— Что стряслось? У тебя лицо, как будто ты лимон без сахара съел.
Марина скинула туфли у порога. Ноги гудели после целого дня на каблуках, но усталость была приятной — из тех, что остаются после хорошо сделанной работы. Презентация удалась на славу. Заказчики были в восторге, а шеф — тот самый, который обычно скупился на похвалу, как Плюшкин на копейки — сегодня пожал ей руку с таким видом, будто она спасла компанию от банкротства.
Хотелось поделиться радостью, выпить чаю и просто помолчать вдвоём. Но Кирилл даже не повернул головы. Сидел за кухонным столом, механически помешивая ложкой в давно остывшей чашке. Плечи опущены, губы поджаты — классическая поза «мама звонила».
— Мама звонила, — подтвердил он глухо, не поднимая глаз.
Ну конечно, подумала Марина, чувствуя, как хорошее настроение начинает таять, как мороженое на солнце. Вера Игнатьевна, свекровь-контролёр, снова вещала сыночку о том, какая у него неправильная жена.
— И что на этот раз? — Марина прошла на кухню, поставила сумку на столешницу. — Опять я тебя заморила голодом? Или довела до нервного истощения своей карьерой?
Она достала любимую чашку, бросила пакетик с бергамотом. Запах чая обычно успокаивал, но сегодня не помогал.
Кирилл наконец посмотрел на неё. В глазах — смесь обиды и укора.
— Не язви, Марин. Она просто беспокоится. Говорит, ты меня совсем забросила со своей... — он сделал паузу, подбирая слово, — карьерой. Говорит, я похудел, выгляжу измученным. Что дома неуютно стало.
Карьера. Он произнёс это слово так, будто оно было ругательным. Марина медленно наливала кипяток, наблюдая, как вода темнеет. Молчала, давая ему выговориться. Знала — это только начало. Сейчас будет главное «предложение» от мамочки.
— Может, тебе и правда что-то поспокойнее найти? — вот оно. — Чтобы не так нервно. Чтобы больше времени на семью оставалось. Мама говорит, женщина должна быть хранительницей очага.
Чашка стукнула о стол громче, чем Марина планировала. Горячий чай едва не выплеснулся.
— «Хранительницей очага»? — она усмехнулась криво. — А Вера Игнатьевна не уточнила, что конкретно в это входит? Готовка, уборка, стирка и обожание единственного сыночка? И всё это, разумеется, с благодарностью за возможность «реализоваться»?
Голос становился жёстче. Усталость смешивалась с растущим раздражением — гремучая смесь. Сколько можно? Сколько можно выслушивать эти нравоучения через Кирилла?
— Зачем ты сразу в штыки? — Кирилл набычился, принимая свою любимую позу обиженного ребёнка. — Никто не говорит, что ты должна только борщи варить. Но есть же золотая середина. Мама просто переживает, что ты себя загоняешь. Говорит, у тебя даже цвет лица нездоровый стал.
Марина сделала глоток. Чай обжёг язык, но это было ничто по сравнению с тем, что закипало внутри. «Цвет лица нездоровый» — очередной эвфемизм для «невестка не оправдывает ожиданий».
— Знаешь что? — она поставила чашку и скрестила руки на груди. — Меня больше беспокоит твоё умение транслировать мамины претензии с точностью диктофона. И знаешь, что самое интересное? Когда твоя мама приходит ко мне, пока тебя нет, она почему-то не замечает моего «нездорового цвета». Мы мило болтаем, пьём чай, она рассказывает про свои сериалы. Никаких упрёков, никаких намёков. Наоборот — сплошные комплименты, какая я умница.
Она сделала паузу, глядя прямо на мужа.
— Так вот вопрос: если я ей так не нравлюсь, зачем она постоянно ко мне ходит? Может, собирает материал для очередной промывки мозгов тебе?
Кирилл вскочил, лицо побагровело.
— Не смей так говорить о моей матери! Она... она тактичная! Не хочет тебя обижать напрямую, вот и говорит мне!
— Ах, тактичная? — Марина невесело рассмеялась. — То есть говорить гадости за спиной — это теперь тактичность? Оригинально. И что ещё эта «тактичная» женщина тебе наговорила? Что я плохая хозяйка? Что ты голодаешь?
Она встала, чувствуя, как пульсирует в висках.
— Между прочим, я «извожу себя» на работе не просто так, а чтобы мы могли нормально жить. Чтобы ты мог не напрягаться с поиском нормальной работы!
Кирилл снова сел, провёл рукой по волосам. Вид у него был затравленный.
— Она сказала, что я похудел... И что раньше, когда жил с ней, я был... ухоженным, окружённым заботой. А теперь... потерянный какой-то.
Марина смотрела на него, и в её взгляде смешались гнев, разочарование и горькая жалость. Жалость к взрослому мужчине, который так и не вырос из маминых коротких штанишек.
— «Потерянный»? Серьёзно? Тебе тридцать пять лет! Какая потерянность? Может, твоей маме просто не нравится, что ты больше не принадлежишь ей безраздельно? Что у тебя появилась своя жизнь, своя жена, которая — о ужас! — имеет собственное мнение?
