— Твоя мать будет жить в моей квартире, а ты переезжай к своим родителям, — заявил муж.
Ложка с недоеденным борщом замерла на полпути ко рту Марины. Она медленно подняла глаза на Вадима. Он сидел напротив, за их общим кухонным столом, и невозмутимо резал котлету. Фарфоровая тарелка, купленная Мариной на распродаже, тихонько звенела под напором ножа.
— Что? — переспросила она, уверенная, что ослышалась.
— Что слышала, — Вадим даже не посмотрел на нее. — У мамы был инсульт. Несильный, слава богу, но врач сказал, что ей нужен постоянный уход. Одна она теперь жить не сможет. Я забираю ее к нам.
Слова были простые, понятные, но смысл их никак не укладывался в голове. «К нам» — это сюда, в эту двухкомнатную квартиру, где они жили уже пятнадцать лет. Где росла их дочь Катя.
— Вадим, но… как это? Куда же я поеду? И почему я?
— Потому что квартира моя, Марина, — он наконец поднял на нее взгляд. В его серых глазах не было ни злости, ни сожаления. Только холодная, деловая констатация факта. — Она досталась мне от бабушки еще до нашей свадьбы. Я же не выгоняю тебя на улицу. Поживешь у своих, пока все не утрясется. Твои родители будут только рады.
Он говорил так, будто предлагал ей съездить на выходные на дачу. Легко и просто. А у Марины внутри все оборвалось. Переехать к родителям. В их крошечную «хрущевку», где в одной комнате жили они, а во второй до сих пор стоял ее старый диван и письменный стол. Где каждый шаг был слышен, а любой разговор становился достоянием всех. Вернуться туда после пятнадцати лет своей, отдельной жизни казалось не просто унизительным — немыслимым.
— А Катя? — прошептала она, цепляясь за последнюю соломинку. — Наша дочь? Она тоже поедет со мной в одну комнату к бабушке с дедушкой?
— Катя останется здесь, — отрезал Вадим. — У нее школа, кружки, друзья. Зачем ей этот цирк с переездами? И потом, ей нужна своя комната. А комната будет одна — мамина. Вы с Катей пока поживете в зале, а потом ты съедешь.
Он доел котлету, отодвинул тарелку и встал.
— Я все решил, Марина. Маму привезу в субботу. У тебя есть три дня, чтобы собрать вещи и договориться с родителями.
Он вышел из кухни, оставив ее одну перед тарелкой остывшего борща. В ушах шумело. Квартира была его, это правда. Он не упускал случая напомнить об этом при каждой ссоре. Но все эти годы она считала ее их общим домом. Она выбирала обои, вешала шторы, драила полы. Она вложила в эти стены всю свою душу, всю свою жизнь. А теперь оказалось, что у нее здесь нет даже своего угла.
Вечером, когда Катя вернулась с тренировки, Марина попыталась сделать вид, что ничего не случилось. Но дочь, умная и чуткая не по годам, сразу почувствовала неладное.
— Мам, ты чего такая? Папа опять наорал?
— Нет, дочка, все в порядке, — соврала Марина, пытаясь улыбнуться.
Вадим вошел в комнату дочери, как всегда, без стука.
— Катюш, тут такое дело. Бабушка Валя приболела, поживет теперь с нами.
— Здесь? — Катя удивленно вскинула брови. — А где?
— В твоей комнате, — спокойно ответил отец.
— В смысле? А я где?
— Мы с мамой пока в зале поживем, на диване, — Вадим положил руку дочери на плечо. — Бабушке нужен покой и отдельная комната. Ты же понимаешь.
Катя посмотрела на мать. В ее глазах плескалась буря.
— А мама почему молчит? Мам?
Марина не выдержала. Она вышла из комнаты, чтобы дочь не видела ее слез. Ей было стыдно за свое бессилие, за то, что муж вот так, через ее голову, решает судьбу их семьи. Она позвонила матери.
