«- Эх, Федя, Федя… знал я, что ты не шибко умный… и навряд ли с воровским делом завяжешь… а все-таки на это надеялся! Не оправдал ты надежд… Что же мне так больно? Ведь, по сути, ты мне никто… ну, помотались мы с тобой по Союзу и по Москве… ну, нашли шлем. Ну, кажется, и все. Разошлись, как в море корабли.
А вот не могу вас забыть. И вы меня тоже. Сроднила нас эта история, сделала семьей. Но если Вася и Гаврила Петрович мне, воистину, как браться родные, то ты, Федя, решил из нашей семьи убежать. Не нужны мы тебе. А сердце у нас все равно за тебя болит. Волнуемся. Как будто ты нам, и в правду, по крови родной. Не хотим твоей гибели. А ты хочешь. Но насильно мил не будешь. Не нужны мы тебе. Но ты и сам себе не нужен».
Трошкин медленно брел к остановке. Он уже начинал опаздывать на свою всегда любимую работу, но сегодня ноги отказывались туда идти… мысли его были далеко… Где-то по просторам Союза бегал от погони, как заяц, дурной Федя. Где он сейчас? В каком сарае ночует? На улице сырой и промозглый март, до настоящей весны еще далеко… Ел ли он? Не болеет ли?
Мысли Трошкина плавно и незаметно перешли на другое.
Где-то живут на свете Аня и Лида… может, они опять переехали? Как там они? Что с Лидой? Как складывается ее жизнь? А как там Анечка?
Холодный порыв сырого ветра швырнул в лицо Жене горсть колючего весеннего снега. Начиналась метель. Он вздрогнул, словно очнувшись, поднял голову и огляделся по сторонам. Он давно прошел свою остановку и сейчас стоял возле продуктового, который в такую рань еще был закрыт. На углу гостеприимно распахнула дверь телефонная будка. Евгений Иванович секунду подумал, решительно вошел внутрь, побренчав в кармане мелочью и достав две копейки:
- Алло, Леночка? Это Евгений Иванович. Я задержусь. Насколько? Пока не знаю. У меня тут дела. Странный голос? Заболел? Ну, да... есть немного. Иду в поликлинику? Ага… туда и иду. Больничный? Пока не знаю. Я еще позвоню.
Работу он впервые прогуливал. Но совесть не мучала. Так было плохо у него на душе…
Трошкин потоптался еще возле будки, снова зашел туда и поднял телефонную трубку:
- Алло, мне лейтенанта Славина. Товарищ Славин? Это Трошкин говорит. Помните? Я бы хотел попросить Вас о встрече. Это возможно? Прямо сейчас? Свободен! Нет, у меня отгул. И даже полковник Верченко будет? Я очень рад! Еду! Я мигом!
- А мы как раз хотели пригласить Вас для беседы, здравствуйте, товарищ Трошкин! Рады Вас видеть.
Кабинет полковника Верченко не изменился ничуть. Да и сам он остался таким же, только поседел и морщин стало больше. Славин надел капитанские погоны, в его «золотой» шевелюре седина была еще не видна, но глаза стали строже и «глубже».
« - Жизнь не стоит на месте. У них она тяжела: ловить преступников – это не черешню на рынке взвешивать. Сколько сломанных человеческих судеб видят они». Думал Евгений Иванович.
- Проходите, присаживайтесь. Чаю хотите?
В трех красивых стаканах с подстаканниками с эмблемой МВД уже пускал ароматный пар чай.
- Спасибо, товарищ полковник. Не откажусь. Рад видеть вас обоих в добром здравии.
- Мы тоже рады Вас видеть, товарищ Трошкин. Однако, что-то мне подсказывает, что Вы пришли сюда не потому, что сильно соскучились по нашему чаю. Верно?
Николай Григорьевич Верченко отпил чаю и внимательно посмотрел на Евгения Ивановича.
- Верно. Федя сбежал из тюрьмы. Я это знаю.
