Я всегда считала нашу семью нормальной, пока на горизонте не замаячило место в элитной гимназии для нашего пятилетнего сына. В этот момент моя свекровь, бывшая заведующая детсадом советской закалки, словно сошла с ума. Она объявила войну нашему соседу-депутату, для которого его внук был не ребенком, а «успешным проектом». Их битва за будущее внуков превратила нашу жизнь в шпионский триллер с мелкими диверсиями, публичными скандалами и подлыми слухами. А мы с мужем оказались между двух огней, в ужасе наблюдая, как взрослые люди теряют человеческий облик. Я до последнего не верила, чем всё это закончится...
***
Мы с мужем Пашей всегда считали себя людьми адекватными. Ну, знаете, из тех, кто не стоит в очереди за новым айфоном в пять утра и не считает, что их пятилетний ребенок обязан к первому классу говорить на трех языках и цитировать Шопенгауэра. Наш сын Мишка был обычным, счастливым мальчишкой: обожал динозавров, строил из «Лего» башни до потолка и искренне верил, что если съесть много морковки, то научишься видеть в темноте. Мы жили в тихом спальном районе и единственным источником перманентного стресса в нашей жизни была моя свекровь, Элеонора Аркадьевна.
Не поймите неправильно, она не была монстром. Она была… монументом. Бывшая заведующая лучшим в районе детским садом, женщина-кремень, отлитая из чистого командного тона и педагогических установок брежневской эпохи. Она обожала единственного внука Мишку до дрожи в коленях, и эта любовь выражалась в непрерывных попытках превратить его жизнь в подобие армейской муштры. «Режим — основа всего!», «Дисциплина формирует характер!», «Ребенок должен быть занят делом, а не этой вашей ерундой!» — гремело на нашей кухне каждое воскресенье, когда она приходила с инспекцией и кастрюлей своего фирменного борща. Паша, ее сын, при ней съеживался и превращался в того самого мальчика, которого она когда-то заставляла маршировать под звуки пионерского горна. Я же старалась придерживаться тактики «улыбаемся и машем», сохраняя хрупкий мир.
Нашим соседом по лестничной клетке был Роман Альбертович Кравцов. Важная птица, какой-то чиновник из городского департамента образования или что-то в этом духе. Он был полной противоположностью Элеоноре Аркадьевне. Весь из себя современный, в дорогом костюме, с умными часами на запястье, он сыпал словами «нетворкинг», «инвестиции в будущее» и «человеческий капитал». Его внук Лёва, ровесник нашего Мишки, был для него не просто ребенком, а проектом. Успешным проектом, разумеется. Роман Альбертович был убежден, что правильные знакомства нужно заводить с пеленок, а место в жизни определяется престижностью песочницы, в которой ты играл.
До поры до времени наши миры — мир советской закалки Элеоноры Аркадьевны и мир глянцевого успеха Романа Альбертовича — пересекались лишь на уровне вежливых кивков у подъезда. Но однажды в наш тихий омут черти принесли бомбу. Бомба называлась прогимназия «Прогресс-XXI».
Объявление на глянцевой бумаге повесили прямо в холле нашего подъезда. «Открывается набор в инновационную прогимназию «Прогресс-XXI»! Углубленное изучение языков, ранняя профориентация, индивидуальный подход! Прямой путь в лучший лицей города! Всего 15 мест!»
Я бы прошла мимо, но краем глаза заметила, как у этого объявления замерли две фигуры: моя свекровь, возвращавшаяся с рынка с авоськами, и Роман Альбертович, вышедший проверить почтовый ящик. Их взгляды, устремленные на глянцевый листок, были удивительно похожи. В них читалась решимость полководцев перед генеральным сражением.
— Пятнадцать мест… — задумчиво протянула Элеонора Аркадьевна, когда мы вечером пили чай. — Это шанс, который нельзя упускать. Миша должен быть там. Я займусь его подготовкой. Советская система не знала себе равных, и мы докажем этим новомодным выскочкам, чего стоит настоящая школа!
