Домофон пикнул в половине одиннадцатого. Я досматривала сериал, автоматически потянулась за пультом — убавить звук, чтобы услышать шаги в подъезде. Ключ повернулся в замке с привычным щелчком, дверь скрипнула на верхней петле. Левый ботинок упал первым — как всегда. Потом правый. Скрип колена, когда он наклонился за тапками.
— Привет, — сказал Денис из прихожей. — Я дома.
Голос тот же. Запах одеколона тот же — терпкий, с нотками сандала. Я встала, прошла навстречу. Он стоял у зеркала, снимал куртку. Рост, походка, та же привычка выравнивать воротник рубашки — всё как обычно. Но когда он повернулся, в глазах была вежливость незнакомца.
— Это... моя квартира? — спросил он, и у меня похолодели ладони.
— Что ты имеешь в виду?
Он осмотрелся, будто видел прихожую впервые. Взгляд скользнул по крючкам для ключей, по полочке с мелочью, по коврику, который я поправляла каждый день в одно и то же место.
— Извините, — сказал он. — Мне неловко, но я... не очень помню.
Во рту стало сухо. Я смотрела на него — на родинку под левым ухом, на шрам от аппендицита, который виднелся в вырезе рубашки, на привычный жест, которым он потёр переносицу.
— Не помнишь что?
— Ну... нас. Эту квартиру. Последние... — он замялся, — последние годы, наверное.
Пальцы стали ватными. Металлический привкус под языком.
— Проходи, — сказала я. — Садись. Хочешь чай?
Он кивнул, прошёл на кухню. Я включила чайник, достала кружки. Взяла его любимую — синюю, с отбитой ручкой. Поставила перед ним. Он посмотрел на неё, потом на меня.
— Спасибо. А где... где сахар?
Я открыла верхний ящик справа от плиты. Денис всегда знал, где сахар. Пять лет назад, когда мы только переехали, он сам расставлял банки в шкафах.
— Ты помнишь своё имя? — спросила я.
— Денис. Денис Алексеевич Морозов. Тридцать два года. — Он говорил ровно, как будто отвечал на экзамене. — А вы... простите, как вас зовут?
Чайник выключился. Струя пара ударила в потолок.
— Аня, — сказала я. — Анна. Твоя жена.
— Жена, — повторил он, будто пробовал слово на вкус. — Сколько мы... сколько мы вместе?
— Семь лет. Пять в браке.
Я налила кипяток, протянула ему кружку. Он взял её правой рукой. Денис всегда брал кружки левой — у него была старая травма запястья, он щадил правую руку. Но этот человек держал кружку уверенно, без привычной осторожности.
— А что ты помнишь последним? — спросила я.
Он закрыл глаза, сосредоточился.
— Квартира на Советской. Съёмная однушка. Работа в "Системтехе". — Он открыл глаза. — Это было... давно?
— Восемь лет назад.
Я встала, подошла к полке в гостиной. Взяла наше свадебное фото — мы с Денисом на фоне дворца бракосочетаний, белое платье, его смущённая улыбка. Поставила фото перед ним.
Он долго смотрел на снимок. Потом поднял глаза.
— Красивая свадьба, — сказал он. — Вы очень... вы хорошо выглядите.
«Вы». Он говорил «вы».
Я села напротив, обхватила свою кружку ладонями. Чай обжигал пальцы, но я не отпускала — тепло помогало сосредоточиться.
— Сколько времени ты не помнишь? — спросила я.
— С утра всё... странно. Я проснулся в больнице. Врач сказал — транзиторная глобальная амнезия. Что это временно. Дал талон на повторный осмотр.
Он полез в карман куртки, достал смятый браслет из приёмного покоя и жёлтый талон. На браслете — штрих-код и сегодняшняя дата. На талоне — "Неврологическое отделение, КТ 14:00, 18.08.2025".
— А как ты попал домой?
— Адрес был в паспорте. Таксист довёз. — Он показал чек. — Вот, сохранил.
Я взяла чек. "От: ГКБ №15 До: Ленинская 47-89". Сумма, время, номер заказа. Всё сходилось.
— Денис, — сказала я, — попробуй вспомнить что-то из наших общих лет. Нашу первую встречу. Как ты делал предложение. Нашу поездку в Питер.
Он потёр переносицу — тот самый жест, который делал тысячу раз. Но в глазах была пустота.
