Эта книга не о любви, а о нечеловеческих страданиях и беспрецедентном героизме, о страшном голоде и фанатичной преданности своему делу, о нравственных дилеммах и неиссякаемой воле к жизни и к победе. Но о любви в ней есть – очень немного и на первый взгляд незаметно, но оттого не менее значимо и… красиво. Думаю, для Алеся Адамовича и Даниила Гранина, собравших живые свидетельства очевидцев, этот аспект был важен в поисках ответов на вопрос: «Откуда брались силы, откуда возникала стойкость, где пребывали истоки душевной крепости?». Авторский коллектив, описывая десятки реальных человеческих типов и судеб, отмечает: «Многое в этих людях удивительно и неожиданно. Но потом всё оказывается таким простым, понятным, таким человеческим… и ещё более поразительным».
В Первой части книги, строящейся на устных воспоминаниях блокадников, о любви, действительно, почти ничего нет. Согласившимся говорить было трудно рассказывать о пережитом, а уж о личном, сокровенном… Но во Второй части, основанной на записях военного времени, постепенно прорисовывается поразительная история любви – речь идёт о блокадном дневнике директора Архива Академии наук СССР Георгия Алексеевича Князева. Любви этой на начало войны было более 20 лет – именно столько насчитывал брак учёного-историка с Марией Фёдоровной. Образ прекрасной самоотверженной женщины, жены вобрал в себя черты тех, «с кем победишь» (автор дневника описывает реальных людей, среди которых, к сожалению, были и те, с которыми «не победишь»).
Георгий Алексеевич и Мария Фёдоровна встретились в молодости, были, что называется, на равных – и он и она готовились к научной деятельности. Георгий Алексеевич окончил историко-филологический факультет Петербургского университета в 1913 году и начал работать в архиве морского министерства по изданию документов времён Петра Первого – эта работа и свела его с Марией Фёдоровной. Постепенно, оба такие независимые, с характером, они как бы слились в одно существо. Незаурядная духовная энергия женщины сконцентрировалась на любимом, скованном болезнью, но одержимом работой человеке. Сознание, что она похоронила себя как работник науки если и возникало, то преодолевалось другим чувством, пониманием: Георгий Алексеевич с её помощью делает за двоих, без неё он не мог бы столько делать. Невзирая на то, что ноги учёного были полупарализованы – ходить было трудно, на работу и обратно Князев перемещался на коляске-самокате – он за свою жизнь создал два архива: один в 1917-1926 годах – исторический отдел Морского архива (не сохранился), и другой в 1929-1941 годах – Архив Академии наук, в котором он проработал 40 лет вплоть до своей кончины 30 июня 1969 года.
С начала войны и до 11 августа 1942 года (12 августа учёный с женой были эвакуированы) Георгий Алексеевич ежедневно вёл дневник, фиксируя на своём «малом радиусе» события самого страшного первого года блокады. Писал и многом и о многих – и среди размышлений и портретов десятков людей пунктиром проходит образ жены – сподвижницы, единомышленницы, самого дорогого человека. На первых страницах читаем: «М.Ф. говорила мне: «Я люблю жизнь, природу. С детства люблю…» Она твёрдо и героически переживает страдные дни. Как и я, ко всему готова. Дивная, замечательная женщина! Неужели нас судьба разделит, заставить быть свидетелями несчастья или смерти другого? Уж если умирать, то вместе бы…» Вопрос пока – риторический, но ответ на него уже есть. Князев продолжает ежедневно бывать на службе – благо, добираться недалеко, а Мария Фёдоровна разбирает чердак, готовит индивидуальные пакеты на случай ранения и контузии – делает всё спокойно, без паники, сохраняя непоколебимую веру в победу.
Уже 16 сентября из-за бомбёжек супругами было принято решение временно перебраться в Академию наук – ходить туда ночевать. «Если нужно будет погибать, то хоть на посту…» – записывает Князев. «Собрали необходимые вещи, походную кровать». Перебрались. «Ночь. Сижу в своём служебном кабинете в Архиве. Со мной М.Ф. Она спит на моей походной кровати…». Вместе – в болезни и здравии, в горе и радости, пока смерть… «Если я потеряю М.Ф., увижу разрушенным и разгромленным мой город, уничтоженным вверенный мне Архив, то зачем мне жить?». Заметьте, начинается этот ряд именно с жены!
Мария Фёдоровна взяла на себя все бытовые заботы – Георгий Алексеевич работал, ему нужно было сохранять силы. И не теряла присутствия духа – так, на сотый день войны находим запись: «М.Ф. читает Загоскина. Самое подходящее чтение во время тревог!».
