва заметной задержкой, помахала в ответ. И в этом беззвучном, точном жесте было столько застарелого, механического одиночества,же пленницей этой ночной не страшно, а тишины, как и я.
Однажды я достал из бумажника единственную фотографию, которую носил с собой. Моя жена и сын, смеющиеся на фоне осеннего парка. Я долго смотрел на неё. И когда я поднял глаза на монитор, я увидел, что тень тоже склонила свою безликую голову, будто рассматривая что-то в своих руках. И в её позе было столько тоски, столько застарелой боли, что я похолодел. Она не просто копировала мои движения. Она копировала мои чувства.
Я понял, что это не просто тень. Это — Эхо. Эхо этого места. Или… моё собственное эхо. Эхо моей пус места, притянутое моей собственной пустотой. Как два одинаковых полюса магнита, отталкивающихся от всего мира, но притягивающихся друг к другу в вакууме. Моя вина и его боль. Моя нерешительность и его оборвавшаяся жизнь. Мы были двумя сторонами одной и той же тишины. всё изменилось.
Я сидел, как обычно, наблюдая за ней. Я потянулся за термосом. Но тень не пошевелилась. Она стояла неподвижно. А потом… она сделала шаг. Сама. Не повторяя за мной.
Она медленно пошла по проходу. Не ко мне. А к определённому месту у стеллажа номер семь. Она остановилась. И начала действовать. Её длинные руки метнулись вперёд, будто она кого-то толкала. Потом отшатнулась, будто получив удар. Она закружилась на месте, её руки то взлетали вверх, то опускались, будто отбиваясь от невидимого противника. Это был танец. Страшный, беззвучный танец борьбы.
Я смотрел, оцепенев. Она больше не была моим отражением. Она проигрывала что-то своё. Запись. Воспоминание, впечатанное в стены этого склада.
Тень упала на колени. Её безликая голова запрокинулась. Одна рука в отчаянии потянулась вверх, к чему-то невидимому. А потом она рухнула на пол и замерла.
Пролежав так с минуту, она поднялась, отряхнула с себя невидимую пыль и медленно побрела обратно к стене, чтобы раствориться в ней до следующей ночи.
Теперь каждую ночь повторялось одно и то же. Она появлялась, некоторое время копировала меня, а потом шла к седьмому стеллажу и проигрывала свою страшную пантомиму. Я изучил её до мельчайших деталей. Я знал каждое её движение. И с каждым разом я понимал, что это была не просто борьба. Это было убийство.
Я начал копаться в архивах. И нашёл. Пятнадцать лет назад. Несчастный случай на производстве. Кладовщик, некий Пётр Орлов, был раздавлен упавшими с верхнего яруса коробками. Дело закрыли. Но в старых газетах я нашёл маленькую заметку. Вдова Орлова утверждала, что это было не несчастный случай, а убийство. Что её мужа шантажировал его напарник, некий Семён Глушко. Но доказательств не было. Глушко уволился через неделю после инцидента и уехал в неизвестном направлении.
Я смотрел на фотографию Орлова в газете. Уставшее, доброе лицо. Отец двоих детей. И я понял. Тень — это не моя пустота. Это его. Это его последний, отчаянный миг, застывший во времени. Его крик, который никто не услышал.
Я должен был что-то сделать. Я не мог больше просто смотреть.
В ту ночь я не стал сидеть в каморке. Я вышел в проход и встал у седьмого стеллажа. Я ждал. Она появилась, как обычно. Увидела меня, замерла. Некоторое время она просто стояла и смотрела на меня. А потом, подчиняясь своей неумолимой программе, начала движение.
Она подошла ко мне вплотную. Я чувствовал холод, исходящий от неё. Она не видела меня. Она видела то, что было здесь пятнадцать лет назад. Её руки метнулись вперёд, пройдя сквозь меня, толкая невидимого Глушко. Она отшатнулась, проигрывая удар.
Я стоял, как вкопанный. Я видел перед собой беззвучную сцену убийства. Я видел, как она падает на колени, как тянет руку вверх. И я знал, что сейчас должно произойти. Сейчас с верхнего стеллажа, где Глушко, видимо, расшатал крепления, должны были посыпаться коробки.
И в этот момент я сделал то, чего не сделал тогда, в своей прошлой жизни. Я шагнул вперёд.
Я не мог остановить прошлое. Но я мог вмешаться. Я встал прямо над тенью, распростёр руки, будто пытаясь защитить её от невидимой угрозы.
— Я здесь! — закричал я в гулкую тишину. — Я вижу! Ты не один!
Тень на полу замерла. Она медленно, очень медленно начала поднимать свою безликую голову, глядя на меня. Её отчаянно протянутая вверх рука опустилась.
Я не знаю, сколько мы так стояли. Я, живой человек, и тень, застывшая в своём вечном крике. И вдруг я почувствовал, как она меняется. Её угольно-чёрный цвет начал светлеть, становиться прозрачнее. Она перестала быть тенью. Она стала дымкой. Воспоминанием, которое наконец-то отпускают.
Она поднялась на ноги. Она больше не была сутулой. Она выпрямилась. И на том месте, где было её безликое лицо, на мгновение проступили черты. Усталые, добрые глаза Петра Орлова. Он посмотрел на меня. И в его взгляде не было ни боли, ни страха. Только благодарность.
Он кивнул мне. И растаял. Растворился в воздухе, не оставив после себя и следа.
Я остался один. В полной, но уже не мёртвой тишине.
Я доработал свою смену. Утром, когда я сдавал пост, я написал два заявления. Одно — об увольнении. Второе — в полицию, с просьбой пересмотреть дело о гибели Петра Орлова пятнадцать лет назад. Я не знаю, найдут ли они Глушко. Но я сделал то, что должен был.
Выйдя за ворота склада, я впервые за много лет не опустил глаза. Я посмотрел на утреннее солнце, на спешащих по своим делам людей. Мир больше не казался мне чужим. Я не знаю, что будет дальше. Но я знаю одно. Иногда, чтобы спасти себя, нужно спасти чью-то заблудившуюся тень.
Так же вы можете подписаться на мой Рутуб канал: https://rutube.ru/u/dmitryray/
Или поддержать меня на Бусти: https://boosty.to/dmitry_ray
#мистика #страшныеистории #хоррор #призраки