— Не помню, — сказал он. — Извините. Мне очень неловко.
Я встала, прошла в спальню. Включила ноутбук, открыла папку с фотографиями. Наша жизнь последних лет: дни рождения, отпуска, просто домашние кадры. Позвала его.
— Посмотри.
Он сел рядом, внимательно рассматривал снимки. Вот мы на даче у моих родителей, он чинит забор. Вот в Турции, он загорает на пляже. Вот дома, за нашим кухонным столом — торт на день рождения.
— Ничего, — сказал он тихо. — Совсем ничего.
Но на одном фото он остановился дольше. Снимок с корпоратива — он с коллегами, все в костюмах, держат дипломы.
— Это же "Системтех", — сказал он. — Петрович, Сенька, Викторов... Но как давно это было?
— Полтора года назад. Ты получил премию за проект автоматизации.
— Полтора года... — Он покачал головой. — А сейчас где я работаю?
— В "АльфаСофте". Ты перешёл туда в прошлом году.
Я взяла телефон, нашла номер его отдела кадров.
— Алло, это жена Дениса Морозова. Скажите, он сегодня был на работе?
— Добрый вечер. Денис Алексеевич сегодня не появлялся. Он на больничном со вчерашнего дня.
— Спасибо.
Я положила трубку. Значит, вчера что-то случилось. Но что?
— Пойдём, проверим, как ты ориентируешься дома, — сказала я.
Мы вернулись на кухню. Я попросила его найти соль. Он открыл нижний ящик слева. Соль лежала в верхнем справа. Попросила показать, где запасные лампочки. Он пожал плечами. Лампочки всегда лежали в кладовке, на верхней полке.
— А где чай? — спросила я.
Он открыл тот же ящик, где искал сахар. Чай стоял в шкафчике над раковиной, где стоял всегда.
— Ты не знаешь своего дома, — сказала я.
— Знаю, — возразил он. — Просто... по-другому помню.
— Как по-другому?
— Соль была в нижнем ящике. И чай тоже. И лампочки в коридоре, на антресоли.
Но в нашей квартире не было антресолей. Никогда не было.
Я села за стол, достала блокнот. Стала записывать всё по порядку: что он помнит, что нет, какие детали не сходятся. Почерк дрожал, но я заставляла себя фиксировать факты.
Помнит: имя, возраст, старый адрес, коллег по прежней работе, пин-код от старой банковской карты.
Не помнит: нашу встречу, свадьбу, новую работу, расположение вещей дома, пароль от Wi-Fi, имена соседей.
— Как зовут консьержку? — спросила я.
— Не знаю.
— Тётя Люба. Она работает здесь четыре года, с тех пор как мы сюда переехали.
Я взяла ключи.
— Пойдём вниз. Проверим кое-что.
В лифте он стоял молча, смотрел на кнопки. Когда мы дошли до первого этажа, я подвела его к консьержке.
— Тётя Люба, — сказала я, — вы помните, когда Денис сегодня приходил домой?
— Минут сорок назад, — ответила она. — А что случилось?
— А до этого? Может быть, днём?
— Днём не видела. Но я же не всё время на месте сижу.
— А камеры у лифта работают?
— Работают. Но запись храним только трое суток. Хотите посмотреть?
— Можно?
Она провела нас в подсобку, включила монитор. На экране — чёрно-белое изображение лифтового холла. Тётя Люба перемотала запись на сегодняшнее утро.
— Вот, восемь утра, ваш Денис выходит. А вот... — она промотала дальше, — половина одиннадцатого вечера, заходит.
Между этими кадрами его не было видно.
— Спасибо, — сказала я.
Мы поднялись домой. Я заварила новый чай — руки тряслись, нужно было их чем-то занять. Денис сидел на диване, рассматривал свои ладони.
— Что ты делал сегодня после больницы? — спросила я.
— Не помню, — сказал он. — Помню только, как ехал в такси. И что было страшно — не знать, где живёшь, кто твоя семья.
В кармане его куртки зазвонил телефон. Он достал трубку, посмотрел на экран.
— Не знаю этот номер, — сказал он.
— Ответь.
— Алло?
— Денис, как дела? — раздался незнакомый женский голос. — Ты дома?
— Простите, а кто это?
— Это Рита, твоя... — пауза. — Мы договаривались встретиться завтра.
— Я не помню никакой Риты.
Длинная пауза.