Паша поперхнулся чаем. Я почувствовала, как по спине пробежал холодок. В тот же вечер, вынося мусор, я столкнулась с Романом Альбертовичем. Он как бы невзначай поинтересовался, не думаем ли мы о «Прогрессе-XXI».
— Это серьезные инвестиции в будущее Лёвы, — вещал он, поправляя безупречный галстук. — Связи, окружение, старт в жизни. Я уже договорился с лучшими репетиторами. Ментальная арифметика, китайский для малышей, основы игры на арфе… Конкуренция будет жестокой, но мы должны быть на высоте.
Я кивнула, пробормотав что-то неопределенное, и поспешила домой. Зайдя в квартиру, я прислонилась к двери и закрыла глаза. Я еще не знала всех деталей, но одно было ясно: наше тихое затишье закончилось. На горизонте разворачивалась операция «Наследник», и мы с Пашей оказались прямо на линии огня.
***
Днем «Д», точкой невозврата, стал день начала приема документов в «Прогресс-XXI». Запись была «живой», и Элеонора Аркадьевна, как ветеран очередей за дефицитом, разработала целый стратегический план. Она велела мне и Паше быть у дверей гимназии в шесть утра. «Главное — занять позицию! — чеканила она по телефону накануне. — Кто первый встал, того и тапки. Это закон жизни».
В шесть утра промозглым осенним утром мы, сонные и помятые, стояли у массивных дверей гимназии, сверкающих свежей краской. Мы были первыми. Я почувствовала укол гордости, который тут же сменился стыдом. Зачем все это? Но спорить со свекровью было все равно что пытаться остановить танк голыми руками.
Ровно в 6:15 к гимназии подкатил блестящий черный внедорожник. Из него вышел Роман Альбертович, одетый так, будто собрался на заседание совета директоров, а не в очередь записывать внука. Увидев нас, он слегка нахмурился, но тут же натянул на лицо профессионально-дружелюбную улыбку.
— Анна, Павел! Какая приятная встреча! — проворковал он. — Решили не спать? Похвально, похвально. Боретесь за будущее ребенка.
В этот момент, откуда ни возьмись, материализовалась Элеонора Аркадьевна. Она была в своем лучшем «боевом» пальто и с термосом в руках. Видимо, пришла проконтролировать исполнение приказа.
— А мы, Роман Альбертович, привыкли трудом всего добиваться, а не на машинах разъезжать, — отрезала она, окинув его и его автомобиль испепеляющим взглядом. — Порядок есть порядок. Кто раньше пришел, тот и прав.
— Порядок, Элеонора Аркадьевна, — не остался в долгу сосед, — это когда все решают не ноги, а голова. Умение правильно организовать процесс. Вот вы стоите здесь с шести утра, а я, например, мог бы просто позвонить директору. У нас с ней, знаете ли, общие проекты по линии департамента.
Воздух между ними, казалось, заискрился. Я почувствовала себя наблюдателем на дуэли.
— Ах, позвонить? — ядовито усмехнулась свекровь. — Это мы проходили. «Телефонное право». Думали, в прошлом осталось, ан нет. Некоторые до сих пор считают, что связи важнее знаний и дисциплины. Ничего, жизнь таких быстро на место ставит.
— Дисциплина — это прекрасно, — парировал Роман Альбертович, не теряя лоска. — Но маршировкой и хоровым пением сегодня никого не удивишь. Мир изменился. Сегодня в цене гибкость ума, креативность, знание языков. Ментальная арифметика, например. Ваш внук занимается? Нет? А Лёва уже трехзначные числа в уме складывает. Это, знаете ли, развивает оба полушария мозга.
Элеонора Аркадьевна побагровела.
