— Опять! Андрей, ты слышишь? Опять этот скрежет! — Марина выскочила из ванной, вытирая мокрые руки о фартук. — Она сейчас развалится! Я же говорила тебе, что нужно было мастера вызвать еще на прошлой неделе.
— Марин, успокойся, — Андрей не отрывался от экрана ноутбука, стоявшего на кухонном столе. — Я посмотрю после работы. Может, там ремень ослаб.
— Ты уже смотрел! — голос Марины сорвался на крик. — В прошлый раз ты тоже «смотрел», а потом мы платили мастеру тройную цену за срочный вызов, потому что она вообще перестала крутить! У меня гора белья, у Даши завтра форма должна быть чистой, у Миши тренировка! Мне что, на руках всё это стирать?
Андрей тяжело вздохнул и захлопнул ноутбук. Шум из ванной действительно стал невыносимым — к монотонному гулу добавился металлический визг, будто кто-то царапал гвоздем по стеклу.
— Ладно, ладно, я понял. Сейчас позвоню. Только не кричи, пожалуйста, детей разбудишь.
Марина опустилась на стул, чувствуя, как дрожат руки. Не от злости, а от бессилия. Эта стиральная машина, старенькая, доставшаяся им еще от его родителей, была последней каплей в череде бытовых проблем. Двухкомнатная квартира, двое детей, ипотека и постоянное ощущение, что деньги утекают сквозь пальцы. Андрей работал программистом, она — бухгалтером на полставки, чтобы успевать забирать детей из школы и садика. Жили они скромно, но дружно, пока быт не начинал давить со всех сторон.
В этот момент зазвонил телефон Андрея. Он посмотрел на экран и лицо его смягчилось.
— Мама звонит, — сказал он и вышел с телефоном в коридор.
Марина услышала обрывки фраз: «Да, мам... Конечно... Не волнуйся... Да, разумеется, приезжай». Она напряглась. Разговоры со свекровью, Тамарой Петровной, редко предвещали что-то хорошее.
Андрей вернулся на кухню с виноватым видом.
— Марин, тут такое дело... У мамы в доме трубы меняют. Весь стояк перекрыли, воды не будет недели две, может, больше. Она спрашивает, можно ли у нас пожить.
Марина молча смотрела на мужа. Две недели. В их крошечной «двушке», где они и так жили друг у друга на головах. Свекровь была женщиной энергичной, властной и не признающей чужих границ. Её визиты на пару часов оборачивались для Марины генеральной уборкой и неделей восстановления душевного равновесия. А тут — две недели.
— Андрей, куда? — тихо спросила она. — У нас дети в одной комнате, мы — в другой. Куда мы ее положим? На раскладушку в гостиной, которая одновременно и наша спальня?
— Ну, Марин, а что делать? Не в гостиницу же ей ехать. Это же моя мама. Она поможет с детьми, пока ты на работе. И готовить она любит, ты же знаешь. Отдохнешь хоть немного.
«Отдохнешь», — горько подумала Марина. Она представила, как Тамара Петровна будет ходить за ней по пятам, давая «ценные» советы по поводу воспитания детей, ведения хозяйства и даже её, Марининой, внешности. Но отказать было невозможно. Это же мама. Святое.
— Хорошо, — выдохнула она. — Пусть приезжает. Только... Андрей, давай договоримся. Две недели. Не больше.
— Конечно, любимая! — обрадовался он, обнял её и поцеловал в макушку. — Ты у меня самая лучшая. Я сейчас же вызову мастера для машинки, не волнуйся.
Тамара Петровна приехала на следующий день, как ураган. С двумя огромными чемоданами, бесчисленными сумками и коробкой с рассадой помидоров для балкона. Она с порога начала командовать, куда ставить её вещи, что нужно немедленно переставить в комнате, чтобы ей было удобнее, и чем кормить «бедных, оголодавших внуков».