— Денис, это не смешно. Мы же обо всём договорились. Завтра в два, в кафе на Пушкинской.
— Извините, но я действительно не помню.
— Тогда... тогда до свидания.
Гудки.
Я смотрела на него. Сердце колотилось так, что, казалось, он должен был слышать.
— Кто такая Рита? — спросила я.
— Понятия не имею, — сказал он. — Честно.
Я взяла его телефон, посмотрела историю звонков. За последние дни — звонки мне, на работу, в банк. И этот номер — звонили сегодня утром, в 9:15.
— Я пойду прогуляюсь, — сказала я. — Подумаю.
— Можно я пойду с вами?
— Нет. Побудь дома.
Я взяла сумку и вышла. В лифте набрала номер Лены, моей подруги.
— Лен, можешь говорить? У меня проблема.
— Что случилось?
— Денис... он вернулся домой и не помнит последние семь лет. Говорит, что у него амнезия.
— Серьёзно? А ты врачу звонила?
— Он показал справку из больницы. Но, Лен... что если это не он?
— В смысле?
— Что если это другой человек? Очень похожий.
— Ань, ты понимаешь, как это звучит?
— Понимаю. Но он не знает нашего дома. Не помнит, как мы познакомились. И ему звонила какая-то Рита.
— Слушай, — сказала Лена, — а может, он изменяет и теперь прикидывается больным?
Я не ответила. Лифт остановился на первом этаже.
— Аня, ты там?
— Да. Слушай, что мне делать?
— Ехать в больницу. Проверить его диагноз. А потом к врачу, к настоящему. И вообще, если сомневаешься — в полицию.
— В полицию?
— А вдруг это мошенник? Вдруг он хочет получить доступ к вашим деньгам, документам?
Я попрощалась с Леной, вышла на улицу. Было прохладно, ветер шевелил листья на деревьях. Я прошла два квартала, купила сигареты в круглосуточном магазине. Не курила три года, но сейчас руки тряслись, и нужно было их чем-то успокоить.
Закурила возле подъезда, думала. Если это Денис, то у него серьёзные проблемы с головой. Если не Денис — то у меня серьёзные проблемы. В любом случае завтра нужно ехать в больницу, к врачам, разбираться.
Поднялась домой. Он сидел на том же месте, листал журнал.
— Анна, — сказал он, — можно вопрос?
— Да.
— У нас есть дети?
— Нет.
— Понятно. А... а мы их хотели?
Я села напротив.
— Денис, — сказала я, — если ты действительно мой муж, то должен помнить наш разговор об этом. Мы решили подождать до тридцати пяти. У тебя карьера, у меня своя работа.
— А сколько мне сейчас?
— Тридцать два.
— Значит, ещё рано.
Он сказал это так спокойно, будто мы действительно незнакомы и обсуждаем чужую жизнь.
— Я хочу лечь спать, — сказала я. — Завтра поедем в больницу, разберёмся.
— Конечно, — сказал он. — А где я буду спать?
— Как где? В нашей спальне.
— Я не хочу вас стеснять.
— Нас? Меня?
— Извините. Тебя.
Я постелила ему на диване. Принесла подушку, одеяло. Он поблагодарил, как благодарят незнакомого человека за услугу.
В спальне я долго не могла заснуть. Слышала, как он ворочается в гостиной, как скрипит диван под его весом. Наконец встала, включила ноутбук. Набрала в поисковике: "транзиторная глобальная амнезия".
Прочитала несколько статей. Редкое состояние, внезапная потеря памяти на несколько часов или дней. Причины до конца не ясны. Обычно проходит само, но может повторяться.
Потом ввела: "подмена личности", "мошенничество с документами", "как проверить личность".
Читала до трёх утра. Наконец закрыла ноутбук, легла. За стеной было тихо.
Проснулась в семь. Он уже не спал, сидел на кухне с чашкой кофе.
— Доброе утро, — сказал он.
— Привет. Как спалось?
— Нормально. А у тебя... у вас кофе хороший.
Снова «у вас».
Я быстро оделась, позавтракала. Мы поехали в больницу на автобусе. Он молчал всю дорогу, смотрел в окно. Иногда я ловила его взгляд — в нём была растерянность, но не та, что была вчера. Скорее... вина. Будто он знал что-то, чего не говорил.
В приёмном покое его сразу узнали.