— Мой внук будет развит всесторонне! Как и положено советскому… то есть, российскому человеку! Он будет знать историю своей страны, а не ваши китайские иероглифы! Он будет читать стихи наизусть, а не на арфе бренчать!
К восьми утра за нами выстроилась внушительная толпа таких же встревоженных родителей. Все они невольно стали свидетелями этой перепалки. Кто-то сочувственно кивал Элеоноре Аркадьевне, кто-то с подобострастием смотрел на Романа Альбертовича. Наш тихий спальный район раскололся на два лагеря.
Когда двери наконец открылись, и мы, первые, вошли в сияющий холл, напряжение достигло предела. Милая девушка за стойкой регистрации попросила наши документы. Элеонора Аркадьевна, как победитель, с гордым видом протянула ей папку. Роман Альбертович, стоявший прямо за нами, продолжал излучать ледяное спокойствие, но я видела, как подрагивает его идеально выбритый подбородок.
Мы подали документы. Нам присвоили номер «1». Роману Альбертовичу — номер «2». Это была тактическая победа свекрови, и она упивалась ею весь день. Но я, выходя из гимназии, чувствовала не радость, а тяжесть. Это была не просто подача документов. Это было официальное объявление войны. И первая кровь, пусть и метафорическая, была пролита. Впереди нас ждала долгая и изнурительная окопная война за светлое будущее Миши, которое, как мне казалось, с каждым днем становилось все более туманным.
***
После триумфального взятия «номера 1» в очереди Элеонора Аркадьевна развернула на нашей территории полноценный военно-полевой штаб. Наша уютная гостиная превратилась в нечто среднее между кабинетом политпросвещения и спортзалом.
— Никаких мультиков! — заявила она в первый же день, конфискуя у Мишки планшет. — Это отупляет! Будем развивать память и воображение!
Развитие памяти и воображения по ее методике выглядело устрашающе. Три раза в день Миша должен был декламировать стихотворение Маяковского «Что такое хорошо и что такое плохо?». Причем не просто декламировать, а с выражением, жестикуляцией и «идейно верной» интонацией. После поэзии наступало время политинформации. Свекровь, вооружившись старыми детскими энциклопедиями, рассказывала внуку о подвигах пионеров-героев, о покорении целины и полете Гагарина. Мишка, который до этого знал только о подвигах Черепашек-ниндзя, слушал с широко открытыми глазами, пытаясь понять, почему Зина Портнова круче Леонардо.
Апогеем подготовки была физкультура. «В здоровом теле — здоровый дух!» — провозглашала Элеонора Аркадьевна и заставляла пятилетнего внука маршировать по коридору, высоко поднимая колени. «Ать-два! Левой! Левой! Спину прямо! Подбородок выше!» — командовала она. Паша, приходя с работы и заставая эту сцену, тихонько ретировался на кухню и наливал себе валерьянки. Я пыталась возражать, говорила, что это перебор, что Миша устает, но натыкалась на железобетонную стену: «Я сорок лет детей воспитывала! Я знаю, что делаю! Не мешайте мне ковать из него человека!»
Тем временем с другого фланга, из-за соседской двери, доносились совсем другие звуки. То нежные, переливчатые трели арфы, то монотонный голос репетитора по китайскому: «Ма-ма, ци-ма, ма-ма, ма-ма…». Роман Альбертович вел свою войну другими методами. Его «гонка вооружений» была дорогой, глянцевой и высокотехнологичной.
При встрече в лифте он не упускал случая поделиться успехами своего «проекта».
— Лёва вчера поразил психолога на тесте Векслера, — как бы невзначай бросал он, глядя на свое отражение в зеркале. — Коэффициент опережает норму на двадцать пунктов. Все-таки ментальная арифметика творит чудеса. А как успехи у Михаила?
Я что-то бормотала про то, что мы учим буквы, а Элеонора Аркадьевна, если оказывалась рядом, тут же вступала в бой:
— Наш Миша не цифры бездушные складывает, а Родину учится любить! Это в любые тесты не впишешь!
