Утро выдалось пасмурным. Серое небо за окном нависало тяжелым одеялом, и моросящий дождь стучал по подоконнику, будто напоминая — осень не отступит. Я мешала ложечкой чай, глядя на круги, расходящиеся от центра чашки, и думала, что именно так сейчас выглядит моя жизнь — круги от брошенного камня, которые всё расширяются, захватывая новые территории.
Телефон завибрировал. Сообщение от Кати, моей подруги: «Ну что, говорили с ней?» Я не стала отвечать. Что тут скажешь? Как объяснить, что твоя свекровь решила продать свою долю в квартире, где вы живете с мужем и ребенком, потому что «так будет справедливо»?
Миша вышел из ванной, на ходу вытирая волосы полотенцем. Его лицо выглядело осунувшимся, под глазами залегли тени — следы бессонной ночи и бесконечных разговоров.
— Кофе будешь? — спросила я, хотя знала ответ.
— Нет, спасибо, — он бросил полотенце на спинку стула. — Мама звонила. Сказала, что риелтор придет сегодня фотографировать квартиру.
Я замерла с чашкой у губ.
— Что? Мы же договорились, что сначала всё обсудим!
Миша пожал плечами, и в этом жесте было столько беспомощности, что мне захотелось одновременно обнять его и встряхнуть.
— Она сказала, что уже месяц обсуждаем, а воз и ныне там. И что она имеет полное право распоряжаться своей собственностью.
— Четвертью собственности, — уточнила я. — У нее четверть квартиры, не забывай.
— Да какая разница? — он с раздражением провел рукой по волосам. — Она может продать свою долю кому угодно. И ты прекрасно знаешь, что никто нормальный не купит четверть квартиры. Только те, кто специально на этом наживается.
Я знала. Мы с Мишей уже изучили все возможные варианты с тех пор, как Тамара Сергеевна объявила о своем решении. Продать долю постороннему — значит, пустить в нашу жизнь чужого человека, который будет иметь право на часть квадратных метров. Выкупить самим — нет таких денег. Продать всю квартиру и разделить — потерять дом, который мы обустраивали годами.
— Может, еще раз попробуешь с ней поговорить? — я посмотрела на мужа с надеждой.
— И что я ей скажу? Что мы с тобой хотим жить в этой квартире одни? Так она и отвечает: «Я тут прописана, значит, имею право». И формально она права. Эта квартира досталась нам от бабушки, и доли распределены на всех.
Дверь детской скрипнула, и на пороге появилась заспанная Аленка, наша семилетняя дочь, с растрепанными волосами и любимым плюшевым зайцем в руках.
— Мам, пап, а почему вы ругаетесь?
— Мы не ругаемся, солнышко, — я попыталась улыбнуться. — Просто обсуждаем взрослые вопросы. Давай-ка умываться и завтракать, а то в школу опоздаем.
Пока я собирала Аленку, Миша молча пил кофе, который все-таки сварил себе. Его взгляд был устремлен куда-то в пространство, и я знала, о чем он думает. О том, как объяснить семилетнему ребенку, что бабушка может лишить их дома.
Тамара Сергеевна позвонила в дверь ровно в одиннадцать, когда я только вернулась из школы. С ней был мужчина с фотоаппаратом — тот самый риелтор.
— Доброе утро, Верочка, — она кивнула мне, проходя в прихожую. — Познакомься, это Игорь Семенович, он поможет нам с продажей.
— С продажей вашей доли, вы хотели сказать, — я скрестила руки на груди.
Тамара Сергеевна поджала губы.
— Не начинай. Мы договорились, что я имею право распоряжаться своей собственностью. А Игорь Семенович сделает несколько фотографий для объявления.
Мужчина переводил взгляд с меня на свекровь, явно чувствуя себя неловко.
— Может, я зайду позже? — предложил он. — Когда вы решите...
— Ничего решать не нужно, — отрезала Тамара Сергеевна. — Я предупреждала о вашем визите. Верочка просто немного нервничает, но это не проблема. Проходите.
Она провела риелтора в гостиную, а я осталась стоять в прихожей, чувствуя, как внутри поднимается волна возмущения. Эта женщина приходит в наш дом, где мы с Мишей и Аленкой живем уже восемь лет, и распоряжается как хозяйка!
Через полчаса, после того как Игорь Семенович сфотографировал все комнаты (я отказалась показывать нашу спальню и детскую), Тамара Сергеевна задержалась. Риелтор ушел, а она села на кухне, демонстративно разглядывая потолок.
— Что-то еще, Тамара Сергеевна? — спросила я, стараясь говорить спокойно.
