Она приехала ровно в одиннадцать. Я смотрела в окно, как из такси появляется её худая, подтянутая фигура в бежевом пальто, как она с лёгкой брезгливостью окидывает взглядом наш палисадник, нуждающийся в прополке. Максим, будто по сигналу, выскочил из дома, чтобы помочь с сумками. Он нёс их обеими руками, согнувшись под тяжестью, а она шла впереди него, прямая и неприступная, как фрегат, ведущий на абордаж каравеллу.
Дверь открылась. В дом вплыл знакомый запах её духов — тяжёлый, сладковатый, всегда вызывавший у меня лёгкую тошноту.
— Мама, проходи, — голос Максима прозвучал неестественно бодро, почти ликующе.
— Здравствуй, сыночек. Ой, и что это у тебя на рубашке? Пятно? — она сразу же провела рукой по его рукаву, сморщив нос.
— Где? А, это кофе, возможно… то есть, наверное, с утра.
— Надо сразу застирывать. Не запускай. Здравствуй, Елена, — она повернулась ко мне, оценивающе скользнув взглядом с головы до ног. Я была в простых джинсах и футболке. Её взгляд сказал всё.
— Здравствуйте, Ирина Андреевна. Проходите, пожалуйста.
Она проследовала в гостиную, сняла пальто и протянула его Максиму, как само собой разумеющееся. Он почти бегом понёсся вешать его в шкаф.
— Миша в школе? — спросила она, устраиваясь в кресле, которое Максим всегда называл «её» креслом.
— Да, уроки ещё не кончились.
— Жаль. Соскучилась по внуку. Хотя, конечно, с вашим графиком ему лучше в школе, чем под ногами. У вас тут всегда такой… творческий беспорядок.
Она обвела взглядом комнату. Я тоже посмотрела. Книги аккуратно стояли на полках, игрушки Миши были сложены в корзину, на столе лежала свежая газета. Беспорядка не было. Было не по её.
Максим вернулся и замер рядом с креслом, словно ожидая дальнейших указаний.
— Чай будете, Ирина Андреевна? — спросила я.
— Если не сложно. Только не пакетированный, прошу тебя. И лимон. И мёд, если есть настоящий, а не тот сахарный сироп из супермаркета.
Я кивнула и ушла на кухню. Слышала, как Максим садится напротив и начинает рассказывать что-то о работе, голос его звучал напряжённо и подобострастно. Я готовила чайник, резала лимон. Руки были чёткими, движения выверенными. Внутри всё было спокойно и холодно. Я была готова.
Когда я вернулась с подносом, они замолчали. Ирина Андреевна что-то нашептывала сыну, а он слушал, нахмурившись. Увидев меня, она тут же улыбнулась натянутой, неестественной улыбкой.
— О, спасибо. Максим, подвинь столик поближе. Ты же знаешь, у меня спина болит.
Он вскочил и подвинул журнальный столик буквально на миллиметр.
— Вот так хорошо.
Она налила себе чай, долго размешивала ложечкой мёд, потом отпила маленький глоток и вздохнула.
— Вкусно. Спасибо, Леночка. А ты не могла бы подогреть мне немного? Он чуть тёплый. У меня желудок сразу на холодное реагирует.
— Конечно, — я взяла её чашку и понесла обратно на кухню. Слышала, как за моей спиной снова понизились голоса.
Весь день прошёл в этом ритме. Постоянные мелкие просьбы, замечания, критика, завёрнутая в форму заботы. «Леночка, а ты не могла бы протереть тут пыль? У меня аллергия». «Максим, посмотри, тут петля у шкафа расшаталась. Надо бы починить. Ты же мужчина в доме». «Ой, а что это у вас на ужин? Картошка? Тяжёлая пища для вечера. Но ты, конечно, старалась, я понимаю».
Максим метался между нами, как натянутая струна. Он старался угодить матери, кивал на каждое её слово, бросал на меня взгляды, полные немой мольбы — «терпи, ради бога, терпи».
Я терпела. Я улыбалась, кивала, подогревала чай, поправляла петлю на шкафу и ела картошку, делая вид, что не слышу её намёков. Я была идеальной невесткой.
Вечером пришёл Миша. Его появление стало глотком свежего воздуха.
— Бабуля! — он нехотя подставил щёку для поцелуя.
— Здравствуй, мой хороший. Ой, какой же ты худой! И грязный. Мама тебя совсем не кормит? Или кормит чем-то неправильным?
— Я нормальный, — надулся Миша. — Мы сегодня на физре эстафету бегали, я первый был!