— А, Морозов, — сказала медсестра. — На повторный осмотр? Проходите в седьмой кабинет.
Врач — женщина лет пятидесяти, усталые глаза за очками — выслушала его жалобы, посмотрела вчерашние результаты обследования.
— Органических нарушений нет, — сказала она. — КТ в норме, анализы тоже. Классический случай транзиторной глобальной амнезии. Обычно проходит в течение суток-двух.
— А может ли он притворяться? — спросила я.
Врач посмотрела на меня удивлённо.
— Притворяться? Зачем?
— Просто... он очень многое не помнит. Как будто это не мой муж.
— Послушайте, — сказала врач, — амнезия — это не фильм ужасов. Человек остаётся самим собой. Просто некоторые воспоминания временно недоступны. Через пару дней всё вернётся.
Мы вышли из кабинета. В коридоре Денис взял меня за руку.
— Анна, — сказал он, — я хочу, чтобы ты знала: я не притворяюсь. Я действительно не помню.
Рука была тёплой, знакомой. Те же мозоли, тот же шрам от пореза ножом. Я чуть не поверила.
— Хорошо, — сказала я. — Но я хочу кое-что проверить.
Мы поехали в отделение полиции. Дежурный участковый — мужчина лет сорока, равнодушный взгляд — выслушал мою историю без особого интереса.
— Документы у него есть? — спросил он.
— Есть.
— Паспорт настоящий?
— Похоже на то.
— Тогда в чём проблема? Заболел человек, бывает. Вы же к врачу ездили?
— Ездили. Но я хочу убедиться, что это действительно мой муж.
— А кто же ещё? — Участковый усмехнулся. — Если хотите, можете написать заявление о проверке личности. Но без оснований мы ничего делать не будем.
Я написала заявление. Коротко, без подробностей. Участковый поставил печать, дал номер дела.
— Если что-то выяснится, позвоним, — сказал он.
Из полиции мы поехали в МФЦ. Я хотела узнать, как подтвердить личность человека, если он ничего не помнит. Консультант — девушка лет двадцати пяти — объяснила стандартную процедуру: паспорт, СНИЛС, справки. Но если документы есть и они настоящие, то никаких дополнительных проверок не требуется.
— А если человек притворяется другим? — спросила я.
— Это уже к следователю, — сказала девушка. — Но нужны доказательства.
Доказательства. А какие у меня были доказательства? Только ощущение, что перед мной чужой человек.
Мы зашли в банк. Я попросила Дениса попробовать вспомнить пин-код от карты. Он набрал четыре цифры — неправильно. Потом ещё четыре — тоже мимо. Карта заблокировалась.
— Какой код ты набирал? — спросила я.
— 1987. Год моего рождения. А потом 0521 — день рождения мамы.
Но мама Дениса родилась двадцать первого мая, а не двадцать первого января. И пин-код мы меняли полгода назад, после утери карты.
В кафе рядом с банком мы сели за столик у окна. Я заказала кофе, он — чай с лимоном. Денис никогда не пил чай с лимоном. Не любил кислое.
— Скажи честно, — сказала я. — Кто ты?
Он долго молчал, смотрел в окно. Потом достал из кармана смятый листок.
— Вчера утром я проснулся в больнице, — сказал он тихо. — Врач сказал, что я упал дома, ударился головой. Сказал, что у меня амнезия и что я должен вернуться домой к жене. Дал вот этот листок с адресом.
Я взяла бумажку. Почерк незнакомый, но адрес правильный.
— Но я не помню, как падал. Не помню, как попал в больницу. И самое странное... — он поднял глаза, — я не помню, как меня зовут. Денисом я стал только тогда, когда увидел паспорт.
У меня перехватило дыхание.
— То есть ты...
— Я не знаю, кто я, — сказал он. — У меня есть тело, документы, вещи. Но нет памяти. Никакой. Ни детства, ни школы, ни работы. Будто я родился вчера утром в больничной палате.
Он говорил спокойно, без эмоций. Но руки его дрожали.
— А что с настоящим Денисом? — спросила я.
— Не знаю. Может быть, он и есть я. Может быть, память вернётся. А может быть... — он пожал плечами, — может быть, Денис исчез, а остался только я.
Я смотрела на его лицо. Родинка, шрам, морщинка у левого глаза — всё на месте. Но глаза были чужие.
— Что ты хочешь от меня? — спросила я.