— Мам, привет…
— Мариночка? Что случилось? Голос у тебя такой…
Пришлось рассказать. Мать на том конце провода ахала, охала, потом запричитала:
— Господи, да что ж это делается! Как же так можно! Конечно, приезжай, дочка, где ж тебе еще быть! Мы с отцом потеснимся. Не бросим же мы тебя.
От этих слов стало еще горше. Они не бросят. А муж, самый близкий человек, бросил. Выставил за порог, как ненужную вещь, чтобы освободить место для своей матери.
Следующие три дня прошли как в тумане. Марина механически собирала свои вещи в коробки. Платья, которые они с Вадимом покупали вместе. Книги, которые она любила перечитывать. Альбом со свадебными фотографиями. Каждая вещь кричала о прошлом, которого больше не было. Вадим вел себя так, будто ничего не происходит. Приходил с работы, ужинал, смотрел телевизор. Он не помогал, но и не мешал. Просто ждал, когда она исчезнет.
В субботу утром он уехал за матерью. Марина стояла посреди зала, заставленного коробками. Катя сидела на диване, обняв колени, и молча смотрела в одну точку.
— Может, не надо уезжать? — тихо спросила она. — Ну, поживем все вместе. Как-нибудь поместимся.
— Не поместимся, дочка, — Марина погладила ее по волосам. — Дело не в месте.
Дверь хлопнула. Вадим вкатил в прихожую инвалидное кресло, в котором сидела его мать, Валентина Петровна. Небольшая, сухонькая женщина с недовольно поджатыми губами. Инсульт, казалось, почти не тронул ее, лишь левый уголок рта был слегка опущен.
— Ну, здравствуйте, — процедила она, оглядывая прихожую. — Пыли-то сколько. Марина, ты что, полы не моешь?
— Здравствуйте, Валентина Петровна, — выдавила из себя Марина. — Я как раз убиралась.
— Вижу я, как ты убиралась. Вадик, вези меня в комнату. Хоть посмотрю, где мне предстоит старость коротать.
Вадим послушно покатил кресло в комнату Кати. Марина осталась в прихожей. Она вдруг почувствовала себя чужой в собственном доме. Не хозяйкой, а прислугой, которую вот-вот рассчитают.
Вечером она вызвала такси. Вадим помог спустить коробки вниз. Молча. Ни слова прощания, ни капли сожаления. Когда последняя коробка была погружена, он просто сказал:
— Деньги на Катю буду на карточку кидать. Звони, если что.
И ушел, не оглянувшись.
Машина тронулась. Марина смотрела на окна своей, теперь уже бывшей, квартиры. В окне Катиной комнаты зажегся свет. Новый, хозяйский свет.
Родители встретили ее на пороге. Отец, хмурый и немногословный, молча заносил коробки. Мать суетилась, обнимала, пыталась накормить.
— Ну, ничего, дочка, не плачь. Все наладится. Главное — ты не одна. Мы рядом.
Марина кивала, но ком в горле не давал дышать. Она вошла в свою бывшую детскую комнату. Старый диван, продавленный посередине. Письменный стол у окна. Шкаф с пожелтевшими от времени фотообоями на дверце. Все такое знакомое, родное, и такое чужое. Она вернулась в прошлое, из которого так долго и упорно выбиралась.
Первые недели были самыми тяжелыми. Днем она ездила по собеседованиям. После пятнадцати лет домашнего хозяйства найти приличную работу было почти невозможно. Везде требовался опыт, знание компьютера, молодой возраст. Марина возвращалась домой уставшая и подавленная. Вечерами звонила Кате.
— Как ты, доченька?
— Нормально, — голос у Кати был напряженным. — Бабушка командует. Заставила папу шторы поменять на какие-то ужасные, в цветочек. Говорит, от моих темных у нее голова болит.
Марина слушала и чувствовала бессильную злость. Эта женщина, свекровь, разрушила ее жизнь и теперь переделывала под себя мир ее дочери.
— А папа что?
— А папа говорит, что бабушке нельзя волноваться. Он с ней во всем соглашается. Вчера она сказала, что моя музыка слишком громкая, так он роутер в ее комнату перенес, а мне пароль от вай-фая поменял. Чтобы я уроками занималась, а не ерундой.