- Не сомневаюсь. Ведь Вы общаетесь со своими подопечными, если можно так выразиться.
- Да, общаюсь и очень этому рад. Но если с Васей и Гаврилой Петровичем у нас все в порядке и в их дальнейшей счастливой судьбе я не сомневался, то Федя всегда меня сильно тревожил. И вот…
- Да, мы в курсе. И собирались Вас вызывать. А тут Вы позвонили нам сами. Что думаете по этому поводу?
Славил сел напротив него.
- А что мне думать? Гаврила Петрович прислал телеграмму. Это все, что я знаю.
- Шереметьев или Василий Алибабаевич могут быть к этому причастны?
- Исключено.
- Вы так уверены?
Славин не спускал с него глаз.
- Уверен. Я был в гостях у Васи летом. А у Гаврилы Петровича осенью. Они сильно изменились. И назад в тюрьму точно не собираются. Хотят жить мирно, достойно. Вася в цепких руках своей мамы, она теперь его точно никуда не отпустит. Гаврила Петрович очень ценит свою семью. Он по ним шибко соскучился. Да и понял он все… сам мне сказал. Что иногда испытывает еще соблазн, но к прошлой жизни возвращаться не будет. Ему семья и свобода дороже. Также, как Васе. А Федя… эти мне писали из тюрьмы, как скучают по дому. А Федя о том, как интересно в колонии. А ведь мужик он хороший… только дурной.
- Хороший? Как может хороший человек воровать?
Славин сердито посмотрел на Евгения.
- А с кого ему брать пример, товарищ Славин? Кто для него хорошие люди? Он с малолетства по тюрьмам. Вырос в детдоме, потом пошел по этапу. Образования нет. Мозгов, в общем-то, тоже. Если бы он был хоть чуточку умнее… а так... в голове сплошной ветер. И свою семью он не создал. Он, как перекати-поле, летает – ни за что зацепиться не может.
- А может и хорошо, что семьи нет. Как бы они с ним намыкались.
Славин задумчиво помешал ложечкой чай.
- Не скажите! Семья – это якорь. Надежная пристань.
- Да? А что же подсудимой Смирновой – с семьей не повезло? Кто ее заставил воровать кошельки?
Не удивляйтесь, мы все знаем, Евгений Иванович.
Прищурился Славин.
- Ну, так ведь, как говорится, в семье не без урода…
Растерялся Женя. Но храбро продолжил:
- И все-таки, я настаиваю, что семейные узы положительно влияют на человека. Не всегда, но в большинстве случаев. Человек легко может оступиться. Но родные всегда помогут встать ему снова на истинный путь.
- Это хорошо, Евгений Иванович.
Перебил его Верченко.
- Но давайте вернемся к делу: как Вы думаете, куда мог податься Ваш подопечный? Вам он не звонил и не объявлялся?
- Нет. Куда мне? Я для него чужой человек. И писал он мне редко. Так… больше открыточки.. с новым годом, большущий привет… и привет!
- Не мог он поехать к Василию Алибабаевичу?
- В Казахстан? В такую даль? Исключено. Да и не ладили они с Васей. Слишком уж разные. Он бы поехал к нему, если бы Вася остался один у него на всем белом свете.
- А Гаврила Петрович?
- Тут вероятнее всего… если бы Шереметьев по-прежнему промышлял криминалом. Но он точно этого делать не будет. Я в этом уверен.
- Ну, а если бы Федя все же добрался туда?
- Он бы выгнал его. Там семья: жена и сын. Это дело святое.
- Спустил бы с лестницы, как тогда Вас?
- Ну, с лестницы бы не спустил – сил не хватило. Но отшил бы знатно.
- А не может Гаврила Петрович спрятать его у себя? На время? Глухая деревня.. кто сыщет?
