Игнат и Геннадий однажды ушли из дома, и их отсутствие Тамара Ивановна заметила только через неделю. — Лидка, куда делись наши? — спросила мать. — Собрали вещи и ушли, — буркнула старшая дочь. — Я тоже скоро уйду, надоело всё. Разозлившись, Тамара схватила разделочную доску и, не стесняясь, принялась «воспитывать» Лиду, а маленькая Лена забилась в угол. Такие сцены с криками, плачем и угрозами были в их семье обычным делом.
Соседи не раз обращались в ЖЭК, жалуясь на пьянство и побои, но начальство не реагировало — хорошего дворника в то время было не найти, а Тамара, несмотря ни на что, с работой справлялась. Сама она знала, что про неё сплетничают, но реагировала лишь пьяными угрозами, которые наутро забывала.
Слухи о происходящем дошли до бабушки из далёкой деревни. Марфа Спиридоновна приехала без предупреждения и увидела дома разгром и пьяную компанию. Не раздумывая, выгнала всех, а когда стало тихо, из шкафа вылезла Лена, Лида — из ванной. — Бабушка, забери нас к себе, — попросила старшая.
Они вместе убрали в квартире, только после этого Марфа спросила: — А вы ели? — Я — в школе, — ответила Лида, — а Ленка — нет, её в садик давно не водят, справку не принесла. — Одна дома сидит? — удивилась бабушка. — И меня оставляли, мы привыкли, — пожала плечами Лида.
Марфа Спиридоновна расплакалась, обняв внучек, а Тамара в это время спала мёртвым сном. Утром она быстро объяснила матери: если приехала с нравоучениями — лучше сразу уезжай.
Марфа Спиридоновна рано утром тихо поднялась с дивана и резко повела дочь в коридор, схватив её за волосы.
— Томка, перестанешь пить — нормально будет. Не перестанешь — не пощажу, — сказала она жёстко.
Тамара Ивановна была слишком слаба, чтобы перечить. Она знала — мать слов на ветер не бросает. После этого случая пить бросила.
Марфа осталась у дочери надолго, пригрозила, что лишит её родительских прав, если всё повторится. С приездом бабушки в квартире настал порядок, каждый день — горячая еда. Девочки не верили переменам, умоляли её не уезжать.
— Долго не могу, — вздыхала Марфа, — у меня дом, надо грядки готовить. Летом тоже встретимся.
Лида боялась, что, как только бабушка уедет, мать снова будет пить. Но на этот раз Тамара держалась, шутя:
— Всё, девчонки, прорвёмся. Скоро отпуск — к бабушке, а там, глядишь, и до Игната с Генной доберёмся.
Планы оборвались внезапно.
В конце мая Тамара Ивановна вернулась с работы, пожаловалась на боль в животе и легла. Сёстры испугались, когда ей стало хуже, позвали соседку. Та немедленно вызвала скорую. В больнице матери не стало: её не спасли, цирроз был слишком запущен.
Похороны прошли быстро. Уже на следующий день из ЖЭКа сообщили:
— Квартиру освободите, она служебная.
Марфа Спиридоновна собрала внучек и увезла в деревню, где ещё при муже построила большой дом. Муж уже давно умер, Тамара жилой дом не ценила, ушла в город; Марфа коротала дни одна. Она сразу захотела оформить опеку над девочками, но получила отказ — ей было слишком много лет.
Лидию сразу отправили в детдом, Лену пока оставили у бабушки. Чиновница лишь развела руками: — Все детские дома переполнены, дадим знать, как только появится место.
Марфа Спиридоновна, привыкшая подчиняться закону, каждый день ждала тревожного стука: заберут Леночку. Прошло полгода, и никто не пришёл – о них, казалось, забыли. Бабушка каждый вечер успокаивала внучку:
— Ну вот, Леночка, ещё один день прожили. Дай Бог, и дальше не вспомнят, ведь тебе со мной лучше, чем в приюте?
Леночка, незнакомая с жизнью сиротских учреждений, всегда уверенно отвечала:
— Лучше, бабушка. Только Лиды не хватает.
Боль от этих слов пронизывала Марфу Спиридоновну. Они навещали Лиду, та упрашивала — заберите меня. После третьего визита выяснили: Лиду перевели в другой детдом, в другой области.
— Почему? — спросила бабушка.
— Ваша девочка пыталась сбежать, поймали на автовокзале. Это первый случай у нас за долгое время, пришлось перевести в закрытое учреждение, — ответили в приёмной.
Слова о «строгом режиме» резанули слух Марфы Спиридоновны. — Детдом ведь не колония. Как это — строгие условия детям? — буркнула она и больше не стала слушать оправданий.
Собралась ехать к Лиде — слегла с болезнью. Потом подошла осень, пора было готовить Лену к школе. Тут вдруг образования вспомнили о девочке: почему до сих пор живёт у бабушки? Марфа Спиридоновна не стала отмалчиваться — обратилась к Ольге Васильевне Трофимовой, старой подруге и директору школы.
Трофимова помогла — уладили бумажные вопросы, Леночку оставили с бабушкой. Марфа Спиридоновна расплакалась:
— Ну, хоть эту битву мы выиграли, Леночка. Теперь бы ещё Лиду вернуть…
Но оказалось — Лиду перевели в спецшколу за драку с одноклассницей. Получилось устроить короткое свидание, всего на пять минут. Лида весь разговор молчала, только уходя бросила с обидой:
— Почему Ленку забрали, а меня — нет?
На этот вопрос у бабушки не было ответа. Остался только горький осадок.