— Вот и хорошо, — она погладила его по голове. — Беги, мой руки с мылом. И смени футболку. Видишь, он весь мокрый, простудится же.
Миша убежал наверх, спасаясь от её опеки.
Ужин прошёл относительно спокойно. Ирина Андреевна расспрашивала Мишу о школе, делая акцент на оценках и поведении. Потом разговор перешёл на планы Максима.
— Сынок, а ты не думал о том, чтобы сменить работу? Эта фирма, по-моему, уже выдохлась. Ты заслуживаешь большего.
— Мам, у меня там отличная позиция, — попытался возразить Максим, но она тут же перебила.
— Позиция, позиция… А перспективы? Я вот читала, что одна крупная компания ищет как раз руководителя твоего профиля. Зарплата в разы выше. Я уже отправила твоё резюме.
Максим поперхнулся водой.
— Ты… что?
— Ну а что? Сидеть и ждать у моря погоды? Надо проявлять инициативу. Они уже ответили, завтра хотели бы пообщаться. Я записала тебя на собеседование на десять утра.
В воздухе повисла тяжёлая, оглушительная тишина. Максим смотрел на тарелку, его лицо побледнело. Я перестала есть.
— Мама, — наконец выдавил он. — Я… я не просил тебя этого делать.
— А надо просить? Я же мать, я чувствую, что для тебя лучше. Ты всегда был таким нерешительным. Тебе нужен толчок. Это же прекрасный шанс!
— Но я не хочу менять работу! — голос Максима дрогнул. — У меня там команда, проекты…
— Команда? — она фыркнула. — Эти лоботрясы, которые тянут тебя на дно? Ты же сам жаловался, что они не справляются. А в новой компании тебе дадут сильных специалистов. Всё уже решено. Ты сходишь на собеседование, и мы обсудим их предложение.
Она отпила чаю, будто только что сообщила о погоде на завтра.
Я посмотрела на мужа. Он сидел, сгорбившись, раздавливая вилкой картофелину на тарелке. Он был похож на мальчишку, которого только что отругали за двойку. И в этот момент я поняла, что всё это — не только про меня. Это про него. Про его жизнь, которую она продолжает контролировать с железной, неумолимой рукой. Моя война была всего лишь эпизодом в её главной кампании — кампании по управлению своим сыном.
— Ирина Андреевна, — сказала я тихо. Она медленно перевела на меня взгляд, будто только что заметила моё присутствие.
— Да, милая?
— Максим — взрослый человек. Он сам в состоянии решать, где и кем ему работать.
Она улыбнулась снисходительной, жалостливой улыбкой.
— Леночка, милая, ты плохо знаешь бизнес. Это очень жёсткий мир. Без поддержки, без связей там ничего не добиться. А у меня как раз есть нужные знакомства в этой компании. Я просто помогаю сыну устроиться получше. Для его же блага. И для блага вашей семьи, кстати. Представляешь, какой это мог бы быть доход?
— Его благо в том, чтобы быть счастливым, — не отступала я. — А он счастлив на своей нынешней работе.
— Счастлив? — она засмеялась. — Он сидит там сутками, а зарплата растёт едва поспевая за инфляцией? Это называется не счастье, а прозябание. Максим, скажи ей.
Все взгляды устремились на Максима. Он молчал, уставившись в тарелку. Его молчание было красноречивее любых слов.
— Видишь? — торжествующе произнесла свекровь. — Он просто скромничает. Всё решено. Завтра в десять, не опаздывай, сынок.
Она встала из-за стола.
— Благодарю за ужин, Лена. Неплохо, хотя и немного пресно. Я пойду, прилягу, дорога выдалась утомительной.
Она удалилась в гостевую комнату. Мы остались втроём. Миша испуганно переводил взгляд с меня на отца.
— Пап, ты правда уйдёшь с работы?
— Нет, — наконец поднял голову Максим. Его лицо было усталым и растерянным. — Нет, конечно. Всё будет как прежде. Иди, делай уроки.
Миша нехотя побрёл наверх. Мы остались одни на кухне. Максим молча принялся собирать со стола тарелки. Его движения были резкими, злыми.
— Ты довольна? — бросил он через плечо.
— Чем именно?
— Устроила сцену. Опять.
— Я просто высказала своё мнение. Или я не имею на это права в своём доме?
Он швырнул тарелки в раковину с таким грохотом, что я вздрогнула.
— Хватит уже про «свой дом»! Ты как заведённая! Мама просто пытается помочь!
— Помочь? — я не поверила своим ушам. — Максим, она только что без твоего ведома решила за тебя твою судьбу! Она назначила тебе собеседование! Ты это вообще осознаёшь?
