– Ты с ума сошла? – Катя сжала кулаки. За окном лил ноябрьский дождь, превращая двор в серое месиво.
– Ирина, мы же договорились: ты поживешь у нас пока ищешь работу и съемное жилье. Месяц уже прошел!
Голос золовки звучал сладко и ядовито одновременно:
– Катюш, ну что ты так нервничаешь? Миша же брат родной. Ему не жалко. Да и тебе не тесно – двушка у вас, места хватает. Я тут только к дивану привыкла, а ты меня гонишь. Не по-семейному как-то.
– Не по-семейному? – выкрикнула Катя.
– Это когда ты за месяц ни разу не вымыла за собой посуду? Не купила даже хлеба? Когда твои вещи валяются по всей гостиной, это мое жилье, между прочим? Когда ты последние деньги Мишины на свою новую кофточку потратила? Это называется не по-семейному, Ира, а наглостью!
– Ой, Кать, ну что ты раздухарилась! – Ира фальшиво рассмеялась.
– Кофточка – подарок брата, у меня же день рождения скоро. А убираться… Ну не люблю я это. Ты же дома сидишь, тебе не сложно. Я на поиск работы все время трачу, сил нет.
Катя закрыла глаза. "Дома сидишь" – это про декрет. Про маленькую Аленку, которая спала в соседней комнате. Про бессонные ночи и горы пеленок. Про то, что Ира не подошла к ребенку ни разу.
– Комнату освободишь до выходных, – сказала Катя тихо, но очень четко.
– Или я вещи твои сама на лестничную клетку вынесу.
Вечером Миша пришел с работы усталый. Пахло привычным борщом, Аленка гулила в манеже. Но атмосфера в квартире висела тяжелая.
– Миш, поговори с сестрой, – Катя поставила тарелку перед мужем, не садясь.
– Она меня игнорирует. Ничего не делает. Смотрит на меня, как на прислугу. Я больше не могу. Свекровь и невестка – это цветочки по сравнению с твоей сестрой.
Миша вздохнул, потер переносицу.
– Кать, ну она же в сложной ситуации… Мужик-то ее бросил, квартиру продал… Куда ей сейчас?
– В хостел! В общежитие! К подруге! Всю жизнь она на шее у кого-то сидела! – голос Кати задрожал.
– Почему теперь на нашей шее? Ты видел, как она с Аленкой? Как будто ребенка нет! Только когда поесть надо – появляется!
Дверь из гостиной, где спала Ира, распахнулась. Она стояла в новом, явно дорогом, домашнем костюме, с маской на лице.
– Ой, опять про меня? – нарочито громко спросила она.
– Миш, скажи своей жене, что я не слышала ее «до выходных». У меня в понедельник важное собеседование. После него, может, и подумаю о переезде. Все можно решить по-хорошему.
– По-хорошему? – Катя встала.
– По-хорошему – это когда ты платишь за еду? Помогаешь по дому? Хоть раз погуляла с племянницей? Нет! Ты пользуешься нами!
– Катя, хватит! – Миша повысил голос, вставая между женщинами.
– Не скандальте! Ира, сестра, ну будь человеком, собери вещи завтра. Помочь с поиском съемной комнаты поможем. Катя права, у нас и так тесно с малышкой.
Ира надула губы, сделала обиженное лицо.
– Миша! Родной брат! И ты против меня? Настраивает тебя жена! Ладно, уйду я, куда жалкая сирота денется… Только не завтра, у меня же маска на лице, и волосы помыть надо. Послезавтра. Обещаю. – Она повернулась и ушла в гостиную.
Миша опустился на стул.
– Ну вот, договорились, Кать. Послезавтра. Потерпи еще два дня. Сложности с родственниками… Ничего не поделаешь.
Катя молча забрала его недоеденную тарелку. В душе клокотала ярость. "Потерпи". Это было ее второе имя последний месяц.
Прошла суббота. Ира проспала до обеда, потом ушла "на собеседование", вернулась с пакетами из магазина, где были только ее любимые чипсы и дорогая сырокопченая колбаса. Ни молока, ни фруктов для ребенка. Вечером громко смотрела сериал, пока Катя пыталась убаюкать Аленку.