— Родину любить — это святое, — соглашался Роман Альбертович со снисходительностью в голосе. — Но в современном мире патриотизмом счет в банке не оплатишь. Нужны реальные навыки. Конкурентоспособность. Вот мы записали Лёву еще и на детскую робототехнику. Будущее за технологиями, как ни крути.
Эта информационная война выматывала. Каждый вечер мы с Пашей проводили «пятиминутку ненависти», обсуждая очередные перлы воинствующих стариков.
— Он сегодня заявил, что у Лёвы будет персональный тьютор для подготовки к собеседованию! Тьютор! Пятилетнему ребенку! — возмущался я.
— А мать вчера притащила глобус и заставляла Мишку показывать Кубу — Остров Свободы! — стонал Паша. — Он чуть не расплакался, потому что не мог ее найти.
Самое абсурдное и одновременно трогательное во всей этой истории было то, что пока взрослые строили баррикады, дети с легкостью их разрушали. Мишка и Лёва, встречаясь на детской площадке, совершенно не чувствовали вражды. Наоборот, они тянулись друг к другу. Лёва, тихий и задумчивый мальчик, с восторгом смотрел, как Мишка бесстрашно съезжает с самой высокой горки. А Мишка, в свою очередь, завороженно слушал, как Лёва напевает ему китайскую считалочку. Они обменивались игрушками, вместе строили замки из песка и не понимали, почему бабушка и дедушка, завидев друг друга, мгновенно меняются в лице. Их дружба была молчаливым укором всей нашей взрослой глупости. Но мы, увы, были слишком заняты своей войной, чтобы это заметить.
***
Следующим этапом нашей холодной войны стали подготовительные курсы при гимназии. Это было обязательное мероприятие для всех кандидатов, и наши главнокомандующие восприняли его как возможность провести разведку на вражеской территории и продемонстрировать мощь своего «оружия».
Курсы проходили раз в неделю, по субботам. Детей забирали в класс на полтора часа, а родителей собирали в небольшом зале, где перед ними выступали психологи, педагоги и даже диетологи. Это была арена для публичных баталий.
В первую же субботу Элеонора Аркадьевна пошла в атаку. Молоденькая психолог, девушка лет двадцати пяти с модными очками и пирсингом в носу, начала рассказывать про важность развития эмоционального интеллекта и недопустимость давления на ребенка.
— …поэтому, уважаемые родители, избегайте категоричных оценок, не сравнивайте своего ребенка с другими, создавайте для него ситуацию успеха…
В этот момент Элеонора Аркадьевна, сидевшая в первом ряду, подняла руку.
— Простите, милочка, — начала она голосом, который не предвещал ничего хорошего. — Я сорок лет проработала в системе дошкольного образования. И я хочу спросить: а как же дисциплина? Как же понятия «надо» и «нельзя»? Вы тут рассказываете про «ситуацию успеха», а кто будет учить ребенка преодолевать трудности? Жизнь — это вам не розовая пони, скачущая по радуге. Ребенок должен знать, что такое «не получилось», чтобы стремиться к тому, чтобы «получилось»!
Психолог растерялась. Родители в зале зашевелились. Роман Альбертович, сидевший через проход от нас, решил нанести ответный удар.
— Уважаемая, — обратился он к Элеоноре Аркадьевне с вежливой улыбкой, — времена изменились. Подход, который вы описываете, в профессиональных кругах называют «авторитарным». Он подавляет личность, убивает креативность. Сегодня мы говорим о партнерстве с ребенком, о развитии его сильных сторон. Это не «розовые пони», это современная научная педагогика. А ваш подход, уж извините, — это «совок» в чистом виде.
Слово «совок» прозвучало как выстрел. Лицо Элеоноры Аркадьевны превратилось в гранитную маску.