На мгновение Трошкин задумался…
- Шереметьев – мужик, все-таки, умный. А Косой – идиот. Он может туда заявиться. Но Гаврила Петрович не пустит его. Максимум - даст еды и прикажет ему убираться. Потому что отлично знает, что первым придут искать Федю к нему. Они с ним старые подельники. Не исключаю даже, что Шереметьев может заявить об этом в милицию. Потому что слишком много стоит у него на кону. Он еще под наблюдением и вышел только по условно-досрочному. Чуть что – и он опять за решетку.
И потом.. если бы Гаврила Петрович хотел его спрятать – он бы не стал посылать мне телеграмму. Раз прислал – значит, волнуется.
- А чего ему волноваться?
Удивился Славин.
- Ну, как, если Федя и правда к нему заявится, я Гавриле Петровичу не позавидую. И сдать его совестно и взять к себе невозможно. Вот он и волнуется, что дальше будет. Ну, как бы просит совета.
- И что Вы ему посоветовали?
Верченко отставил стакан и внимательно на посмотрел на Евгения Ивановича.
- Пока ничего. Телеграмма пришла два дня назад. Я собирался отправить ему письмо. Да не успел написать. Я бы посоветовал ему поступать, как ему лучше. Федя делает, как ему лучше. Плюет на всех. Почему Шереметьев не может тоже на него наплевать?
- А к Вам он не может приехать?
- Исключено. Я ему хуже, чем Вася. Заставлю с повинной прийти, он это хорошо понимает. Да и в таком большом городе спрятаться трудно: полно милиции. Все на виду.
- Допустим. А все-таки.. зачем Вы пришли к нам, Евгений Иванович? Если к Вам он не явится, а за остальных Вы спокойны, так что Вас заставило снова нас посетить?
Верченко пристально посмотрел на Трошкина.
- Да я и сам не знаю… Хоть и дурак он – волнуюсь я за него. А посоветоваться и поговорить мне об этом не с кем. Ну, только с вами. У меня на душе так неспокойно…Скажите, товарищ Верченко, срок ему увеличат?
- Естественно, припаяют нехило. А если он еще и совершит преступление за это время и не одно… тогда я ему не завидую.
- Преступление?!
- Что Вы так на меня смотрите, Евгений Иванович? Почему он бежал из колонии, когда ему всего ничего оставалось сидеть? Зачем совершать такую глупость? Наверняка впереди замаячил серьезный куш. Вот и сбежал.
- Может быть…
Евгений Иванович уставился невидящим взглядом в стакан и замолчал.
- Вот что, товарищ Трошкин, у нас больше нет к Вам вопросов. Напишете письмо Гавриле Петровичу, попросите его быть осторожней. Да и сами будьте предельно внимательны. Если что – позвоните. Не смею больше задерживать.
- Хорошо, спасибо, Николай Григорьевич.
Трошкин написал письмо Шереметьеву. И стал ждать ответ. Кончился март, начинался апрель, весна задерживалась.
И, как-то раз, холодным дождливым апрельским вечером, Евгений Иванович возвращался домой из гостей. Его пригласил к себе профессор Мальцев.
В ученой, веселой компании профессора Трошкину было всегда хорошо. Засиделись, как всегда, за полночь. Трошкин вызвал такси. Возле дома шел ремонт – проезд был закрыт. Таксист высадил его на углу и Женя, зябко закутавшись в плащ, потрусил домой, натянув поглубже кепку, укрываясь от ледяных струй дождя.
Он так продрог, что еще долго не мог попасть ключом в замочную скважину, тихо ругаясь. Как вдруг, за его спиной кашлянули и тихий голос Косого сказал:
- Здравствуй, Доцент.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
Уважаемые читатели! Подпишитесь на канал, чтобы не пропустить очередную публикацию.
Также обращаю ваше внимание, что на канале выложены большие тематические подборки: 1. Фанфиков, 2. Рассказов, 3. Статей про кино.
Все доступно для чтения.
Если вам нравятся публикации на канале, его можно поддержать финансово, прислав любую денежную сумму на карту: 2200 3001 3645 5282.
Или просто нажать на кнопочку «поддержать (рука с сердечком)» справа в конце статьи.
Заранее вас благодарю!