— Это мой дом! И здесь мои правила! — отрезала мать, словно рубила топором воздух.
— Но это мой ребенок! И только я решаю, чем его кормить! — взбрыкнула Настя, голос звенел отчаянием.
— Как ты можешь решать? — Валентина Петровна уперла руки в бока, словно наседка, готовая к бою. — У тебя опыта — кот наплакал, а я тебя, между прочим, сама вырастила! Одна!
— Да как же мне его получить, если ты не даешь мне и шагу ступить самостоятельно? – в глазах дочери плескалось возмущение. — Ты день и ночь твердишь, что и как мне делать, словно я марионетка!
— Да потому что тебе нельзя доверить ребенка! — выпалила мать, и слова ее прозвучали, как приговор. — Без меня он и дня не проживет!
— Мама, что ты такое говоришь?! — в голосе Насти послышались нотки ужаса. — Неужели ты считаешь меня совсем уж никчемной? В конце концов, есть врачи, интернет…
— Вот именно! — с новой силой взвилась мать. — Ты слушаешь каких-то сопляков в белых халатах с их купленными дипломами! А в интернете твоем сидят такие же клуши, как ты, и учат жить!
Из детской донеслись приглушенные звуки: ворочанье, недовольное кряхтение, а затем раздался оглушительный рев, заполнивший всю квартиру.
— Ну вот! Что я говорила! Даже уложить ребенка нормально не можешь! — торжествующе воскликнула мать, указав на дверь детской победным жестом.
— Я его прекрасно уложила. Если бы ты не надрывалась, Митя проспал бы еще час, — устало и раздраженно парировала Настя. Ежедневные стычки с матерью выматывали ее, словно жестокая битва. Она так надеялась на короткую передышку, пока спит ее шестимесячный сын, но материнский гнев в очередной раз разрушил хрупкий покой.
— Ах, так это я во всем виновата?! — не унималась Валентина Петровна, распаляясь все больше. — Я для вас все делаю! Приютила вас в своей квартире! Ночей не сплю! Помогаю тебе с внуком! И вот она, благодарность!..
— Я не прошу тебя постоянно нянчиться с нами, — резко отрезала Настя и, развернувшись, ушла в детскую, словно в убежище.
Валентина Петровна, как тень, скользнула следом.
— Ну как тут уснешь, когда дитя даже не укрыто? — всплеснула она руками, полными показного ужаса. — Замерз ведь, вот и надрывается. Что за мать, если ребенка в леднике держит?
— Мам, на улице духота, какое одеяло? Он и так липкий от пота.
Настя извлекла из кроватки разгоряченного, с красным от плача личиком, малыша.
— А ну, отдай его мне, — немедленно прозвучал приказ, подкрепленный протянутыми руками. — Сейчас мы Митеньку умоем, переоденем, яблочко дадим… — заворковала она, словно над птенчиком.
— Я сама справлюсь. Переодеть и накормить собственного сына я, надеюсь, еще в состоянии. И никаких яблок ему нельзя, — устало попыталась отстоять свою территорию Настя.
— Сильно сомневаюсь, что ты вообще хоть с чем-то способна справиться! — брови матери сошлись на переносице. — И чем, скажи на милость, младенцу может повредить спелое яблочко?
— Наш педиатр сказала, что Мите пока рано такое, только пюре.
Настя, стараясь укрыть мокрого Митю от назойливой опеки, направилась в ванную. Валентина Петровна, как верный цербер, не отступала ни на шаг.
— Что они там знают, эти доктора? В наше время детям все давали! И никто не зудел над ухом, не учил матерей, как детей растить.
— Ну, значит, тебе повезло, — буркнула Настя, мельком проверяя температуру воды. — Мне вот о таком остается только мечтать.
— Недовольна, значит, что мать помогает, советы дает? — Валентина Петровна обиженно поджала губы. — Плохо тебе, значит? А я бы посмотрела, как ты ночи напролет его укачиваешь, как я тебя когда-то.
