1942 год. Февраль, Подмосковье.
Глаша почувствовала нарастающую тревогу, услышав на улице рёв немецких мотоциклов.
- Чего это их чёрт принес? - отодвинув тюль, она нахмурилась, увидев, как бегают люди и услышала их крики. А вот и полицаи забегали, будь они неладны.
В их село немцы вошли еще в октябре 1941 года, но так как оно не имело для них интереса или стратегического значения, то, согнав со дворов животину, да птицу, они оставили полицаев и пошли в соседнюю деревню, что стояла на развилке и представляла собой некий дорожный узел, позволяющий контролировать округу.
Вдруг она услышала крики людей и поняла, что надвигается страшная беда, потому руки её действовали впереди разума. Глаша схватила в охапку годовалую дочь Ниночку, укутала её в одеяло и шаль, сама же накинула на плечи пальтишко и сунула ноги в валенки.
- Бежим, Глашка, бежим! - к ней в дом ворвалась соседка тётя Лида. - Что творят, что творят! По домам ходят, людей к амбару гонят!
Глаша вместе с ней выбежала из дома и бросилась по тропинке в сторону огорода.
- Сейчас зайдут во двор, не найдут нас в доме и искать станут. Что делать, Глашка? Следы ведь на снегу видать! Куда бежать?
- Тётя Лида, держи Ниночку, полезайте в компостную яму. Я за вами! - скомандовала Глаша, понимая, что это, может быть, её единственный шанс выжить.
Лида и Нина быстро откинули деревянную крышку компостной ямы, которую припорошило снегом. А Глаша тем временем смотрела, чтобы никто этого не видел, затем, ползком по протоптанной тропинке она добралась и сама, юркнула внутрь и так в тесноте они сидели, дрожа от страха. Благо была зима и все очистки и отходы замёрзли, потому и не задыхались они от запаха. Хотя в такой ситуации женщины и дышать забывали. Хоть бы никто не понял, что они здесь - в конце концов тропинка на снегу протоптана, это не свежие следы.
То ли некогда было их искать, то ли никто не догадался идти в конец огорода, но их не нашли.
Они не знали, сколько там просидели. Всё это время Лида и Глаша прижимали малышку к себе, чтобы она не закричала или не заплакала. Этого они боялись больше всего. Затем послышался запах гари и слёзы беззвучно покатились по щеке Лидии, когда она поняла, что запалили дома.
Сколько всё это продолжалось, они не могли сказать. И даже когда звуки выстрелов и крики затихли, они продолжали там сидеть.
Лида первой пошла к дороге, чтобы всё разузнать. Картина была такая, что за всю свою жизнь оставшуюся она не сможет этого забыть. Как и Глаша, которая вышла, убедившись в безопасности.
Всего несколько людей ходили по селу, пошатываясь и завывая, глядя на то, что осталось от их жилья. Дом Глаши сгорел полностью, как и дом Лидии. Некоторые дома остались наполовину целыми, а были и те, которые будто заговорённые - без окон, с копотью внутри, но при беглом осмотре было понятно, что жить в них можно. Будто в какой-то спешке они творили нелюди свои злодеяния. Но еще до наступления темноты люди знали, что сподвигло их сотворить такое - советские войска гнали эту нечисть и они поспешили напакостить напоследок.
- Ваши документы, - потребовал командир отряда, обращаясь к Лиде, Глаше и другим людям, которые на следующее утро столпились перед ним и смотрели на солдат с надеждой.
- Так нет документов, - прижимая к себе дочь, ответила Глаша.
- Всё погорело, - заплакала Лидия.
- В колхозном управлении документы были, - пожала плечами Глаша. - Но это в соседней деревне, а там немецкий офицер жил. Вряд ли они сохранились.
- Да уж, от здания колхозного управления ничего не осталось. Вот что, товарищи! - командир обвёл всех взглядом. - Вы должны сейчас друг друга держаться, помогать тем, кому помощь требуется. Но в первую очередь надо решить вопрос с жильём. Есть у кого родственники в других населённых пунктах?