— «Совок», говорите? — прошипела она. — Этот «совок» в космос людей запускал и создавал лучшую в мире систему образования! А ваша «научная педагогика» растит инфантильных эгоистов, которые при первой же трудности бегут к психологу!
Скандал разгорался. Ведущей пришлось вмешаться и тактично сменить тему. Но битва была проиграна для всех. Родители разделились: кто-то шептался, осуждая «бабку-коммунистку», кто-то — проклиная «зазнавшегося чинушу». Мы с Пашей сидели красные как раки, мечтая провалиться сквозь землю.
Но самый главный театр военных действий разворачивался не в зале, а в коридоре, во время короткого перерыва, когда детей выводили попить воды. Взрослые, разбившись на группы, продолжали обсуждать случившееся, а дети… дети были просто детьми.
Я увидела, как наш Мишка подошел к Лёве. Лёва выглядел немного расстроенным — видимо, на занятии что-то не получилось. Мишка, не говоря ни слова, достал из кармана свою самую ценную вещь — маленькую фигурку тираннозавра — и протянул ее Лёве.
— На, не грусти, — серьезно сказал он. — Он всех победит.
Лёва взял динозавра, и его лицо просветлело. Он, в свою очередь, порылся в своем рюкзачке и вытащил оттуда сложный брелок-головоломку.
— А хочешь, покажу, как собирать? — предложил он.
И они уселись прямо на пол в коридоре, в стороне от всех, и начали возиться с головоломкой. Мишка, громкий и активный, и Лёва, тихий и вдумчивый. Они не слышали перешептываний взрослых, не видели враждебных взглядов, которыми обменивались их бабушка и дедушка. Они просто дружили.
Я смотрела на них, и сердце сжималось от нежности и горечи. В этой абсурдной войне, которую мы, взрослые, развязали из-за своих амбиций, комплексов и страхов, эти два маленьких человека были единственными, кто сохранил здравый смысл и человечность. Они были маленькими партизанами, действующими в тылу врага и напоминающими нам о том, что на самом деле важно.
***
После публичного столкновения на курсах война перешла в новую, подпольную фазу. Открытые баталии сменились диверсиями и мелкими пакостями. Наши главнокомандующие начали действовать как заправские шпионы.
Первым удар нанес Роман Альбертович. Он использовал свое главное оружие — «административный ресурс». За неделю до собеседования нам позвонили из гимназии и сообщили «радостную» новость: наше время — понедельник, восемь утра. Для тех, кто не в курсе, что такое восемь утра в понедельник для семьи с маленьким ребенком, поясню: это ад. Это значит, что ребенка нужно разбудить в шесть, когда он еще не выспался, накормить, хотя ему кусок в горло не лезет, и привезти на другой конец района по самым жутким пробкам. Ребенок к моменту собеседования будет измученным, капризным и совершенно не способным продемонстрировать свои лучшие качества.
Я была уверена, что это не случайность. Увидев на следующий день Романа Альбертовича, я поняла, что не ошиблась.
— Слышал, вам назначили на утро понедельника, — сказал он с фальшивым сочувствием. — Не повезло. Нам вот досталось самое удобное время — суббота, одиннадцать утра. Лёва будет выспавшийся, в прекрасном настроении. Но что поделать, жеребьевка, дело слепое.
Он подмигнул и прошел мимо, оставив меня кипеть от злости. Когда я рассказала об этом Элеоноре Аркадьевне, она на мгновение замолчала, и в ее глазах блеснул стальной огонек.
— Жеребьевка, значит? — процедила она. — Ну что ж. На каждую хитрую гайку найдется свой болт с левой резьбой.
Ее ответный ход был куда более изощренным и коварным. Она нанесла удар по самой чувствительной точке Романа Альбертовича — его репутации. Свекровь начала свою диверсию в «святая святых» современного родительства — в мамском чате нашего района.