— Митя спит хорошо, слава богу, — парировала дочь. — Но если бы понадобилось, я бы вставала или Саша…
При упоминании зятя лицо тещи мгновенно исказилось. Глаза, до этого полные фальшивой заботы, сузились, и она, сверля Настю подозрительным взглядом, процедила:
— Это он тебя против матери настраивает, да?
И, не дождавшись ответа, продолжила своим ядовитым монологом.
— Я так и знала! Змею пригрела на груди! Конечно, ему только дай волю тут командовать, свои порядки завести! Вот так всегда: пусти лису в курятник – жди беды.
Настя, закутав распаренного Митю в пушистое полотенце, словно в кокон, решительно двинулась из ванной. Валентина Петровна, словно тень, отступила, но тут же приклеилась следом, наступая на пятки, словно преследователь.
— А твой Саша, небось, сам троих сыновей из пеленок вынянчил, все тонкости знает? – прошипела она с ядовитой ухмылкой. – Раз так легко решает, слушать тебе мать или нет.
— Саша никого не растил, но он в вопросах ухода разбирается получше многих, и уж точно никогда не навредит Мите, – парировала Настя, укладывая сына на пеленальный столик с нежностью, стараясь укрыть его от этого словесного града.
— То есть ты, значит, чужому мужику, которого и знаешь-то всего ничего, доверяешь больше, чем родной матери, которая двадцать пять лет тебя с ложечки кормила?
Глаза Валентины Петровны, казалось, вот-вот брызнут слезами; оскорбленная материнская любовь – роль, исполняемая ею с виртуозностью профессиональной актрисы.
— Во-первых, я знаю Сашу достаточно, чтобы ему доверять. А во-вторых, – Настя нежно опустила малыша в кроватку и повернулась к матери, — ты не думаешь, что все наши раздоры оттого и случаются, что ты до сих пор пытаешься меня воспитывать?
— Значит, ты хочешь сказать, что я во всем виновата? Что специально провоцирую скандалы, когда денно и нощно пекусь о тебе, помогаю, опытом делюсь? – Валентину Петровну, казалось, невозможно было сбить с накатанной колеи.
— Потому что ты постоянно навязываешь свое мнение, – твердо ответила дочь, направляясь к выходу из детской. – Пойдем, мама, может, Митя еще немного поспит.
— Добрый совет – это теперь называется навязыванием мнения? Вот до чего молодежь докатилась! Ни капли уважения к старшим! – продолжала ворчать мать, переходя на сдавленный шепот.
— Мама, прекрати, прошу тебя! – так же шепотом взмолилась Настя. – Ты мне шагу ступить не даешь! Если ты не позволяешь мне самой решать, что хорошо для моего сына, то как ты представляешь себе нашу жизнь, когда мы от тебя съедем?
Настя понимала, что ступила на зыбкую почву. Сейчас мать вспыхнет, словно спичка, потом затаит обиду и объявит молчаливую войну, протяженностью в час, а то и два. И пусть эта перспектива не сулила ничего приятного, женщина готова была заплатить эту цену за краткий миг передышки. Ей так отчаянно хотелось хоть немного отдохнуть, пока Митя мирно посапывал в своей кроватке…
— Съедете?! — в голосе матери заклокотал возмущенный гнев. — И куда это вы интересно собрались? На что жить будете? Кто вам помогать станет? Неужто свекровь твоя примчится, чтобы с Митькой сидеть, пока ты по работам скачешь?
Настя промолчала, устроившись на кухне с остывающей чашкой чая. Бросив взгляд на часы, она прикинула: еще минут десять словесной эквилибристики, подстегиваемой собственными тирадами, и мать удалится в свою комнату, зализывать раны гордости.
— Ну, как знаешь! — прошипела та на исходе отведенного срока. — Только потом не вздумай прибегать ко мне с жалобами и просьбами!
С высоко поднятой головой, словно оскорбленная королева, женщина скрылась за дверью своей комнаты, оставив после себя звенящую тишину.