Воскресенье. Утро. Катя встала первой, как всегда. Заварила кофе, начала готовить кашу для Аленки. Заглянула в гостиную. Ира храпела, уткнувшись лицом в подушку. На стуле у дивана – ее сумка, та самая, дорогая кожаная, подарок от бывшего мужа, как она любила упоминать.
И вдруг Катя замерла. На комоде, куда она накануне положила деньги, которые Миша дал на продукты – пусто. Три тысячи. Лежали под статуэткой. Теперь под статуэткой – ничего не было.
Сердце у Кати ушло в пятки. Она подошла к сумке Иры. Легко открыла клапан. Сверху, поверх косметички, лежали три хрустящие купюры. Тысячами.
Катя вытащила деньги. Руки дрожали. Она подошла к дивану и тряхнула Иру за плечо.
– Просыпайся! – голос ее был хриплым от сдержанной ярости.
Ира заворчала, открыла один глаз.
– Чего? Который час? Отстань…
– Где ты взяла эти деньги? – Катя сунула ей купюры под нос.
Ира села, мгновенно проснувшись. Глаза мелькнули испугом, потом налились привычной наглостью.
– Какие деньги? Мои деньги. Зарплата авансом. Собеседование прошло успешно, – она потянулась за купюрами.
Катя отдернула руку.
– Твоя зарплата? В воскресенье? Авансом? Ты врешь! Это мои деньги! С комода! Ты украла! Воровство в семье! Это уже предел!
– Не ври! – зашипела Ира, вскакивая.
– Это мои! Докажи, что твои! Никто не видел! Ты просто ищешь повод меня вышвырнуть!
Дверь распахнулась. На пороге стоял Миша, разбуженный криками. Аленка испуганно плакала у него на руках.
– Что опять происходит? – спросил он устало.
– Она украла! – Катя ткнула пальцем в Иру.
– Три тысячи с комода! Вот они! В ее сумке!
– Миша, она меня оклеветала! – завизжала Ира, хватая брата за рукав.
– Это мои деньги! Она их мне в сумку подбросила, чтобы меня выставить вороватой! Она меня ненавидит! Это твоя жена, Миша! Она меня изживает!
Миша посмотрел на сестру. Посмотрел на жену. На лицо Кати, искаженное гневом и обидой, на слезы. На лицо Иры – наглое, с фальшивой обидой. Он вспомнил пропажу своей новой зарядки, которую так и не нашел. Вспомнил, как неделю назад не досчитался пары тысяч в кошельке, но списал на свою забывчивость. Конфликты из-за денег в семье… Все складывалось в ужасную картину.
Он осторожно передал плачущую Аленку Кате. Его лицо стало каменным.
– Ира, – сказал он очень тихо, но так, что даже Катя вздрогнула.
– Собирай свои вещи. Сейчас. Сию минуту. Всё. Я отвезу тебя на вокзал. Купишь билет, поедешь к маме. Или куда угодно.
– Миша! Ты не можешь! – завизжала Ира.
– Я твоя сестра! Она тебе мозги промыла!
– Украденные деньги – это не решается разговорами, – холодно ответил Миша. Он подошел к шкафу, достал дорожную сумку Иры, швырнул ее на диван рядом с ней.
– Собирайся. У тебя 15 минут. Потом я вызываю полицию и пишу заявление о краже.
Ира замерла. Наглая маска спала. В глазах мелькнул животный страх. Потом ненависть. К брату. К Кате. К этому дому, где ее раскусили.
– Жалкие вы… – прошипела она.
– Никогда вам счастья не видать! Ребенок ваш…
– Одно слово, – перебил ее Миша, шагнув вперед, – одно слово про моего ребенка, и я тебя сам выкину через окно. Собирайся. Таймер пошел.
Ира, бледная, сжав губы, начала срывать свои вещи с вешалок, с дивана, швырять их в сумку. Катя, прижимая к себе Аленку, смотрела на это молча. Гнев сменился ледяной пустотой и странным облегчением.
Через 20 минут Миша выносил сумку Иры в подъезд. Она шла следом, не поднимая глаз.
– Деньги, – сказала Катя у двери. – Мои три тысячи.
Ира, не глядя, сунула руку в карман джинсов, вытащила смятые купюры, швырнула их на пол в прихожей.
– На твои похороны, стерва, – бросила она Кате.
Миша вышел следом, не оглядываясь. Катя заперла дверь на все замки. Прислонилась к ней спиной. Этот кошмар закончился.