— Она за меня волнуется! Она видит, что я топчусь на месте!
— А ты разве топчешься? Ты же сам сказал, что у тебя отличная позиция, команда, проекты!
— Я… — он замолчал и с силой опёрся руками о раковину, опустив голову. — Я не знаю. Может, она и права. Может, мне действительно нужен толчок.
Я подошла к нему ближе.
— Максим, послушай меня. Если ты хочешь сменить работу — это одно. Но это должен быть твой выбор. Твой! Не её. Она не имеет права так с тобой обращаться. Ты же взрослый мужчина, а не ребёнок.
Он резко обернулся. В его глазах стояли слёзы бессилия и ярости.
— А как я могу ей отказать? А? Ты скажи! Она же мать! Она одна меня подняла, на трёх работах пахала, чтобы я учился! Я ей всем обязан! Как я могу сейчас сказать ей «нет»? Она этого не переживёт!
— Она переживёт, — твёрдо сказала я. — Она гораздо сильнее, чем ты думаешь. Она просто играет на твоём чувстве вины. И ты позволяешь ей это делать. Ты позволяешь ей рушить нашу семью.
— Никто ничего не рушит! — он почти закричал, но потом понизил голос, кивнув в сторону гостевой. — Просто неделю потерпи. Всего неделю. Она уедет, и всё вернётся на круги своя.
— Ничего не вернётся, Максим. Потому что если ты завтра пойдёшь на это собеседование, ты покажешь ей, что её методы работают. Что она может и дальше решать за тебя. Она окончательно поселится в нашей жизни. Ты действительно этого хочешь?
Он ничего не ответил. Просто молча повернулся, вышел из кухни и затворил за собой дверь в кабинет. Щёлкнул замок.
Я осталась одна среди грязной посуды и обломков нашего вечера. Во мне снова закипела ярость, но на этот раз не на него. На всю эту невыносимую, удушающую ситуацию. Она приехала всего на несколько часов, а уже успела посеять раздор, поставить под сомнение его карьеру, его уверенность в себе. И он, такой сильный и независимый на работе, рядом с ней снова превращался в послушного мальчика.
Я закончила убирать на кухне, проверила уроки у Миши, уложила его спать. Потом прошла в нашу спальню. Максима там не было. Он ночевал в кабинете, на раскладном диване. Видимо, так он демонстрировал свой протест.
Ночь была долгой и тревожной. Я ворочалась, прислушиваясь к звукам в доме. Один раз мне показалось, что я слышу её шаги за дверью. Один раз — что слышу приглушённые голоса. Возможно, она уже сейчас ведёт с ним свои «воспитательные беседы».
Утром я встала раньше всех. Приняла душ, оделась, приготовила завтрак. В девять из гостевой вышла Ирина Андреева — в идеальном костюме, с безупречным макияжем, будто она шла не на кухню, а на заседание совета директоров.
— Доброе утро. Максим уже готов? — это было её первое приветствие.
— Доброе утро. Он ещё спит.
— Как спит? — её брови поползли вверх. — У него же собеседование в десять! Надо готовиться, просматривать информацию о компании! Разбуди его немедленно.
— Он устал, — ответила я, наливая кофе. — Пусть поспит.
Она замерла, глядя на меня с холодным изумлением.
— Ты что, не понимаешь серьёзности момента? Это его шанс! Из-за твоего попустительства он его упустит!
— Если это его шанс, он сам о нём позаботится, — я отпила кофе. Рука не дрожала.
В этот момент дверь в кабинет скрипнула. Вышел Максим. Он был бледный, помятый, с тёмными кругами под глазами. Он явно не спал.
— Сынок, ты как? Готов к важному дню? — свекровь тут же устремилась к нему. — Иди, приведи себя в порядок. Надень синий костюм, тот, что я тебе дарила. И побрейся, ты похож на бомжа.
Максим молча прошёл мимо неё на кухню, налил себе кофе и сел за стол. Он не смотрел ни на кого из нас.
— Максим, ты меня слышишь? — голос Ирины Андреевны зазвенел. — У нас мало времени!
— Мама, — он поднял на неё глаза. Взгляд его был пустым. — Я не пойду.
Тишина в кухне стала абсолютной. Даже холодильник перестал гудеть.
— Что? — прошептала она.
— Я сказал, что не пойду на это собеседование. Я не хочу менять работу. Я остаюсь там, где есть.
Ирина Андреевна побледнела. Она медленно подошла к столу и упёрлась руками в столешницу.
— Ты… отказываешься? От предложения, которое я для тебя старалась? От возможности, которая выпадает раз в жизни?