Марина сжимала телефонную трубку до боли в костяшках. Ее дочь наказывали в ее же доме.
Однажды Катя позвонила сама, плача.
— Мам, забери меня отсюда! Я больше не могу! Бабушка нашла мой дневник и прочитала папе вслух все, что я про нее писала. Он накричал на меня, сказал, что я неблагодарная. Забрал телефон. Я у подружки сейчас, тайком звоню.
Сердце Марины рухнуло. Она оделась и поехала к бывшему дому. Дверь открыл Вадим.
— Ты чего приехала?
— Я за Катей, — твердо сказала она. — Она будет жить со мной.
— Где это, с тобой? В каморке у твоих родителей? Не смеши меня. У нее здесь своя комната…
— Которую вы у нее отняли! — не выдержала Марина. — Вадим, опомнись! Твоя мать издевается над ребенком, а ты потакаешь ей во всем!
Из глубины квартиры донесся скрипучий голос Валентины Петровны:
— Вадик, кто там пришел? Гони ее в шею! Нечего ей тут делать, приживалке!
Слово «приживалка» ударило как пощечина. Это она-то приживалка? Женщина, которая посвятила ему пятнадцать лет жизни?
— Катя! — крикнула Марина вглубь квартиры. — Собирай вещи!
Дверь комнаты открылась, и оттуда выбежала Катя с рюкзаком за плечами. Она бросилась к матери, обняла ее.
— Пойдем, мама, пожалуйста, пойдем отсюда.
Вадим стоял, растерянно глядя то на мать, то на дочь. Он не ожидал такого бунта.
— Катя, вернись в комнату! Я кому сказал!
Но дочь только крепче вцепилась в руку Марины. Они вышли на лестничную площадку, и Марина захлопнула за собой дверь. Дверь в свою прошлую жизнь.
Теперь они жили втроем в одной комнате: Марина, Катя и мама Марины. Отец спал в другой. Было тесно, неудобно, но впервые за долгое время Марина почувствовала себя спокойно. Ее дочь была рядом, в безопасности.
Кате пришлось перевестись в другую школу, поближе к дому. Она быстро нашла новых друзей. По вечерам они с Мариной и бабушкой пили чай на маленькой кухне, разговаривали обо всем на свете. Марина наконец нашла работу — администратором в небольшом салоне красоты. Зарплата была скромной, но это были ее собственные деньги. Она больше ни от кого не зависела.
Иногда звонил Вадим. Говорил, что Катя должна вернуться, что ей будет лучше дома.
— Ее дом теперь здесь, со мной, — спокойно отвечала Марина.
— Ты пожалеешь об этом, — злился он. — Посмотрим, как ты одна запоешь.
Но Марина не жалела. Да, она потеряла комфортную жизнь и красивую квартиру. Но взамен обрела нечто гораздо более ценное — себя. Свое достоинство, свою свободу, право самой решать, как ей жить.
Однажды, возвращаясь с работы, она встретила соседку из бывшего дома.
— Маринка, привет! Как ты?
— Ничего, потихоньку. А вы как? Как там… Вадим?
Соседка махнула рукой.
— Ой, не спрашивай. Его мамаша там всем заправляет. Говорят, он с ней постоянно ругается. Она ведь не только с Катькой твоей воевала, она и его строить пытается. Вечно всем недовольна. Жалко его даже, с лица спал весь.
Марина кивнула, прощаясь. Жалко его не было. Он сам выбрал свою судьбу. Так же, как и она.
Вечером, сидя на кухне, она смотрела, как Катя смеется, рассказывая что-то бабушке. В тесной комнатке было шумно и немного душно, пахло пирогами и старыми книгами. Но это был запах дома. Настоящего дома, где тебя любят и ждут. И Марина впервые за долгое время почувствовала себя по-настоящему счастливой. Она знала, что впереди будет еще много трудностей, но теперь она была уверена, что справится. Потому что она была не одна. И потому что она больше не была приживалкой в чужой жизни. Она была хозяйкой своей собственной.