— Ничего, — сказал он. — Я понимаю, что это невыносимо — жить с человеком, который носит лицо твоего мужа, но не помнит вашу жизнь. Если хочешь, я уйду.
— Куда?
— Не знаю. Найму комнату, найду работу. Попробую начать сначала.
Я отпила кофе. Он был горьким, обжигал губы.
— Покажи мне всё, что у тебя есть, — сказала я. — Все бумаги, чеки, всё.
Он высыпал содержимое карманов на стол. Паспорт, водительские права, банковские карты — всё на имя Дениса Алексеевича Морозова. Талон из больницы, чек такси, браслет из приёмного покоя. И ещё один чек — из аптеки, купленный вчера утром. "Ноотропил, 30 табл."
— Это что?
— Лекарство для памяти, — сказал он. — Врач посоветовал.
Ещё один листок — с номером телефона и надписью "Рита, кафе Пушкинская, 14:00".
— А это?
— Не знаю. Нашёл у себя в кармане.
— Но тебе же звонила Рита. Вчера вечером.
— Звонила. Но я не помню, кто это.
Я сложила все бумаги в кучку, сунула в сумку.
— Пойдём домой, — сказала я. — Мне нужно подумать.
Дома я заперлась в спальне, включила ноутбук. Открыла поисковик, набрала: "диссоциативная фуга", "множественное расстройство личности", "психогенная амнезия".
Читала час, потом ещё час. Большинство статей были научными, сложными. Но суть я поняла: иногда человек может полностью забыть свою личность из-за психологической травмы. Стереть себя и стать кем-то другим.
Но могло ли это случиться с Денисом? И если да, то почему?
Я вспомнила последние месяцы. Он стал более замкнутым, часто задерживался на работе. Несколько раз я видела, как он стоит на балконе поздно вечером, курит и смотрит в темноту. Я спрашивала, что случилось. Он отвечал: "Всё нормально, просто устал".
А в прошлом месяце он начал принимать снотворное. Говорил, что плохо спит. Я предлагала сходить к врачу, но он отказывался.
Может быть, у него действительно был кризис? Может быть, он не выдержал и... сломался?
Я вышла в гостиную. Он сидел на диване, читал мою книгу — роман Мураками.
— Хорошая книга, — сказал он. — Странная, но хорошая.
Денис никогда не читал художественную литературу. Только техническую документацию и новости.
— Послушай, — сказала я, — я хочу задать тебе несколько вопросов. Ты ответишь честно?
— Конечно.
— Ты помнишь, что случилось позавчера?
— Нет.
— А что ты чувствовал последние месяцы? До того, как потерял память?
Он задумался.
— Не помню фактов, — сказал он медленно. — Но есть ощущение... будто я очень устал. Будто нёс что-то тяжёлое и наконец поставил на землю.
— Что именно?
— Не знаю. Какую-то ношу. Ответственность, может быть. Или вину.
Он говорил тихо, глядя в пол. В его голосе была боль — не физическая, а другая. Глубокая, старая.
— А сейчас? — спросила я. — Что ты чувствуешь сейчас?
— Пустоту, — сказал он. — И странную лёгкость. Будто я родился заново.
Я села рядом с ним на диван. Близко, но не касаясь.
— Если ты действительно Денис, — сказала я, — то должен знать: у нас были проблемы. Последние полгода мы почти не разговаривали. Ты работал допоздна, я засыпала одна. Мы стали чужими людьми под одной крышей.
— А что случилось?
— Не знаю. Ты не говорил. Но я видела, что тебе плохо. И мне тоже было плохо.
Он кивнул.
— Может быть, поэтому я забыл, — сказал он. — Может быть, эта жизнь была слишком тяжёлой.
Мы сидели молча. За окном начинало темнеть — короткий августовский день подходил к концу. Я смотрела на его профиль, пыталась найти знакомые черты. Они были все на месте, но что-то неуловимое изменилось. Выражение лица, может быть. Или посадка головы.
— Я хочу кое-что проверить, — сказала я.
Пошла в спальню, открыла шкаф. Достала коробку с документами — наши паспорта, свидетельство о браке, справки. На дне лежала папка с медицинскими бумагами. Я вытащила справку Дениса из поликлиники — профосмотр двухмесячной давности.
Вернулась в гостиную.
— Покажи левое плечо, — сказала я.