Первые несколько дней прошли в относительном мире. Свекровь действительно взяла на себя часть готовки, правда, готовила она исключительно то, что считала нужным, игнорируя предпочтения семьи. Кухня превратилась в её штаб-квартиру. Марина, приходя с работы, обнаруживала стол заставленным кастрюлями с жирными супами и сковородками с жареной картошкой, хотя она сто раз просила готовить что-то более диетическое.
— Мариночка, мужчина должен есть мясо! — безапелляционно заявляла Тамара Петровна. — А дети должны расти на наваристых бульонах, а не на твоей «траве». Посмотри, Андрюша совсем осунулся.
Андрей, разумеется, с удовольствием уплетал мамины угощения, а на недоуменные взгляды Марины лишь пожимал плечами: «Ну вкусно же».
Проблемы начались к концу первой недели. В один из вечеров, когда Марина вернулась домой, она застала в их маленькой кухне незнакомую женщину, громко смеющуюся и пьющую чай с её любимыми конфетами, которые она прятала от детей.
— О, Мариночка, а мы тут с Зиночкой чай пьем! — радостно сообщила Тамара Петровна. — Это моя подруга, Зинаида Аркадьевна. Мы сто лет не виделись, вот она и зашла меня проведать.
Зинаида Аркадьевна, крупная дама в цветастом платье, смерила Марину оценивающим взглядом.
— Здравствуйте. А мы тут вашу жизнь обсуждаем. Тамарочка говорит, вы молодец, работаете, двоих детей тянете. Тяжело, наверное?
Марина пробормотала что-то невнятное и попыталась протиснуться к плите, чтобы начать готовить ужин. Но вся кухня была занята. Гостья сидела на её стуле, на столе стояли чашки, вазочки с вареньем и печеньем.
— Вы надолго? — не выдержала Марина, обращаясь к свекрови.
— Да мы на минуточку! — отмахнулась Тамара Петровна.
«Минуточка» растянулась на три часа. Все это время подруги громко обсуждали своих детей, внуков, болячки и общих знакомых, полностью игнорируя Марину, которая пыталась приготовить ужин на крошечном свободном пятачке стола. Дети, привлеченные шумом, вышли из своей комнаты, но были отправлены обратно с комментарием: «Не мешайте взрослым разговаривать». Когда гостья наконец ушла, Марина чувствовала себя выжатой как лимон.
— Андрей, что это было? — спросила она мужа, когда они остались одни. — Почему в нашем доме посторонние люди?
— Марин, ну что ты начинаешь? Это же подруга мамы. Она пришла её навестить. Тебе жалко чашки чая?
— Мне не жалко чая! Мне жалко своего пространства! Я пришла домой и не могу даже ужин приготовить, потому что на моей кухне сидит чужая женщина и обсуждает мою жизнь!
— Она не чужая, а мамина подруга. И ничего плохого она не говорила. Наоборот, хвалила тебя.
Марина поняла, что разговор бесполезен. Для Андрея это была нормальная ситуация, он не видел в ней ничего предосудительного.
Через день история повторилась, но уже в двойном масштабе. Вернувшись с работы, Марина обнаружила на кухне не только Зинаиду Аркадьевну, но и еще одну даму, которую представили как Раису Павловну. Они пили чай, разложив на столе старые фотографии и громко комментируя их.
— Ой, а это Андрюша в пионерском лагере! Какой худенький был! — ворковала Раиса Павловна. — А сейчас вон какой мужчина видный! Повезло тебе, Маринка, с мужем!
Марина стиснула зубы и молча пошла в комнату. Она решила, что не будет ничего готовить. Пусть сидят голодными. Она легла на кровать и уткнулась лицом в подушку. Чувствовала она себя захватчиком в собственном доме. Каждый уголок, казалось, был пропитан чужим присутствием, чужими запахами, чужими голосами.
Когда пришел Андрей, он застал мрачную картину: жена лежит в комнате, дети смотрят мультики, а на кухне пирует его мать с подругами.