— Хватит! — Кирилл снова вскочил, опрокинув стул. — Ты всё время выставляешь мою мать монстром! Она просто любит меня! И видит то, чего ты не замечаешь! Да, я похудел! Да, я устаю! Потому что дома нет той атмосферы! Нет уюта! Только твои разговоры о работе, о дедлайнах, о презентациях!
Слова били наотмашь. Марина почувствовала, как холодная ярость поднимается внутри. Она тоже уставала. Она тоже вкладывала силы в их отношения. Но этого никто не замечал.
— Так это я виновата? — голос был обманчиво спокоен. — Не твоя лень, которая позволяет тебе годами сидеть на копеечной зарплате? Не это причина, а моя работа, которая мешает создавать «уют» для его величества и августейшей матушки?
Она сделала шаг к нему. Он отступил.
— Давай начистоту. Твоя мама бесится не оттого, что я тебя «забросила». Она бесится, что я не вписываюсь в её картину мира. Где женщина — бесплатное приложение к мужчине. Она бесится, что я финансово независима, что у меня есть амбиции. И я не собираюсь ими жертвовать!
Воспоминания хлынули лавиной. Как свекровь убеждала бросить аспирантуру — «зачем девушке столько ума». Как критиковала её готовку, сравнивая с «эталонными мамиными котлетами». Как намекала на детей — «часики тикают», игнорируя, что Кирилл к отцовству готов не был от слова совсем.
— Помнишь, как она приезжала «помогать»? — голос Марины становился громче. — Переставляла мебель без спроса? Выбрасывала мои вещи? А ты что говорил? «Не будь резкой, мама опытная». В чём опытная? В бесцеремонном вторжении в чужую жизнь?
Кирилл прислонился к стене, глядя на неё испуганно. Будто видел впервые.
— Ты преувеличиваешь... Она не со зла...
— Не со зла? — Марина рассмеялась сухо. — А когда она рассказывала про твою бывшую Светочку, какая та была замечательная? Это тоже не со зла? Или книга «Домоводство для молодых хозяек» на мой день рождения — тоже от большой любви?
Она подошла к раковине, поставила чашку с силой. Фарфор жалобно звякнул.
— Передай своей матушке: спектакли закончились. Я не буду меняться под её представления об идеальной невестке. И если ей невыносимо видеть меня «загнанной карьерой», пусть перестанет приходить. Особенно когда тебя нет. Избавит меня от необходимости изображать радушие.
Тишина. Только тяжёлое дыхание и гул холодильника. Марина чувствовала, как колотится сердце. Но вместе с гневом было и горькое удовлетворение. Прорвало плотину. Слова, которые она так долго держала в себе, наконец вырвались.
Кирилл смотрел на неё, как на инопланетянку. Лицо из багрового стало пепельным.
— Ты... ты просто ненавидишь мою мать, — выдавил он глухо. — Всегда ненавидела. Вымещаешь свою злость. Тебе всегда было мало. Хотелось больше денег, признания, власти... А мы с мамой — помеха, да? Балласт?
Попытка обвинить получилась жалкой. Он смотрел с детским недоумением — его уютный мир рушился.
Марина усмехнулась. Гнев утихал, уступая место холодной решимости. Точка невозврата пройдена.
— Ненавижу? Нет. Это слишком сильно. Я презираю её методы. Её лицемерие. И презираю твою слабость. Неспособность быть мужчиной, а не послушным исполнителем маминой воли. Да, я неудовлетворена. Неудовлетворена, что мой муж позволяет матери разрушать наш брак. Что ты выбираешь её, а не меня. Каждый раз.
Она подошла к окну. Огни вечернего города казались далёкими, чужими. Одиночество накрыло волной. Но в нём была странная свобода. Свобода не притворяться.
— Знаешь, я действительно много работаю. И стремлюсь к большему. Но не из-за денег или власти. А потому что хочу себя уважать. Чувствовать, что чего-то стою. Сама, без чьего-то одобрения. И никто — ни ты, ни твоя мать — не отнимет у меня это право.
Она повернулась, посмотрела прямо в глаза.
— Можешь передать Вере Игнатьевне: план провалился. Я не стану той, кем она хочет меня видеть. Если тебе нужна жена, которая будет заглядывать в рот твоей маме, варить борщи и гладить рубашки, пока ты «отдыхаешь» — это не я. Ищи другую. Которая согласится на ваши правила.
На лице Кирилла — целая палитра эмоций. Растерянность, обида, страх. Он начал понимать: это не просто скандал. Это конец.
— Ты... ты хочешь... — не договорил.
— Я хочу жить своей жизнью. Хочу, чтобы меня уважали, а не переделывали. Хочу приходить домой, а не на поле боя. И если для этого придётся остаться одной — пусть. Я устала бороться с ветряными мельницами. Устала от твоей матери. И от тебя. От твоей инфантильности.
Она взяла сумку. В кухне было тихо. Два человека на пепелище отношений. Между ними — пропасть.
Марина посмотрела на него в последний раз. В его глазах — ни раскаяния, ни понимания. Только страх и обида на неё, разрушившую его удобный мирок.
Она молча развернулась. Не в спальню — к входной двери. Куда пойдёт — ещё не решила. Но сюда, где её не ценят, не вернётся. Не на их условиях.
Горечь разочарования смешивалась с ощущением освобождения. Она сделала выбор. Тяжёлый, но свой собственный. И это было главное.