Марфа Спиридоновна после возвращения домой вновь слегла и так и не поправилась — больше к Лиде она не ездила. Всю себя она отдала воспитанию Леночки. Но счастливая школьная жизнь девочки прервалась уже на третьем году.
Семейные тайны прошлого Лены внезапно стали достоянием всех. Теперь даже дети знали, почему умерла её мама и где находится сестра. Одноклассники не скрывали презрения:
— Корякина, тебе всё равно прямая дорога туда же, куда и Лиде. Зря стараешься, всё равно конца не будет.
Лена не умела защищаться — страдания она прятала глубоко внутри, не желая тревожить бабушку лишними переживаниями. Каждый вечер девочка с ужасом думала: если не станет бабушки — меня тоже отправят в закрытый интернат.
Однажды из сумки учительницы пропал кошелек. Не раздумывая, класс обвинил Лену.
— Это понятно, у неё же сестра-преступница… — разнеслось по рядам.
Девочка впервые в жизни попыталась оправдаться, но её не услышали. Все учителя сбежались на «разбирательство», и первым делом вытряхнули содержимое её рюкзака прямо на пол, при всех. Потом — у остальных.
Тут в класс влетела директор:
— Прекратите! Какое право вы имеете?! — Ольга Васильевна была возмущена.
В тот же момент учительница, хозяйка кошелька, обрадовано сообщила:
— Ой, а я его дома забыла! Вот он, всё на месте!
Осматривающие начали расходиться. На последней парте Лена тихо рыдала от обиды. Никто не извинился.
Родители учеников узнали о «обыске» и были возмущены. Один из них, при всех:
— Всё из-за одной! Уберите эту девчонку, и проблем не будет!
Учителя промолчали, не стали говорить родителям о забытом кошельке. Злые слова передавались, дети повторяли за взрослыми.
После этого у Лены появился новый страх: она всё чаще слышала, что её «испортила наследственность». Учителя смотрели исподтишка, будто ожидая от боязливой девчонки чего-то дурного. В школе у неё не было друзей; она всегда держала свои чувства в себе.
Однажды Лена решилась поговорить с бабушкой.
— Бабушка… меня в школе все обижают…
Марфа Спиридоновна в ужасе выслушала внучку, потом заплакала:
— Почему ты раньше не сказала? Я бы Ольге Васильевне…
— Не надо,— перебила Лена. — Твоя Трофимовна ничем не лучше других! Она ни разу не заступилась…
Старушка сжала голову руками:
— Господи, и что же нам делать? Школа-то у нас одна!
Лена только пожала плечами:
— Всё равно бы я не ушла. Осталось два года. Потерплю.
Мне бы только получить аттестат — и забыть всё это, думала Лена.
— Вот и правильно, милая, — поддержала её бабушка. — Поступишь в институт, выучишься, семью заведёшь — и школа забудется, будто не было её.
Лена кивнула, но думала иначе: разве забудешь детство? Только бабушке говорить об этом не стала — незачем лишний раз волновать. Марфа Спиридоновна заметно слабела с каждым днём, и Лена теперь старалась быть с ней особенно ласковой.
Для Лены бабушка оставалась единственным близким человеком — тем, кому по-настоящему была дорога её судьба.
Когда в руках оказался аттестат, Лена наотрез отказалась от выпускного: хотелось как можно скорее избавиться от воспоминаний о школе. Она давно решила поступать в педагогический, но призналась в этом бабушке только в самый последний момент.
— После всего… в учителя, — удивилась Марфа Спиридоновна. Помолчала. — А, может, ты права, Леночка. Тебе самой хватило школьных бед, а значит — плохого ты другим не сделаешь. Иди учись. Ни о чём не думай.
Бабушка подошла к шкафу:
— Помоги мне, надо отодвинуть.
Вместе двинули тяжёлый шкаф, открыв нишу в стене.
— Это мой покойный муж придумал, — с тихой улыбкой сказала Марфа Спиридоновна. — Наша с ним «банк-ячейка». Я вот сюда и откладывала тебе с каждой пенсии — на учёбу, пригодится.
Она протянула Леночке пухлый свёрток, и та бросилась её обнимать.
— Бабушка, ты лучшая на свете! — не сдержала радости Лена.
Учёба в институте давалась Лене легко: ни вольных насмешек, ни косых взглядов, ни обсуждений родни. Здесь она постепенно переставала чувствовать себя чужой — душа понемногу оттаивала.
Однажды соседка по общежитию поддразнивая:
— Ленка, на тебя парни смотрят, а ты — ни словечка. Я бы на твоём месте кавалеров, наверное, меняла каждую неделю!
Лена только улыбнулась. Где-то внутри теплилась робкая мечта о любви, но и страх не отпускал — дело, похоже, в тех же детских обидах.
И вот в выходные у бабушки разговор зашёл о личном.
— Женщине одной трудно, — начала Марфа Спиридоновна, — должно рядом крепкое плечо. Я за Ваней прожила сорок лет — и ничего не страшно было…
Лена догадалась, к чему клонила бабушка, но не показывала этого.
— Всё ясно, бабушка, ты своего Ивана не дала увести соперницам.
Старушка даже выпрямилась, гордо глянула:
— Ещё бы! В те годы девушек за труд уважали. Но не хвалюсь, не подумай. Я всё к чему — тебе о семье задуматься пора. Двадцать уже стукнуло, а ни с кем… Или, может, у тебя кто-то есть?
— Бабушка, если появится, ты узнаешь первая, — рассмеялась Лена.
продолжение