Квартира Софьи была образцом стерильного порядка. Не жилое пространство, а скорее витрина, где каждая вещь лежала на своём месте с геометрической точностью. Белые стены, лаконичная мебель, ни одной лишней безделушки. Даже солнечный свет, падающий из окна, казалось, подчинялся строгой дисциплине и ложился ровным прямоугольником на глянцевый пол. Эта чистота не успокаивала, а скорее напрягала, словно в любой момент мог прозвучать окрик: «Не смей нарушать порядок!»
Софье Владимировне было тридцать девять, и её жизнь была таким же безупречно выстроенным проектом. Успешный юрист в престижной фирме, свой угол, машина, счёт в банке. Коллеги уважали, клиенты ценили. Но по ночам её разъедало чувство, похожее на ржавчину — глухая обида на мать и старшего брата, которые давно считали её не родным человеком, а дойной коровой.
Перелом наступил в тот день, когда она с неожиданной яростью швырнула с балкона старую скрипучую сушилку. Этот бытовой акт стал для неё символом — точка невозврата была пройдена. Хватит.
Как по злому наитию, тут же зазвонил телефон. «Мама», — высветилось на экране. У Валентины Ивановны был нюх на дочкины моменты слабости и, наоборот, затишья. Если Софья чувствовала себя хорошо, это срочно нужно было исправить.
«Срочно зайди. Нужно поговорить. Твоя мама».
Короткое сообщение, а эффект — как удар под дых. Весь мимолётный покой рушился. Но годы дрессировки взяли своё — надо идти.
Мать жила в той самой хрущёвке, где прошло детство Софьи. Квартиру иронично называли «родовым гнездом», но для Софьи оно давно стало клеткой. С тех пор, как дочь купила собственную квартиру, Валентина Ивановна лишь язвительно хмыкала: «Ну что, обустроила свою холостяцкую берлогу?»
Дверь, как всегда, была не заперта.
— Заходи, чего в проёме топчешься? — донёсся из глубины квартиры голос.
Софья, на автомате, поцеловала мать в сухую, морщинистую щёку.
— Здравствуй, мама.
— На себя посмотри! Совсем иссохла. Вечно эти твои тренажёрные залы, лишь бы людей к себе не подпускать, — с порода начала мать, оценивающим взглядом окидывая дочь.
— Мам, дело какое? Ты же сама писала — срочно.
— Виктору плохо, — без предисловий выпалила Валентина Ивановна. — С работы его выставили. Та особа от него сбежала, квартиру забрав. Денег нет. А у тебя… У тебя всё есть! — В её голосе прозвучала не боль, а почти торжествующая нота.
— И что? — холодно спросила Софья.
— Что «и что»? Ты сестра! Ты должна помочь. Машину свою продай, деньги отдай. Твою квартиру реализуем, Витя ипотеку оформит. А мы с тобой к нему подселимся. Семейный очаг возродим!
Софья смотрела на мать, не веря своим ушам. Она ждала многого, но не такого циничного сценария.
— Ты это серьёзно?
— А как же! Я о семье думаю! А ты о чём? О карьере? О себе любимой? Мужа нет, детей нет. Кто о тебе в старости позаботится? А брат — он кровь, он наследник!
— Наследник чего, мама? — тихо, но с железной твердостью в голосе спросила Софья. — Он тридцать четыре года на твоей шее сидит. Теперь на мою просится. Но не выйдет.
— Упираешься? Вся в свою работу! А счастье где?
— Осторожнее, мама, — резко оборвала её Софья. — Не заходи туда.
— Да как ты смеешь со мной так разговаривать! Он твой брат! Кровь от крови! Ты хочешь, чтобы он по миру пошёл?
— Хоть по миру, хоть под забором. Я его не рожала. И кормить не намерена.
Валентина Ивановна вскочила, её лицо исказилось гневом.