Она не писала ничего напрямую. О, нет, она была слишком умна для этого. Она действовала через подставных лиц и намеки. Сначала в чате появилась какая-то «Ольга, мама двоих», которую никто раньше не видел. Эта Ольга как бы невзначай поинтересовалась, не знает ли кто-нибудь хорошего детского психолога. Ей тут же посоветовали специалиста, с которым, как все знали, занимался Лёва Кравцов — светило психологии, которого Роман Альбертович нахваливал на каждом углу.
И тут «Ольга» написала сообщение, которое взорвало чат: «Ой, девочки, а это не тот самый психолог, у которого, говорят, диплом куплен в переходе? Мне подруга рассказывала, был скандал, но его как-то замяли…».
Эффект был подобен взрыву бомбы. За несколько часов слух облетел весь район. Никто ничего не знал наверняка, но тень сомнения была брошена. Репутация «лучшего психолога» была подмочена, а вместе с ней — и репутация Романа Альбертовича, который так гордился своим выбором. Он мог сколько угодно говорить про ментальную арифметику и арфу, но теперь за его спиной шептались: «А психолог-то у них, говорят, липовый…».
Я узнала об этой диверсии от одной из знакомых мамочек и пришла в ужас. Вечером я высказала все свекрови.
— Элеонора Аркадьевна, это же подлость! Вы же сами все это выдумали!
Она посмотрела на меня своим невозмутимым взглядом.
— Анна, на войне как на войне. Он бьет по нашему ребенку, лишая его шанса, а я бью по его самолюбию. Это справедливо. Он использует свои связи, а я — свой жизненный опыт и знание человеческой психологии.
В тот вечер мы с Пашей сидели на кухне до глубокой ночи. Атмосфера в доме стала невыносимой.
— Ань, может, ну его? — подавленно сказал муж. — Ну не поступит Мишка в эту гимназию, и что? Пойдет в обычную школу, как мы с тобой. Мы же выросли нормальными людьми.
— А что мы скажем твоей маме? Она же нас съест. А этот Кравцов будет ходить с видом победителя до конца наших дней.
— Я не знаю, — вздохнул Паша. — Но я смотрю на все это, и мне страшно. Мы превращаемся в таких же, как они. Мы уже не думаем о Мишке. Мы думаем только о том, как победить в этой идиотской войне.
Он был прав. Гонка за место в престижной гимназии превратилась в самоцель. Мы забыли, с чего все начиналось. Мы забыли про нашего веселого, любящего динозавров мальчика. На кону стояли уже не его будущее, а наши собственные амбиции и гордость. И это было самое страшное.
***
Утро понедельника, день собеседования, было серым и промозглым, точь-в-точь как наше настроение. Вся наша семья напоминала экипаж подводной лодки перед решающим погружением. Воздух в квартире был наэлектризован до предела.
Паша нервно ходил из угла в угол, то и дело поглядывая на часы. Я пыталась накормить Мишку кашей, но он, чувствуя общее напряжение, капризничал и отодвигал тарелку.
— Мишенька, ну съешь ложечку, — умоляла я. — Для ума.
— Не хочу кашу! Хочу динозавров!
В семь утра прибыла главнокомандующая. Элеонора Аркадьевна была в своем парадном костюме, с идеальной укладкой и боевым блеском в глазах. Она окинула нашу смятенную компанию строгим взглядом.
— Так, без паники! — отчеканила она. — Павел, перестань нарезать круги, от тебя голова кружится. Анна, дай ребенку то, что он хочет, пусть съест хоть бутерброд, главное, чтобы не был голодным. Михаил! — обратилась она к внуку. — Встать! Повторим наш девиз!
Мишка покорно спрыгнул со стула и, глядя на бабушку, пискляво отрапортовал:
— Всегда готов! Учиться и трудиться!
— Вольно, — милостиво разрешила свекровь. — Молодец, боец!