— Ну, как день прошел? — спросил Александр, вернувшись с работы раньше обычного.
Валентина Петровна все еще хранила молчание, демонстрируя зятю свое презрение отсутствием.
— Все плохо, — выдохнула Настя. — Мама опять устроила бурю в стакане, потому что я не дала ей купать Митю и пичкать его яблочным пюре.
— Ты сильно устала? — Александр с сочувствием взглянул на жену.
— Да как обычно, — пожала плечами та и прижалась к нему. — Знаешь, я больше устаю от маминых придирок и нравоучений, чем от Митьки. Он-то золото-ребенок, как и его папа.
Настя впервые за день искренне улыбнулась.
— Так, может, ну ее, эту экономию? – Александр внимательно смотрел на жену, пока та поворачивалась к нему от плиты с полной тарелкой. — Давай съедем? Снимем квартиру и сбежим отсюда.
Настя отрицательно покачала головой.
— Да погоди ты, Насть, — заторопился муж, в голосе его зазвучало мольба. — Пусть это и влетит нам в копеечку, но ведь я не зря горбачусь, у меня зарплата хорошая, да и ты скоро выйдешь из декрета. Потихоньку соберем на первый взнос, жизнь-то долгая, успеем.
Настя упрямо поджала губы, молчание стало ее бронёй.
— Послушай, если ты так и будешь жить в этом напряжении, до беды недалеко. А малышу нужна здоровая, счастливая мама, понимаешь? А не вот это вот…
— Мать нас никуда не отпустит, — обреченно прошептала она. — Она уверена, что нам ребенка доверить нельзя, что мы его загубим. Не так оденем, не тем накормим, и вообще… без ее-то присмотра мы пропадем.
Женщина, словно сломленная, опустилась на табурет, ладони закрыли лицо, скрывая отчаяние.
— Но я, если честно, уже боюсь оставлять Митю с ней наедине. То укутает его, как в кокон, не смотря на духоту, то даст что-нибудь, что ему еще рано есть. А если он заболеет, я даже представить боюсь, какое она ему лечение назначит…
Александр смотрел на жену с болью. Ему претило ее состояние, угнетала эта безысходность. Он бы давно избавил ее от этих мучений, если бы не ее собственное, упрямое решение.
— Подумай, Насть, над моими словами, прошу тебя, — с нажимом произнес Александр. — Так больше продолжаться не может.
-Да кого ты слушаешь! - Тёща кричала,брызгая слюнями. Слушаешь всех подряд,уши развесив,а на мать наплевать. - А эта пигалица совсем ничего не знает.
— Эта пигалица — наш педиатр! — взвизгнула жена, перекрикивая шум ссоры. — И она сказала, никаких твоих трав Мите! У него аллергия! Ты хоть понимаешь, это может быть опасно?!
В прихожей, словно тень, проскользнул мужчина. Сбрасывая с себя одежду, он скользнул в ванную, где шум льющейся воды заглушил отголоски разгорающегося скандала.
— Опасность от трав? — взвилась теща, распаляясь все больше. — Всю жизнь детей лечили травами! Что за блажь — аллергия? И откуда у Митеньки аллергия взялась, если ни у кого в роду не было? Или это от того, что ты моего внука витаминами не пичкаешь? Яблочко пожалела!
— Я больше не могу! — истерично выкрикнула Настя, в голосе зазвенели слезы отчаяния. — Мне нужно к сыну! У него жар, а я тут с вами грызусь!
Протяжный крик младенца, перешедший в надрывный кашель, пронзил воздух. Обе женщины, словно подхваченные невидимой волной, ринулись в детскую. Александр шагнул в гостиную, еще недавно бурлившую страстями, но поле битвы переместилось к колыбели.
— Укрой его получше! — властно рявкнула теща, словно отдавая приказ дивизии.
— Мама, у него же жар, ему нельзя! — взмолилась Настя, тщетно пытаясь образумить мать.