— Я на тебя жизнь положила! Одна! Думаешь, легко мне было?
— А для кого ты жила, мама? — в глазах Софьи стояли слёзы гнева и боли. — Для меня? Чтобы потом упрекать каждый мой шаг? Или для Виктора, вечно вытаскивая его из ям, которые он сам себе роет?
— Неблагодарная тварь!
— Нет, мама. Я просто перестала быть вашим ресурсом. Виктор — твой сын. Вот ты о нём и заботься. А я буду жить своей жизнью.
— Значит, от семьи отрекаешься?!
Софья развернулась и пошла к двери.
— Ты всегда хотела, чтобы я жила ради вас. А я решила жить ради себя. Прощай.
— Чтоб ты сгинула в своей каменной коробке! Одна-одинёшенька! — крикнула ей вдогонку мать.
Софья захлопнула дверь. Спускалась по лестнице, опираясь на перила, потому что ноги подкашивались. На первом этаже её остановил сосед, пожилой интеллигентный мужчина с добрыми глазами.
— Баталии из-за наследства? — с лёгкой улыбкой поинтересовался он.
Софья неожиданно для себя рассмеялась:
— Что-то в этом роде. Только наследство пока ещё моё.
Села в машину, включила зажигание. По радио лилась песня о свободе. «Птичка выпорхнула из клетки», — подумала она с горькой иронией.
В этот момент телефон завибрировал. «Виктор». На экране — их общее детское фото, два счастливых, беззаботных лица. Сердце сжалось от боли. Но пальцы сами потянулись к кнопке «Отклонить вызов». А затем она зашла в контакты и удалила номер. Сначала брата. Потом — матери.
В ту ночь она не сомкнула глаз. Перед ней проносились картины прошлого: вечные упрёки матери, проделки брата, которые всегда сходили ему с рук, её собственная роль «удобной» и «ответственной» дочери. Она поняла, что её жизнь была не её жизнью, а постоянным выполнением чужих ожиданий.
Наутро она написала заявление об уходе. Не обычное, с отработкой, а увольнение по собственному с формулировкой «по причине непреодолимых личных обстоятельств». На прощанье шеф, уважаемый мэтр юридического мира, сказал: «Софья, вы лучший боец в моей команде. Жаль терять. Но я вижу в твоих глазах решимость. Удачи».
Первые недели она провела в странном оцепенении: спала до полудня, смотрела бесконечные сериалы, заказывала еду на дом. Потом наступил период тотальной уборки: она вымыла каждый сантиметр квартиры, перебрала все вещи, выкинула горы хлама. Она избавлялась не от пыли, а от следов прошлой жизни.
Однажды, разбирая старые бумаги, она нашла свою школьную тетрадь с сочинениями. В одном из них, написанном неровным детским почерком, было: «Когда я вырасту, я стану сильной и свободной. Я буду помогать тем, кого люблю». Она горько улыбнулась. Сильной стать получилось. Свободной — только сейчас. А помогать… помогать она научилась только тем, кто воспринимал это как должное.
Через месяц раздался звонок в домофон. Голос брата был сладким и заискивающим.
— Сестрёнка, можно на минутку? Важное дело.
Она, сама не зная почему, нажала кнопку «Открыть». Через полчаса на пороге стоял не только Виктор, но и ухоженная дама лет пятидесяти с дипломатом и строгим костюмом. Риелтор.
— Софья, мы с мамой подумали, — начал Виктор с натянутой улыбкой, — тебе же на природе лучше будет! Воздух, покой. А здесь я возьму на себя все хлопоты. Квартиру твою продадим, тебе апартаменты в эко-поселении подберём, ещё и доплата останется. По-семейному, по-братски.
Софья смотрела на него с ледяным спокойствием.
— По-братски? Как когда ты занял у меня сто пятьдесят тысяч на ремонт своей иномарки и «забыл» вернуть? Или как когда я платила за твою учебу в институте, который ты так и не окончил? Нет, Витя, хватит.