Дорога до гимназии была пыткой. Мы, как и предсказывал Роман Альбертович, встряли во все возможные пробки. Мишка изнывал на заднем сиденье. Паша за рулем тихо ругался сквозь зубы. Элеонора Аркадьевна сидела на переднем сиденье, прямая как струна, и всю дорогу давала внуку последние наставления: «Если спросят про любимую книгу — говори «Тимур и его команда». Если попросят спеть — пой «Вместе весело шагать». Не вздумай упоминать своих черепашек!»
Когда мы, наконец, подъехали к гимназии, опоздав на пять минут, мы были похожи на выжатые лимоны. В холле, залитом мягким светом, уже толпились другие родители с детьми. Все были напряжены, но старались сохранять на лицах бодрые улыбки. И, конечно же, там была семья Кравцовых.
Они прибыли на свое «удобное» субботнее собеседование, но, видимо, остались дождаться результатов и насладиться нашим фиаско. Роман Альбертович, его дочь и зять, и сам Лёва. Они выглядели безупречно. Лёва был в элегантном костюмчике с бабочкой, тихий и серьезный. Роман Альбертович окинул нас взглядом, в котором читалось плохо скрываемое торжество.
Элеонора Аркадьевна встретила его взгляд своим, не менее ледяным. Казалось, еще секунда — и между ними проскочит молния. Они стояли в разных концах холла, как два генерала, обозревающие поле предстоящей битвы, и негласно мерились силами. Напряжение было почти физически ощутимым.
Наконец, к нам подошла та самая милая девушка с ресепшена.
— Уважаемые родители, бабушки и дедушки! Прошу вас пройти в актовый зал, — сказала она с улыбкой. — А деток мы пока заберем в игровую комнату, где с ними побеседуют наши психологи и педагоги. Не волнуйтесь, все пройдет в очень комфортной и дружелюбной обстановке.
Мишка, на удивление, не испугался. Он увидел в группе детей Лёву, и его лицо просияло. Он помахал нам ручкой и смело пошел за воспитателем. Лёва, заметив его, тоже улыбнулся и помахал в ответ.
А нас, взрослых, повели в актовый зал. Мы расселись по местам. Я оказалась рядом с Пашей, через проход от нас сидела Элеонора Аркадьевна. Чуть поодаль расположился клан Кравцовых. Последнее, что я увидела перед тем, как двери зала закрылись, — это как моя свекровь и Роман Альбертович обменялись последним испепеляющим взглядом. Час «Х» настал. Оставалось только ждать приговора. Я сжала холодную руку Паши и затаила дыхание.
***
В актовом зале царила гнетущая тишина. Все сидели, уставившись на пустую сцену, и нервно теребили в руках телефоны, сумки, носовые платки. Элеонора Аркадьевна сидела с каменным лицом, сложив руки на коленях, — само воплощение олимпийского спокойствия. Роман Альбертович, напротив, то и дело поглядывал на свои дорогие часы, постукивая по ним пальцем. Казалось, он не ждет, а контролирует время.
Наконец на сцену вышла директор гимназии, Марина Викторовна. Это была элегантная женщина лет пятидесяти с умными, проницательными глазами. Она обвела зал спокойным взглядом, который, казалось, заглядывал каждому в душу.
— Доброе утро, уважаемые родители, бабушки и дедушки, — начала она ровным, тихим голосом. — Я рада видеть вас всех здесь. Я знаю, как вы волнуетесь. Каждый из вас хочет для своего ребенка самого лучшего. И наша гимназия действительно готова дать очень многое: прекрасных педагогов, современные методики, отличную базу для будущего. Но, — она сделала паузу, — есть одно «но».
Все в зале замерли.
— Мы можем научить детей китайскому языку, ментальной арифметике и игре на арфе. Мы можем рассказать им о великих открытиях и подвигах героев. Но есть одна вещь, которой мы не можем их научить. Мы не можем научить их быть счастливыми. Мы не можем дать им то, что могут дать только их близкие: любовь, поддержку и, самое главное, адекватное восприятие мира.