— Да, Верочка. Я хочу еще раз объяснить свою позицию, — она сложила руки на столе. — Я отдала этой семье всю жизнь. Растила Мишеньку одна, сама знаешь. Помогала вам с ремонтом, с Аленкой сидела, когда ты на работу вышла. А теперь я на пенсии, денег не хватает, здоровье пошатнулось. И что я получаю взамен? Холодность и претензии.
Я глубоко вдохнула, считая до пяти, чтобы не сказать лишнего.
— Никто не отрицает вашу помощь и поддержку. Но продажа доли — это не решение. Вы же понимаете, что к нам может въехать совершенно посторонний человек.
— Так выкупите мою долю, — она пожала плечами. — Проблема решена.
— Вы знаете, что у нас нет таких денег, — я пыталась говорить ровно, но голос дрогнул. — Мы еще кредит за машину не выплатили, а тут больше миллиона...
— А у меня есть? — она повысила голос. — Я тридцать лет проработала бухгалтером в ЖЭКе! Мне на лекарства не хватает, а я должна сидеть на этих квадратных метрах и радоваться?
— Мы никогда не отказывали вам в помощи. Миша каждый месяц...
— Подачки! — она резко встала. — Я не за тем всю жизнь горбатилась, чтобы на старости лет клянчить деньги у собственного сына. Я хочу иметь свои средства. И имею право распорядиться своей собственностью как считаю нужным.
Дверь хлопнула, и я осталась одна. За окном дождь усилился, барабаня по стеклу, как будто вторя моему участившемуся сердцебиению.
Вечером, уложив Аленку спать, мы с Мишей сидели в гостиной. Я рассказала ему о визите риелтора и разговоре с его матерью.
— И что теперь делать? — спросила я, когда он долго молчал.
— Не знаю, — он потер виски. — Может, взять кредит? Только нам и так тяжело, а тут еще такая сумма...
— А если мы согласимся на продажу всей квартиры? Разделим деньги и купим что-то поменьше?
— И потеряем половину стоимости на сделках и налогах, — вздохнул Миша. — Плюс переезд, ремонт, смена школы для Аленки... Я не знаю, Вер. Просто не знаю.
Мы легли спать, так и не найдя решения. Я долго ворочалась, слушая ровное дыхание мужа, который, наконец, провалился в беспокойный сон. В голове крутились обрывки фраз, цифры, варианты — и ни один не казался приемлемым.
Утром раздался звонок от Тамары Сергеевны.
— Вера, — ее голос звучал непривычно взволнованно, — ты можешь приехать? Мне нужно с тобой поговорить. Без Миши.
Я напряглась. Что еще она придумала?
— Хорошо, — согласилась я после паузы. — Буду через час.
Квартира свекрови встретила меня запахом лекарств и свежезаваренного чая. Тамара Сергеевна сидела на кухне, перед ней лежала стопка бумаг.
— Садись, — она кивнула на стул напротив. — Чай будешь?
— Спасибо, не нужно. О чем вы хотели поговорить?
Она внимательно посмотрела на меня, как будто оценивая.
— Знаешь, я вчера думала всю ночь. И поняла кое-что. Мы с тобой не ладим, это факт. Ты считаешь меня вздорной старухой, я тебя — бесчувственной невесткой. Но есть кое-что, что важнее наших отношений — Мишенька и Аленка.
Я молча ждала продолжения.
— Игорь Семенович нашел покупателя на мою долю, — она подвинула ко мне один из листов. — Некий господин Суворов. Знаешь, чем он занимается? Скупает доли в квартирах, а потом выживает оттуда остальных собственников. Делает жизнь невыносимой, пока люди не согласятся продать всю квартиру за бесценок.
Я почувствовала, как холодеет спина.
— И вы... хотите продать ему?
— Я хотела, — она вздохнула. — Но потом представила, как этот человек будет приходить в квартиру, где живет моя внучка. Как Аленка будет бояться выйти из своей комнаты. Как Мишенька будет разрываться между работой, семьей и судами.
Она помолчала, разглядывая свои руки с набухшими венами.
— Я много думала о том, что на самом деле хочу, — продолжила она тихо. — Да, мне не хватает денег. Да, я чувствую себя ненужной. Но я не хочу, чтобы мой сын и внучка страдали. Поэтому у меня есть предложение.
Она достала еще один лист бумаги.
— Я готова отказаться от продажи доли. Но взамен хочу, чтобы мы заключили соглашение. Вот, я уже составила.
Я взяла документ и начала читать. Свекровь просила о регулярной материальной помощи — сумма была немаленькая, но посильная. О том, чтобы мы с Мишей забирали ее на все праздники и дни рождения. И еще — чтобы Аленка проводила с бабушкой один день в неделю.
— Это... шантаж? — я подняла на нее взгляд.