— Да ты же одна! Зачем тебе такие метры? — попытался он улыбнуться.
— Люблю по диагонали спать, — парировала Софья.
Риелтор кашлянула:
— Софья Владимировна, для чистоты сделки потребуются документы от всех совладельцев...
— Каких ещё совладельцев? Я здесь единоличный собственник.
— Ну, мы думали… — замялся Виктор.
— Что вы уже мысленно здесь прописались? Или, может, уже подали иск о признании меня недееспособной? — её голос зазвенел сталью. — Уходите. Сейчас. И если появитесь здесь again, вызову полицию.
Лицо брата перекосилось.
— Да ты с катушек съехала! Из-за тебя семья рушится! Мама права!
— Семьи, Витя, у нас никогда и не было. Был ваш семейный бизнес по эксплуатации меня. Сеанс окончен.
После их ухода Софья поняла — это только начало. И она не ошиблась. Вечером пришла мать. С порога, не здороваясь:
— Два варианта. Либо оформляешь долю на брата, либо мы идём в суд. Будем доказывать, что ты покупала квартиру на наши деньги.
— Какие деньги? Вы мне не дали ни копейки.
— А в суде мы скажем иначе. И кто поверит одинокой, озлобленной женщине против пожилой матери и несчастного брата?
Софья смотрела на неё с отвращением и… жалостью.
— Хорошо, мама. Играем по твоим правилам. Но помни: я юрист. И я играю на поражение противника.
Она нашла визитку Ирины Павловны, своей бывшей наставницы, а ныне — грозы московских судов по семейным делам. Та выслушала её, перебирая чётки.
— Значит, систематическое психологическое давление, попытка мошенничества с недвижимостью и шантаж? Хорошо. Мы подготовим встречный иск. О клевете, о возмещении морального вреда. И приложим все твои скриншоты и аудиозаписи. Готова ли ты к тому, что твоя мать будет давать показания против тебя в суде?
— Я готова к тому, чтобы это закончилось, — твёрдо ответила Софья.
Суд стал финальным актом драмы. Валентина Ивановна играла роль убитой горем матери, Виктор — обиженного, но благородного брата. Софья же говорила чётко, холодно, приводя неопровержимые доказательства: выписки со счетов, квитанции, записи разговоров. Судья, женщина с усталым, но проницательным взглядом, выслушала обе стороны и удалилась для принятия решения.
Оглашение решения заняло несколько минут. Суд полностью отклонил претензии матери и брата, признал их действия недобросовестными и обязал компенсировать Софье судебные издержки.
Выйдя из здания суда, Софья повернулась к своим «родственникам» в последний раз.
— С этого момента вы для меня чужие люди. Не звоните, не пишите, не приходите.
— Ты уничтожила свою семью! — прошипела Валентина Ивановна.
— Нет, мама. Я просто перестала быть её жертвой.
Прошло полгода. Софья открыла маленькую собственную практику, специализируясь на помощи женщинам, попавшим в похожие ситуации. Она брала не все дела, только те, где видела реальную несправедливость. Работа приносила удовлетворение.
Она завела собаку, крупного лабрадора, который встречал её радостным лаем. Поменяла интерьер в квартире: добавила ярких красок, мягких пледов, книг, которые любила читать, а не которые «нужно было прочесть». Квартира наконец-то стала живой.
В канун Нового года она поехала в Карелию. Стояла на берегу замёрзшего озера, смотрела на звёздное небо и пила горячий чай из термоса. Было тихо, холодно и невероятно спокойно.
Она подняла кружку.
— За новую жизнь. За свободу. И за себя.
Где-то далеко, в своей хрущёвке, Валентина Ивановна ворчала на сына, который снова искал лёгкие деньги. Но это была уже не её история. Её история только начиналась. И впервые за долгие годы она была автором своей собственной судьбы.