Он удивился, но снял рубашку. На плече, чуть ниже ключицы, была родинка — маленькая, тёмная. Точно как в справке.
— А теперь правую ногу.
Он закатал штанину. Шрам от операции на колене — тонкий, бледный. Как и должно быть.
— Открой рот.
Пломба на верхнем зубе слева. Золотая коронка справа. Всё сходилось.
Тело было Денисово. Но душа...
— Анна, — сказал он, — я понимаю, что ты проверяешь. И я не обижаюсь. На твоём месте я бы тоже сомневался.
— А что бы ты делал? — спросила я. — Если бы к тебе пришла жена, которая тебя не помнит?
— Наверное, искал бы причину. И старался понять, можно ли это исправить.
— А если нельзя?
— Тогда принимал бы решение: жить с новым человеком или отпустить прошлое.
Он говорил так спокойно, будто обсуждал чужую проблему. И в этом было что-то пугающее — такое отстранение от собственной жизни.
Зазвонил мой телефон. Лена.
— Аня, как дела? Что врачи сказали?
— Диагноз подтвердили. Транзиторная амнезия.
— И что теперь?
— Не знаю, Лен. Он вроде бы мой муж, но... другой. Совсем другой.
— Слушай, а может, это хорошо? Ты же сама говорила, что у вас кризис был.
— Как это хорошо?
— Ну, подумай. Чистый лист. Возможность начать сначала, без старых обид и претензий.
Я посмотрела на него. Он читал книгу, не слушал наш разговор. Или делал вид, что не слушает.
— Лен, мне страшно, — сказала я тихо. — Это как жить с призраком.
— А ты попробуй узнать его заново. Может, он стал лучше?
— Или хуже.
— Или хуже, — согласилась Лена. — Но ты же не узнаешь, пока не попробуешь.
После разговора я долго ходила по квартире. Заваривала чай, который не пила. Перекладывала вещи с места на место. Думала.
К девяти вечера я приняла решение.
— Денис, — сказала я, — если ты останешься, то будут правила.
Он отложил книгу, посмотрел на меня.
— Какие?
— Первое: никаких тайн. Если что-то вспомнишь, если что-то почувствуешь — говори сразу. Второе: мы спим отдельно, пока я не пойму, кто ты такой. Третье: ты проходишь полное обследование — у невролога, у психиатра, у кого скажут врачи.
— Согласен, — сказал он. — А что взамен?
— Я дам тебе время. Месяц. Если за месяц ты не вспомнишь ничего из нашей жизни, мы разводимся.
— А если вспомню?
— Тогда попробуем начать сначала.
Он кивнул.
— Честно, — сказал он. — Хотя я не уверен, что хочу вспоминать.
— Почему?
— А если воспоминания окажутся болезненными? Если я понял, что наша жизнь была несчастной, и решил от неё избавиться?
— Тогда мне будет легче тебя отпустить.
Мы легли спать в разных комнатах. Я — в спальне, он — на диване. Долго не могла заснуть, слушала звуки за стеной. Он тоже не спал — несколько раз вставал, ходил по квартире, включал воду в ванной.
Утром он встал раньше меня, приготовил завтрак. Яичницу с помидорами — Денис никогда не готовил яичницу, не любил возиться с едой. Обычно ограничивался бутербродами или кашей из пакетика.
— Откуда ты умеешь готовить? — спросила я.
— Не знаю, — сказал он. — Руки сами всё делают.
После завтрака мы поехали в частную клинику. Я записала его на приём к неврологу и психиатру. Ждали два часа — клиника была престижная, но очереди везде одинаковые.
Невролог — мужчина лет шестидесяти, седые усы, внимательные глаза — осмотрел Дениса, назначил дополнительные анализы.
— МРТ с контрастом, — сказал он. — ЭЭГ. Анализ крови развёрнутый. И консультация психиатра обязательно.
— Это серьёзно? — спросила я.
— Органических нарушений пока не вижу, — ответил врач. — Но такая глубокая амнезия в молодом возрасте — случай редкий. Нужно исключить всё: опухоли, сосудистые нарушения, интоксикацию.
— А психологические причины?
— Возможны. Иногда психика защищается от травмы, стирая болезненные воспоминания. Но это уже к коллеге психиатру.
Психиатр оказалась женщиной — лет сорока, спокойная, располагающая к доверию. Она час беседовала с Денисом, потом попросила меня войти.