— Марин, а ужина не будет? — осторожно спросил он.
— На кухне есть жареная картошка, — отрезала она, не поворачивая головы. — Твоя мама готовила.
Андрей вздохнул, но спорить не стал. Он поел холодной картошки и уселся за свой ноутбук. Вечер прошел в гнетущем молчании.
На следующий день подруги свекрови пришли снова. На этот раз они принесли с собой какие-то соленья в банках и начали дегустацию прямо на кухонном столе, щедро раздавая советы Марине.
— Мариночка, а ты огурцы солишь? Нет? Ой, как же так, хозяйка должна уметь! Я вот тебя научу, у меня рецепт — пальчики оближешь! — тараторила Зинаида Аркадьевна, вылавливая из банки скользкий огурец.
— И помидорчики мои попробуй! — вторила ей Раиса Павловна. — Сахару побольше класть надо, тогда они нежные получаются. А у тебя, Тамара, муж-то где работает? Всё в командировках?
Они совершенно не замечали, что обращаются к хозяйке дома на «ты» и ведут себя так, будто находятся у себя дома. Марина чувствовала, как внутри у нее закипает ярость. Кульминацией стал момент, когда её дочь Даша принесла показать рисунок — акварельный пейзаж, который она рисовала весь вечер.
— Что это за мазня? — брезгливо сморщилась Зинаида Аркадьевна. — Девочка, деревья так не рисуют. И небо у тебя грязное какое-то.
Даша замерла, её губы задрожали, а из глаз брызнули слезы. Она вырвала рисунок из рук женщины и убежала в свою комнату.
Этого Марина вынести уже не могла.
— Вы что себе позволяете?! — закричала она, вскакивая со стула. — Кто вам дал право обижать моего ребенка?!
Подруги испуганно переглянулись. Тамара Петровна тут же бросилась на защиту.
— Мариночка, что ты кричишь? Зинаида Аркадьевна просто хотела как лучше, дать совет. Ребенок должен адекватно воспринимать критику.
— Это не критика, это хамство! — не унималась Марина. — В моём доме! Моего ребенка! Вон отсюда! Все!
Наступила оглушительная тишина. Зинаида Аркадьевна и Раиса Павловна, покраснев, начали спешно собираться.
— Ну, мы пойдём, Тамарочка, — пробормотала одна из них. — Нервная у тебя сноха какая-то.
Когда за ними захлопнулась дверь, Тамара Петровна повернулась к Марине. Лицо её было искажено обидой.
— Как ты могла? Выгнать моих подруг! Унизить меня перед ними! Они пришли ко мне в гости!
— Они пришли в мой дом! И вели себя здесь как хозяйки, обидели мою дочь!
— Они просто пожилые женщины, им скучно! Они хотели пообщаться! А ты... ты злая, Марина! Злая и негостеприимная! Я от тебя такого не ожидала!
Свекровь схватилась за сердце и, шатаясь, пошла в комнату, где для нее стояла раскладушка. Марина осталась на кухне одна, дрожа от переполнявших её эмоций. Она пошла в детскую, где Даша плакала, уткнувшись в подушку. Марина обняла дочь, гладила её по волосам и шептала, что её рисунок самый лучший на свете.
Вечером состоялся серьезный разговор с Андреем. Он пришел с работы и сразу почувствовал напряженную атмосферу. Свекровь лежала в комнате, демонстративно отвернувшись к стене и попивая валерьянку.
— Ты выгнала маминых подруг? — спросил Андрей без предисловий.
— Я защищала своего ребенка, — твердо ответила Марина. — Одна из них назвала рисунок Даши «мазней». Даша плакала весь вечер.
— Мам, ну они же старушки, что с них взять? Могла бы и потерпеть.