Постепенно подкрадывался коварный помощник врага. В сто сорок четвёртый день войны отмечено: «Голод. Спокойно встретили с М.Ф. новый этап в нашей жизни. Или «перетерпим», или умрём. М.Ф. говорит: «Всё перетерпим, только бы отогнать немцев». Это была запись от 12 ноября. В декабре голод усилился. Мария Фёдоровна допускает самое страшное, недопустимое – но вместе! «М.Ф. говорит: «Если так будет продолжаться, то в январе или в феврале придётся умирать голодною смертью». Говорит спокойно и добавляет: «Но так как умирать от голода очень мучительно, то придётся как-то по-другому умирать. Ты убьёшь меня, а потом и сам». И говорит это М.Ф., моя жизнерадостная, любящая жизнь жена-друг…». Здесь впервые появляется к слову «жена» добавление «друг» – чтобы закрепиться.
3 января 1942 года. Сто девяносто шестой день войны. Георгий Алексеевич торопится со службы домой, подгоняемый страхом за жену. «Даю условные звонки: три резких отрывистых. С замиранием сердца прислушиваюсь к шагам М.Ф. Она дома и ждёт. Она – моя героическая женщина, безропотно и стойко переносящая все испытания, и прежде всего голод. Как она похудела! Словно не 51 года женщина, а хрупкая тоненькая девушка. Целую её, чувствую её, свою родную, близкую жену-друга. Она не потеряла своей женственности и своей исключительной женской опрятности. Светятся её тёмные глаза на похудевшем лице. И я гляжу на неё с большим волнением, чем влюблённый юноша на свою возлюбленную. Каким героем показала она себя. Я знал её 24 с половиной года как жену-друга, но не подозревал в ней такого запаса духовной энергии, воли к преодолению всех трудностей. Она не потеряла ни расположения к людям, ни бодрого весёлого тона, ни улыбки, ни светлых внутренней глубиной тёмных чарующих глаз… Родная, честная, чистая моя жена-друг! Как я счастлив, что мы вместе, дома».
В конце января 1942 года было очень холодно: «Второй день из-за морозов не езжу на службу; не идёт коляска, масло стынет. М.Ф. проводить меня не может туда и обратно, силы её заметно слабеют, бодра только духом…»
8 февраля – маленький семейный праздник: «Дивный, редкостный около меня человек, жена-друг М.Ф. Сегодня она именинница». Далее – будни: «М.Ф. принесла дров из подвала в наш третий этаж, затопила печку, буржуйку, поставила варить менее полфунта гороху на двоих на два дня, всё, что мы имеем… И слёзы, крупные, катятся по маленькому сморщенному (!) лицу моей исключительно стойкой жены-друга».
Весной стало чуть легче. «Тороплюсь жить… И записать многое хочется… О женщине, жене-друге хотелось бы писать гимны, поэмы. О жёнах, боровшихся и спасавших… Будущий поэт, которому, быть может, попадутся на глаза эти мои исписанные листки, вдохновится и напишет такой гимн или поэму жене, беззаветно и самоотверженно переносящей все тяготы и отстаивающей всеми своими силами своего мужа… Тем, что я покуда жив, всецело обязан М.Ф. Какая она у меня без всяких красных слов самоотверженная труженица и скромная героиня!»
15 марта 1942 года Георгию Алексеевичу исполнилось 55 лет. «Но какое счастье, что ещё около меня М.Ф. Она бодрится. Пусть у меня стынут руки и она и я в зимних пальто (на дворе опять мороз – 19 градусов!), но мы живём. И она и я любим друг друга…
– Дорогая моя Кичи (так я зову своего верного друга и жену М.Ф.), подойди ко мне…
И я целую её, такую худенькую, состарившуюся… А она улыбается мне своими всё ещё лучистыми глазами, чистыми, нежными, ласковыми.
– Радость моя, оплот мой, друг мой, верная радостная жена моя…
Я грею руки М.Ф….
Мы ещё живём!»
В августе 1942-го Князев получил приказ на эвакуацию. Он не хотел оставлять свой Архив: «Я попросил разрешения на обдумывание ответа до понедельника. Что мне ответить? Мучительный вопрос. Я обратился к М.Ф. Она мне ответила письменно… Она искренна и ясна. Значит, уезжать!».
Марии Фёдоровне пришлось принимать решение за двоих. И она не ошиблась. Далее была трудная эвакуация обезножевшего и ослабевшего блокадника и его преданной жены и снова возвращение в Ленинград – к работе в Архиве. Красивая история любви, которая действительно оказалась сильнее смерти.
Шпаковская О.Ю.