— Классический случай диссоциативной амнезии, — сказала она. — Личность сохранена, интеллект не пострадал, но автобиографическая память блокирована. Обычно это реакция на сильный стресс.
— Что могло быть причиной? — спросила я.
— Любой психологический шок. Потеря работы, смерть близкого, семейный кризис, чувство вины. Психика просто "отключает" травмирующие воспоминания, а вместе с ними — и всю связанную информацию.
— Это обратимо?
— Обычно да. Но процесс может занять недели или месяцы. А иногда память не возвращается вовсе.
— И что тогда?
— Тогда человек живёт с новой личностью. Адаптируется, строит новую жизнь.
Мы вышли из клиники уже вечером. Денис был молчалив, задумчив. В автобусе он смотрел в окно, иногда что-то бормотал себе под нос.
— О чём думаешь? — спросила я.
— О том, что сказала врач. Про стресс и травму. Я пытаюсь понять, что могло случиться.
— И?
— Ничего. Полная пустота.
Дома я приготовила ужин, мы поели молча. Потом он помыл посуду — ещё одна странность, Денис никогда не мыл посуду добровольно. После ужина сел за компьютер, долго что-то читал.
— Что ищешь? — спросила я.
— Информацию о себе. О нас. Может, в интернете что-то есть.
Он открыл социальные сети, наши общие фотографии, переписку. Читал внимательно, как изучают документы на чужом языке.
— Странно, — сказал он. — Я читаю наши сообщения, как чужие письма. Понимаю слова, но не чувствую эмоций.
Я подошла, посмотрела через его плечо. На экране — наша переписка полугодовой давности. Короткие сообщения: "Буду поздно", "Ужин в холодильнике", "Не жди". Никакой нежности, никакого тепла.
— Мы действительно были несчастны, — сказала я.
— Да, — согласился он. — Это видно даже со стороны.
На следующий день принесли результаты анализов. МРТ в норме, кровь тоже. ЭЭГ показала незначительные изменения в височных долях — области, отвечающей за память.
— Микроскопические очаги, — объяснил невролог. — Возможно, последствия стресса или недосыпа. Ничего критичного.
— Значит, это точно психологическое? — спросила я.
— Скорее всего. Рекомендую продолжить работу с психиатром.
Мы ходили к психиатру три раза в неделю. Денис рассказывал о своих ощущениях, пытался восстановить хотя бы фрагменты памяти. Доктор использовала разные методы — гипноз, ассоциативные тесты, анализ снов.
Но результата не было. Память оставалась чистой, как вымытая доска.
Прошла неделя. Потом вторая. Денис постепенно осваивался в доме, изучал наши привычки, фотографии, вещи. Но узнавания не происходило. Он оставался вежливым незнакомцем в теле моего мужа.
Зато я стала замечать изменения в нём самом. Он стал спокойнее, мягче. Больше улыбался, интересовался моими делами. Читал книги, которые раньше не читал. Готовил еду, убирался в квартире, не считая это женской работой.
Это был другой человек. Лучший, чем прежний Денис.
И это пугало больше всего.
На третьей неделе я поехала к его матери. Жила она в другом районе, в старой хрущёвке. Мы виделись редко — она не одобряла наш брак, считала, что Денис мог найти кого-то получше.
— Анечка, — сказала она, открывая дверь, — как Денька? Он мне не звонит уже неделю.
— Тётя Галя, мне нужно с вами поговорить.
Я рассказала ей всё — про амнезию, про больницу, про то, что он не помнит ничего из последних лет. Она слушала молча, потом долго качала головой.
— Я боялась, что так кончится, — сказала она наконец.
— Что вы имеете в виду?
— Он же мучился последние месяцы. Не спал, не ел. Всё что-то про работу переживал.
— Про работу?
— А ты не знала? Он же проект завалил. Большой проект, на полгода работы. Из-за его ошибки клиент отказался платить. Его чуть не уволили.
Я не знала. Денис ничего не рассказывал.
— А ещё, — продолжила тётя Галя, — он спрашивал про развод. Как это делается, сколько стоит.
— Про развод?
— Ага. Говорил, что вы больше не любите друг друга. Что лучше расстаться по-хорошему.
У меня похолодело в груди.
— Когда это было?
— Месяц назад. Или полтора.
Я поехала домой в состоянии шока. Значит, Денис планировал развод. Значит, наш брак действительно был обречён.
