Прошёл год с тех пор, как мы с Димой решили закрыть дверь перед Олеговым Ивановичем — моим свёкром, а точнее, тенью, которая когда-то мелькала в нашей жизни. Зима сменила лето, потом снова вернулась с её пронизывающим ветром и серыми московскими дворами, где дети лепят кривые снежки, а взрослые спешат домой с работы. Лиза, нашей дочка, подросла — теперь ей три с половиной, и она уже носится по нашей тесной однушке, таща за собой потрёпанную куклу или требуя, чтобы я рассказала сказку про принцессу, которая живёт в «Пятёрочке». Жизнь текла своим чередом: Дима сутками пропадал на заводе в Сокольниках, где пахло смазкой и металлом, я вышла на полставки в детский сад на Таганке, чтобы хоть чуть-чуть разгрузить ипотеку за студию в Балашихе. Мы старались не вспоминать Олега Ивановича, но его имя иногда всплывало в разговорах, как туча, готовая пролиться дождём.
Однажды в марте, когда снег начал подтаивать, превращая тротуары в кашу из грязи и льда, мне позвонила тётя Валя — наша соседка по подъезду, ходячая энциклопедия всех сплетен. Она всегда знала, кто с кем поругался, кто припарковал машину поперёк двора и чей кот опять сбежал. «Светочка, ты слышала про Олега?» — спросила она, и в её голосе звучала смесь любопытства и какой-то странной жалости. Я замерла, держа телефон у уха, пока Лиза на заднем плане размахивала ложкой с кашей. «Нет, а что с ним?» — ответила я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. Тётя Валя вздохнула: «Говорят, он вернулся. Живёт где-то в Химках, с какой-то новой бабой. И вроде как влип в историю — долги у него или что-то такое». Я поблагодарила её и положила трубку, чувствуя, как внутри шевельнулось что-то между любопытством и старой обидой.
Вечером, когда Дима вернулся с работы — усталый, с красными от холода руками, — я рассказала ему про звонок. Он долго молчал, разматывая шарф, потом сказал: «Свет, ну его. Пусть катится куда хочет». Но я не могла отпустить. Эти сто тысяч, которые он у нас вытянул, Лизина обида, его рестораны и исчезновение — всё это жило во мне, как заноза. Я решила поехать в Химки, хотя бы чтобы понять, что с ним стряслось. Дима качал головой: «Зачем тебе это, Свет? Он не стоит твоих нервов». Но я настояла. Взяла выходной, оставила Лизу с подругой Леной, которая жила этажом ниже, и поехала на электричке.
Химки встретили меня серыми панельными домами, гулом МКАДа и запахом выхлопных газов. Адрес я выбила через общих знакомых — оказалось, Олег Иванович ютится в девятиэтажке на окраине, в квартире, которую, видимо, снял или купил на наши деньги. Дверь мне открыла женщина лет сорока с подведёнными глазами и в растянутом халате с леопардовым принтом. «Ты кто такая?» — спросила она, скрестив руки на груди. Я представилась: «Светлана, жена Димы, вашего… его сына». Она фыркнула, но впустила. Внутри пахло жареной картошкой, табачным дымом и чем-то кислым — может, прокисшим борщом. Олег Иванович сидел на продавленном диване, ссутулившись, с бутылкой «Балтики» в руке. Увидев меня, он сначала моргнул, будто не поверил, а потом криво усмехнулся: «О, Светка пожаловала. Решила на старого дурака посмотреть?»
Я не стала тянуть. «Олег Иванович, что происходит? Почему ты вернулся? И где наши деньги?» Он поставил пиво на стол, где валялись окурки и пустая пачка чипсов, и посмотрел на меня мутными глазами. «Света, садись, разговор будет небыстрый», — сказал он хрипло. Я опустилась на скрипящий стул, чувствуя, как колотится сердце. Он начал рассказывать.
Его «новая жизнь» на юге — в Сочи или где-то там — оказалась мыльным пузырём. Женщина, с которой он уехал, оказалась хитрой штучкой. Она вытянула из него почти все деньги: те, что он выручил за московскую квартиру, плюс наши «займы». Когда кошелёк опустел, она просто исчезла, оставив его с долгами перед какими-то местными «решалами». Олег Иванович вернулся в Подмосковье, но не к нам, а к Наташе — той самой, что открыла мне дверь. Она, похоже, тоже надеялась пожить за его счёт, но теперь, когда денег не было, их отношения трещали по швам. Он задолжал кредиторам, и те начали названивать, угрожать. «Я думал, на юге всё налажу, — говорил он, глядя в пол. — А теперь вот сижу, как последний идиот. Наташка грозится уйти, если я не найду бабок».
Я слушала и не знала, что чувствовать. Мне было жаль его — старого, сломленного мужика, которого обманули. Но злость не уходила. «А Лиза? Ты хоть раз подумал о ней?» — спросила я, повысив голос. Он потёр виски и пробормотал: «Знаю, плохой я дед. Но что теперь сделаешь?» Наташа, стоявшая у плиты, бросила: «Да он и мне должен, представляешь?» Я встала, чувствуя, как ком подступает к горлу. «Прощай, Олег Иванович. Больше не звони».
Дома я рассказала всё Диме. Он сидел за кухонным столом, держа в руках кружку с остывшим чаем, и долго молчал. Потом тихо сказал: «Может, помочь ему? Всё-таки отец». Я возмутилась: «Помочь? После того, как он нас кинул?» Но в его глазах была такая тоска, что я поняла: он хочет хотя бы попытаться. Мы решили дать ему шанс — не деньги, а возможность увидеться с Лизой. Может, это хоть как-то смягчит его вину перед ней.
Встреча прошла через неделю, в нашем дворе на Таганке. Олег Иванович пришёл с маленьким плюшевым медвежонком — первым подарком для Лизы за все годы. Лиза обрадовалась, обняла игрушку, но быстро переключилась на карусель. Мы с Димой сидели на скамейке, кутаясь в куртки, и наблюдали. Олег пытался шутить, рассказывал про то, как в молодости ловил рыбу на Волге, но голос у него дрожал, а истории звучали вымученно. Перед уходом он подошёл к Диме и тихо сказал: «Спасибо, что не прогнал». Мы не обещали новых встреч, но и не запрещали.
Прошло ещё полгода. Олег Иванович звонил иногда — не с просьбами, а с извинениями. Наташа ушла, оставив его одного в той же квартире. Однажды он признался, что хочет продать всё, что осталось — старый телевизор и пару вещей, — и уехать в деревню к дальним родственникам в Рязанскую область. «Там тихо, может, и доживу», — сказал он. Мы не стали отговаривать. Деньги он так и не вернул, но теперь это казалось мелочью. Главное, что Лиза увидела деда, пусть и не того, о котором мечтают дети.
Жизнь двигалась вперёд. Мы с Димой всё ещё тянули ипотеку, но начали копить на отпуск — первый за пять лет, может, в Крым или на озеро Селигер. Лиза училась считать до десяти и спрашивала про деда всё реже, заменяя его на сказочных героев. А я, глядя, как она смеётся, думала, что прощение — это не для него, а для нас. Олег Иванович уехал в деревню, и мы получили от него последнее письмо — короткое, на тетрадном листке, с пожеланием здоровья и кривой подписью. Это был слабый лучик, которого хватило, чтобы отпустить прошлое и идти дальше.