Ее взгляд скользнул по первым рядам, задержавшись на мгновение на Элеоноре Аркадьевне и Романе Альбертовиче.
— Поэтому главное собеседование сегодня проходили не только ваши дети. Его проходили и вы. Мы убеждены, что залог успешного развития ребенка — это не только его способности, но и адекватность его родителей. Их умение радоваться успехам, принимать неудачи и не превращать детство своего ребенка в поле для битвы собственных амбиций.
В зале повисла мертвая тишина. Я почувствовала, как у меня перехватило дыхание.
— И сейчас, — продолжила директор, — я хочу показать вам небольшой ролик. Это запись из нашей игровой комнаты, сделанная буквально полчаса назад.
Свет в зале погас, и на большом экране за спиной директора появилось изображение. Яркая, залитая солнцем игровая комната. И в центре — наши дети. Мишка и Лёва.
На экране было видно, как Мишка, с серьезным видом, пытается научить Лёву маршировать. «Ать-два! Спину прямо!» — командовал он, в точности копируя интонации своей бабушки. Лёва старательно топал, но постоянно сбивался с ритма и смеялся. А потом сцена сменилась. Теперь уже Лёва, сосредоточенно нахмурив брови, показывал Мишке, как из сложного магнитного конструктора собрать замысловатую фигуру. Он терпеливо объяснял что-то своему новому другу, а Мишка смотрел на него с нескрываемым восхищением. Они не конкурировали. Они не соревновались. Они играли. Они дружили. Они делились друг с другом тем, что умели и любили, и делали это с искренней, неподдельной радостью.
Камера медленно отъехала, показывая всю комнату, где другие дети тоже играли вместе, а потом свет в зале зажегся. Все сидели в полном молчании, ошеломленные. Я посмотрела на Элеонору Аркадьевну. Ее гранитная маска треснула. На ее лице было написано смятение. Роман Альбертович снял очки и тер переносицу, глядя в пол. Вся их вражда, вся их гонка вооружений на фоне этой простой и чистой детской дружбы выглядела нелепой, жалкой и абсолютно бессмысленной. Стало очевидно, кто на самом деле не прошел это собеседование.
— Мы принимаем в гимназию и Михаила Воронина, и Льва Кравцова, — объявила директор. — Оба мальчика — замечательные, умные и, что самое главное, открытые к дружбе дети. Но есть одно условие.
Она снова сделала паузу, глядя прямо на Элеонору Аркадьевну и Романа Альбертовича.
— Учитывая, скажем так, высокую вовлеченность старшего поколения, мы вынуждены ввести ограничение. На любом школьном мероприятии — будь то утренник, собрание или концерт — от каждой семьи может присутствовать только один представитель старшего поколения. Либо бабушка, либо дедушка. Вам придется договариваться.
Это был гениальный ход. Приговор, который не изгонял, а заставлял сотрудничать. Я увидела, как Элеонора Аркадьевна и Роман Альбертович медленно повернули головы и посмотрели друг на друга. В их взглядах больше не было ненависти. Была растерянность, досада и… необходимость заключить вынужденное перемирие.
Вечером, когда вся буря улеглась, мы сидели на нашей кухне. Свекровь и Роман Альбертович, как два дипломата после окончания войны, чертили на листке бумаги график посещений: «Так, на Новый год иду я. У меня лучший костюм Деда Мороза». — «Хорошо, тогда на 8 Марта — я. У меня связи в лучшем цветочном магазине».
Я смотрела на них, потом на Пашу. Мы переглянулись и впервые за долгие месяцы рассмеялись. Война закончилась. Да, это был лишь пакт о ненападении, а не вечный мир. Но это уже была победа. Победа здравого смысла над абсурдом. И главными победителями в ней оказались двое мальчишек, которые просто хотели дружить и делиться друг с другом динозаврами и конструкторами.
«Если вам понравилось — подпишитесь. Впереди ещё больше неожиданных историй.»