Дома он встретил меня с ужином и улыбкой.
— Как дела? — спросил он. — Ты выглядишь расстроенной.
— Да так, работа, — соврала я.
Но всю вечер я думала о разговоре с его матерью. О том, что настоящий Денис хотел от меня уйти. И о том, что этот новый Денис — может быть, именно тот, которого я когда-то полюбила.
На четвёртой неделе случилось неожиданное. Мы сидели на кухне, пили чай. Играла тихая музыка — джаз, который он раньше не любил. Вдруг он замер, прислушался.
— Что-то знакомое, — сказал он.
— Что?
— Эта мелодия. Будто я её где-то слышал.
Песня была старая, из восьмидесятых. "Careless Whisper" Джорджа Майкла. Мы танцевали под неё на нашей первой встрече — в кафе, где играл джазовый оркестр.
— Ты что-то помнишь? — спросила я.
Он закрыл глаза, сосредоточился.
— Кафе, — сказал он медленно. — Живая музыка. Девушка в синем платье. Она смеётся, мы танцуем...
— Это я. Мы познакомились в "Синей птице", семь лет назад.
— Ты?
Он открыл глаза, посмотрел на меня. В его взгляде было что-то новое — не узнавание, но... интерес. Живой, настоящий интерес.
— Расскажи, — сказал он. — Как это было?
Я рассказала. Про то, как мы встретились в кафе, как он пригласил меня танцевать, как проводил домой. Про нашу первую прогулку, первый поцелуй, первую ночь вместе.
Он слушал внимательно, иногда кивал.
— Красивая история, — сказал он. — Жаль, что я её не помню.
— Может быть, память возвращается? — спросила я.
— Не знаю. Это скорее... эмоция. Чувство, что я был счастлив.
В эту ночь мне снился наш первый танец. Во сне Денис был молодым, влюблённым, счастливым. Таким, каким я его запомнила. Проснулась с мокрыми глазами.
На следующий день я позвонила психиатру, рассказала о воспоминании.
— Это хороший знак, — сказала она. — Блокировка начинает ослабевать. Возможно, память вернётся постепенно.
— А если не вернётся?
— Тогда у вас есть выбор: принять нового человека или отпустить прошлое.
Выбор. Всё сводилось к выбору.
Ещё через несколько дней истёк месяц — срок, который я ему дала. Вечером мы сели за кухонный стол, как на переговоры.
— Итак, — сказала я, — что мы имеем?
Я достала папку, которую вела все эти недели. Разложила документы, справки, результаты анализов.
— Ты — Денис Алексеевич Морозов, мой муж, — начала я. — Это подтверждают документы, медицинские карты, показания свидетелей. У тебя диссоциативная амнезия, вызванная психологическим стрессом. Память может вернуться, а может и не вернуться.
Он кивнул.
— Ты помнишь только один эпизод из нашей жизни — нашу первую встречу. Остальное стёрто полностью. — Я перевернула страницу. — За месяц ты стал другим человеком. Более мягким, внимательным, домашним. Таким, каким Денис никогда не был.
— И что ты решила? — спросил он.
Я сложила бумаги, убрала папку.
— Я хочу попробовать, — сказала я. — Не восстановить прошлое, а построить новое. С тобой, какой ты есть сейчас.
— Ты уверена?
— Нет. Но я готова рискнуть.
Он протянул руку через стол. Я взяла его ладонь в свои — тёплую, знакомую, но уже не чужую.
— Спасибо, — сказал он тихо.
— За что?
— За то, что дала мне шанс. Стать собой.
Мы сидели, держась за руки, и слушали тишину. За окном шумела московская ночь — машины, голоса, звуки большого города. А в нашей кухне было тихо и спокойно.
В половине одиннадцатого зазвонил домофон. Короткий, резкий сигнал. Мы переглянулись.
— Ждёшь кого-то? — спросил он.
— Нет.
Домофон пикнул ещё раз. Потом ещё. Я встала, подошла к трубке.
— Кто там?
— Это я, — сказал знакомый голос. — Открой.
Трубка выпала у меня из рук. Голос был тот же, что у человека, сидящего за столом. Точно тот же.
Я обернулась. Денис смотрел на меня широко открытыми глазами.
— Кто это? — спросил он.
А домофон пикал и пикал, и в динамике звучал его собственный голос:
— Аня, открой. Это Денис. Я всё помню.