— И кто тебе это вбил в голову? Твоя участковая пигалица?! — голос Валентины Петровны взлетел на истеричные высоты.
— Мама, ну не кричи, — прошептала Настя, готовая расплакаться, — Митеньке и так плохо…
— Ему плохо не от меня, а от твоего горе-лечения!
Теща предприняла попытку штурмом взять кроватку, чтобы затолкать внука в парник из одеял, но Настя отчаянно сопротивлялась, преграждая ей путь. Александр больше не мог выносить этот балаган. Он нахмурился, наблюдая этот кошмар.
— Здравствуйте, Валентина Петровна, — произнес он, входя в детскую. Женщины от неожиданности шарахнулись в разные стороны, словно их окатило ледяной водой.
В вихре ссоры они даже не заметили его возвращения.
— Настя, собирай вещи. Мы уходим.
Жена подняла на него заплаканные, полные растерянности глаза.
— Это ты куда намылился увести мою дочь и моего внука? — первой пришла в себя теща, вновь ощетинившись. — Я никуда вас не пущу! Если моя дочь под моим чутким присмотром умудрилась запустить Митеньку до болезни, то что с ним станет, если она останется одна?!
— Настя, собирай вещи, — медленно, как глухому, повторил муж, вкладывая в каждое слово стальную твердость. — Все самое необходимое для тебя и Мити на первое время. Остальное заберем позже.
— Но куда мы поедем? — всхлипнула Настя, полная страха. — Митенька так ослаб…
— Ничего страшного, сейчас не зима, погода хорошая, он нормально перенесет дорогу в машине, — успокоил ее муж, стараясь сохранять спокойствие. — Поедем пока к моим родителям. Они в отпуске, квартира пустует. С мамой я договорюсь. Месяц у нас будет, чтобы подыскать что-нибудь другое.
— Никуда не пойдете! — бросилась в прихожую теща, раскинув руки и заслоняя дверь, как крепостную стену. — Я не позволю вам увезти моего внука!
Настя, словно очнувшись, принялась судорожно собирать вещи, муж помогал ей. Митя, словно чувствуя неладное, затих в своей кроватке, прислушиваясь к напряженной тишине, повисшей в воздухе.
— Вы еще приползете ко мне на коленях! — визжала Валентина Петровна, захлебываясь ядовитой слюной, пока молодые, словно беглецы, спешно выносили сумки в прихожую.
— Принесете сопливого внука, умолять будете, чтобы я его своей чудодейственной травой вылечила! — завывала она, как баба-яга, провожая взглядом их торопливое бегство по лестнице.
— Попомните, змееныши! Я еще услышу ваши вопли раскаяния! – каркнула она вслед удаляющемуся такси, словно накладывала проклятье.
Но злые чары не сработали. Спустя неделю Митя, вопреки всем пророчествам, был здоров и весел, не прибегая к помощи бабушкиных снадобий. Молодые, словно вырвавшись из плена, довольно быстро нашли уютное гнездышко и упорхнули туда, подальше от материнского крыла.
Валентина Петровна, словно коршун, выжидавший добычу, нанесла свой визит лишь спустя два месяца. На ее лице, испещренном сетью морщин, застыла самодовольная уверенность: вот сейчас-то они приползут, униженные и просящие прощения. Но к едкой досаде, ее ждала совсем иная картина. В доме молодых царили мир, благополучие и тихая радость, словно она попала в чужой, параллельный мир.
— Значит, я… я больше не нужна? — прошипела она, пряча за маской обиды и разочарования уязвленное самолюбие, и бросила испепеляющий взгляд на счастливую пару.
— Что вы, Валентина Петровна, — с искренней улыбкой ответил зять, — приходите в гости, мы вам всегда рады.
— Но только… тут теперь наш дом. И наши правила, — твердо и спокойно добавила дочь, словно захлопнула дверь в прошлое.
Валентине Петровне, словно злому духу, пришлось отступить. Пришлось смириться, хотя душа ее кипела от ярости и бессилия.