- У меня никого нет, - покачала головой Глаша. - А родня мужа тоже сейчас под немецкой оккупацией.
- Со мной пойдешь, к моим родственникам. То село, говорят, еще неделю назад освободили, вроде как и уцелело оно, - произнесла Лида. - Я в беде тебя и дочь твою не оставлю.
Глаша и пошла вместе с Лидией. Солдаты дали им немного еды из своего пайка и девочка, которая плакала от голода, насытившись, теперь спала на руках, укутанная в теплое одеяло и шаль. Сама Глаша не чувствовала холода, все ресурсы её организм бросил на то, чтобы выжить и сейчас она была будто из стали. Они шагали по зимнему лесу, неся Ниночку поочередно. Путь предстоял не близкий и нужно было добраться до родни Лиды до вечера. Они не знали, как их примут родственники Лидии, ведь это лишние рты. Но другого пути не было.
- Лёня напишет, а я об этом даже не узнаю, - вдруг заплакала Глаша.
- Как до места доберемся и устроимся, сама напишешь ему. Адрес помнишь?
- Наизусть выучила адрес полевой почты. Тётя Лида, я так боюсь, что весна прошлого года была нашей с Лёней последней счастливой весной. А потом наступил проклятый июнь... - она заплакала. - Будет ли эта радостной, или ещё много слёз придется нам пролить?
- Сколько вёсен еще счастливых у вас будет, - утешала её соседка. - Вот закончится война, вернётся он живым и здоровым, как начнут у вас детишки один за другим рождаться. А вот у меня весны уже не будет. Некому мне больше писать письма и некого ждать, - вздохнула соседка. Она еще в июле 1941 года получила похоронку на мужа, а в сентябре на единственного сына.
- Давай-ка, я понесу Нину, отдохни немного, - Лида взяла девочку из рук, но не успели они сделать и двух шагов, как раздался выстрел, потом еще один, и еще. Лида упала на землю, прикрывая собой ребенка. Рядом лежала Глаша.
- Мамочки, что же творится, - пули свистели над головой, которую она боялась даже поднять. Девочка кричала, но её не было слышно среди этого грохота.
Спустя мгновение всё стихло.
Оказалось, они подошли туда, где в засаде сидели партизаны. И произошло это в тот момент, когда совсем рядом показались сбежавшие полицаи. Вот и получилось, что Глаша и Нина оказались под перекрестным огнем.
- Глаша, вставай уже, - произнесла Лида, передавай кричащую Ниночку подошедшим партизанам.
Но её соседка не отвечала. Перевернув её, Лида прижала ладони к губам, а затем посмотрела на Ниночку и партизан. Глаша навсегда закрыла свои глаза...
***
- Лида, девочку надо отвезти в город, в детский дом, - говорила её двоюродная сестра Наталья.
- Наташенька, да как же я смогу своими руками вот так взять и отвезти Ниночку? Мать её, Глафира, упокой, Господи, её душу, жизнь мне спасла, запихнув в свою компостную яму. Только благодаря ей я выжила. А так побежала бы к лесу, но даже не добралась бы до него.
- И всё же, Лида, - мягко, но настойчиво произнесла Наталья. - Ты можешь жить у нас столько, сколько хочешь, но у меня своих шестеро внуков, нам с Анной их кормить надо. А девочка маленькая, худенькая, ей питание хорошее нужно. Ну нет у неё матери, что же поделать? В детском доме её хоть оденут, накормят, а там и отец найдет.
- Я даже написать Лёньке не могу, адреса не знаю, погорело всё в доме. Он даже не узнает, что вдовцом остался, - заплакала Лида, а Наталья, погладив сестру по плечу, повторила:
- Отвези в детский дом. Так лучше будет.
Через два дня Лида отвезла девочку в детский дом. Малышка ничего не понимала, только маму всё звала. И от этого жалобного "ма-ма", становилось так тяжело на душе, что не сдержать было слёзы. Не встретит Глашенька больше весну, и не увидит её дочка больше своей мамы.
ПРОДОЛЖЕНИЕ