— Это не моя возможность, мама. Это твоя. Ты её придумала, ты её организовала. Я не просил тебя об этом.
— Но я же для твоего же блага! — её голос сорвался на крик. — Я же мать! Я лучше знаю, что тебе нужно!
— Нет! — он вдруг встал, с такой силой, что стул грохнулся на пол. — Нет, мама не знаешь! Ты не знаешь, чего я хочу! Ты никогда не спрашивала! Ты всегда решала за меня! Что мне носить, куда поступать, на ком жениться…
Максим посмотрел на меня, в взгляде было столько боли, что мне захотелось подойти и обнять его. Но я осталась на месте.
— Я сам решу, где мне работать. И когда. И нужно ли мне это вообще. Я взрослый человек. Прошу тебя, перестань.
Она отшатнулась, будто он её ударил. Глаза её наполнились слезами. Настоящими или фальшивыми — я не могла разобрать.
— Вот как? Взрослый? Такой взрослый, что слушаешься свою жену? Она тебя настраивает против меня? Я так и знала! Она всегда меня ненавидела! Хотела отобрать у меня сына!
— Лена тут ни при чём! — голос Максима гремел, заполняя всю кухню. — Это я так решил! Я! Понятно?
Она вдруг села на стул, закрыла лицо руками и начала тихо, надрывно плакать. Я никогда не видела её такой. Всегда железная, всегда собранная, а сейчас — просто пожилая женщина, рыдающая за кухонным столом.
Максим растерянно смотрел на неё. Я видела, как в нём борются жалость, вина и злость. Старые, вбитые годами программы против нового, едва проклюнувшегося самосознания.
Он сделал шаг к ней.
— Мама, не плачь… — его голос смягчился.
— Уходи… — всхлипывала она. — Уходи от меня… Раз ты выбрал её, иди к ней… Оставь меня одну… Я всё для тебя… а ты…
Она рыдала всё громче. Максим стоял над ней, беспомощный, сломленный. Я видела, как он проигрывает этот бой. Как её слёзы размывают его только что проявившуюся твёрдость.
И тогда я подошла к столу, взяла со столешницы его телефон и протянула ему.
— На, — сказала я тихо.
Он посмотрел на меня непонимающе.
— Что?
— Позвони им. Прямо сейчас. И откажись. Вежливо, но твёрдо. Скажи, что передумал. Поблагодари за возможность.
Ирина Андреевна подняла заплаканное лицо. В её глазах вспыхнула ненависть — чистая, незамутнённая.
— Не смей! — прошипела она.
Максим смотрел то на меня, то на мать, то на телефон в своей руке. Его пальцы сжали аппарат так, что костяшки побелели. В воздухе пахло грозой. Это был момент выбора. Не между мной и ею. Между ним самим прошлым и ним самим будущим.
Он медленно поднёс телефон к лицу, разблокировал его и начал искать номер в истории звонков.
— Максим, не делай этого! — вскрикнула свекровь. — Я тебя прошу!
Он нашёл номер. Его палец замер над кнопкой вызова. Он закрыл глаза на секунду, сделал глубокий вдох и нажал на экран.
— Алло? — сказал он твёрдым голосом. — Доброе утро. Это Максим С… Да, я по поводу собеседования… Мне жаль, но я вынужден отказаться. Личные обстоятельства… Да, совершенно точно. Спасибо за понимание.
Он положил телефон на стол. Звонок длился не больше двадцати секунд. Но за эти секунды в нашей кухне рухнула империя.
Ирина Андреевна смотрела на него с таким выражением, будто он только что зарезал её на её глазах собственноручно. Потом она медленно поднялась.
— Я всё поняла, — прошептала она. — Всё.
Она вышла из кухни. Через минуту мы услышали, как за её дверью щёлкнул замок.
Максим стоял, опираясь руками о стол, и тяжело дышал. Он был бледен как полотно.
— Я… я сделал это, — сказал он, больше себе, чем мне.
— Да, — кивнула я. — Ты сделал.
Он поднял на меня глаза. В них не было радости или облегчения. Только пустота и шок от содеянного.
— Что теперь будет?
— Не знаю, — честно ответила я. — Но теперь всё будет по-другому.
Он кивнул и снова уставился в стол. Мы стояли так вдвоём среди утренней кухонной тишины, слушая, как в гостевой комнате за стеной тихо плачет женщина, которая только что потеряла власть над своим сыном. А он — только что начал обретать власть над собой.
Война не была выиграна. Но первая, самая важная битва — осталась за нами.
Начало первая часть.