— Это договор, — она поджала губы. — Я старею, Вера. И я боюсь умереть в одиночестве. Когда ты последний раз спрашивала, как я себя чувствую? Когда Мишенька последний раз просто заезжал попить чаю, без повода? Когда Аленка рисовала мне открытку?
Я молчала, потому что знала — она права. В суете повседневных дел, в потоке работы и домашних забот мы действительно стали редко навещать свекровь. Звонили только по делу, заезжали наскоком.
— Мне не нужны деньги ради денег, — продолжила она тише. — Мне нужно знать, что я не брошена. Что меня не забудут, едва я перестану быть полезной.
Что-то в ее словах задело меня за живое. Может, потому что я сама боялась старости? Или потому что в ее глазах вдруг увидела не вздорную свекровь, а просто одинокую женщину?
— Я поговорю с Мишей, — сказала я, складывая бумаги. — Но мне кажется, мы можем договориться. Только не через шантаж и угрозы, а по-человечески.
— Да? — в ее голосе проскользнула надежда. — И как это — по-человечески?
— Например, так, — я выдохнула и решилась. — Мы с Мишей давно думали о том, чтобы переехать в район получше, поближе к хорошей школе для Аленки. Квартира нам уже маловата, если честно. Что если мы действительно продадим ее, всю целиком, но вместо одной большой купим две — поменьше? Одну для нас, другую для вас. В одном районе, чтобы мы могли чаще видеться.
Тамара Сергеевна смотрела на меня, не моргая.
— Ты... серьезно? Вы бы согласились?
— Если финансово это возможно, то почему нет? — я пожала плечами. — В конце концов, может быть, так будет лучше для всех. Новое начало.
— Но ведь вы столько сил вложили в ремонт, обустройство...
— Вещи — это просто вещи, — я удивилась сама себе, но поняла, что говорю искренне. — Важнее, чтобы все были спокойны и счастливы.
Мы проговорили еще два часа. Не о деньгах и квадратных метрах — о жизни. О том, как Тамара Сергеевна чувствует себя ненужной. О том, как я устаю разрываться между работой и семьей. О том, как Аленка скучает по бабушке, но боится ей звонить, потому что «бабуля всегда такая строгая».
Вечером я рассказала обо всем Мише. Он долго молчал, а потом крепко обнял меня.
— Знаешь, а ведь это может сработать, — сказал он задумчиво. — Мама давно говорила, что ей тяжело подниматься на пятый этаж. А в новых домах есть лифты, консьержи...
— И школы лучше, — добавила я. — И парки рядом.
— Значит, решили?
— Давай хотя бы посчитаем, реально ли это финансово.
Мы провели вечер за калькулятором и сайтами с недвижимостью. Оказалось, что если продать нашу трехкомнатную квартиру в старом фонде, можно купить небольшую двушку в новостройке для нас и уютную однушку для Тамары Сергеевны в том же комплексе. Конечно, пришлось бы добавить, но сумма была уже не такой пугающей.
В воскресенье мы всей семьей, включая Тамару Сергеевну, поехали смотреть жилые комплексы. Аленка прыгала от восторга, увидев детскую площадку и бассейн в одном из них. Свекровь придирчиво осматривала планировки, но в глазах у нее было что-то новое — надежда, интерес к жизни.
— Знаешь, Вера, — сказала она мне, когда мы на минутку остались одни, пока Миша с Аленкой разговаривали с менеджером, — я ведь правда не со зла хотела продать долю. Просто чувствовала себя такой... бесполезной.
— Я знаю, — ответила я. — И, наверное, мы виноваты, что не замечали этого раньше.
— Может, это и к лучшему, — она вдруг улыбнулась. — Иногда нужно хорошенько встряхнуть дерево, чтобы упали спелые яблоки.
Я посмотрела на нее с удивлением. За этой колючей женщиной, которую я столько лет считала врагом, вдруг увидела просто человека. Не такого уж и плохого.
Через три месяца мы переехали в новые квартиры. Тамара Сергеевна живет этажом ниже, и Аленка бегает к ней после школы — бабушка помогает с уроками, а заодно учит внучку печь пироги. Мы с Мишей стали чаще выбираться вдвоем — свекровь с радостью остается с внучкой. А по воскресеньям собираемся все вместе — то у нас, то у Тамары Сергеевны.
Иногда я думаю: что было бы, если бы свекровь тогда не решила продать свою долю? Если бы мы продолжали жить рядом, но как чужие? Если бы так и не научились говорить друг с другом?
И понимаю: иногда конфликт — это не конец, а начало. Начало новых отношений, нового понимания, новой жизни. Нужно только найти в себе силы услышать другого человека. Даже если этот человек — твоя свекровь.
Конец.