— Терпеть? Андрей, я терплю уже неделю! Я терплю, что моя кухня превратилась в проходной двор. Я терплю, что в моем доме хозяйничают чужие люди. Я терплю, что мне дают советы, о которых я не прошу. Но я не буду терпеть, когда обижают моих детей!
— Ты всё преувеличиваешь! — начал заводиться Андрей. — Мама просто хотела как лучше! Она скучает, ей нужно общение! А ты устроила скандал на пустом месте и довела её до слёз!
— Я её довела? А то, что я каждый день прихожу в дом, полный чужих людей, и чувствую себя прислугой, это ничего? Ты хоть раз спросил, как я себя чувствую? Ты хоть раз сказал своей маме, что это наш дом и здесь есть свои правила?
— Какие правила, Марина? Не пускать в дом друзей? Это не правила, это эгоизм!
Они кричали друг на друга, не стесняясь в выражениях. Это была их первая серьезная ссора за многие годы. Марина поняла, что муж никогда не будет на её стороне в конфликте с его матерью. Для него мама была святой, а её чувства — чем-то второстепенным.
Следующие несколько дней прошли в ледяном молчании. Свекровь с Мариной не разговаривала, общаясь только с сыном и внуками. Подруги больше не приходили. Казалось, жизнь должна была наладиться, но напряжение в воздухе можно было резать ножом. Две недели, о которых они договаривались, подходили к концу. Марина считала дни до отъезда свекрови.
В пятницу вечером, ровно через две недели после приезда Тамары Петровны, Андрей вернулся с работы особенно мрачный.
— Я звонил маме в дом, — сказал он, избегая взгляда Марины. — У них там... в общем, нашли еще какую-то протечку. Говорят, ремонт затянется еще на неделю. Минимум.
Марина почувствовала, как земля уходит у неё из-под ног. Еще неделя. Или две. Или вечность. Она посмотрела на мужа, на его виноватое лицо, и поняла, что он не будет ничего делать. Он не скажет своей маме: «Извини, но тебе придется найти другое место». Он будет и дальше просить её «потерпеть».
Всю ночь она не спала. Она перебирала в голове варианты, но не находила выхода. Скандалить бесполезно. Просить — унизительно. Терпеть — невозможно. Она чувствовала себя в ловушке, в собственном доме.
Утром в субботу она встала раньше всех. Молча собрала небольшую сумку: свою одежду, вещи детей. Потом разбудила Дашу и Мишу.
— Мы едем в гости к бабушке, — тихо сказала она им. — На несколько дней.
Андрей вышел из спальни, протирая глаза, и замер на пороге, увидев собранных детей и сумку в руках Марины.
— Ты куда?
— Мы едем к моей маме, — спокойно ответила Марина, глядя ему прямо в глаза. — Думаю, ей не помешает наша компания. А вы тут оставайтесь. Тамаре Петровне нужно пространство, чтобы принимать подруг. Не хочу ей мешать.
На лице Андрея отразилась целая гамма чувств: удивление, непонимание, страх. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но не нашел слов.
Из комнаты выглянула Тамара Петровна, привлеченная голосами.
— Что здесь происходит? Мариночка, куда ты собралась с утра пораньше?
Марина посмотрела на свекровь, потом снова на мужа. В её взгляде не было ни злости, ни ненависти. Только безграничная, холодная усталость.
— Мы просто освобождаем вам место, Тамара Петровна, — сказала она так же спокойно. — Вам ведь нужно где-то встречаться с подругами. Наша квартира для этого идеально подходит. Не стесняйтесь. Чувствуйте себя как дома.
Она взяла детей за руки и, не оглядываясь, вышла за дверь. Андрей так и остался стоять в коридоре, растерянно глядя на закрывшуюся дверь, за которой исчезла его семья. Из комнаты доносился обиженный голос его матери: «Андрюша, что это было? Куда она пошла? Она что, меня выжила из собственного дома?» Но он уже не слышал её. Он слышал только оглушительную тишину опустевшей квартиры.