Старый катер «Заря» ходил по реке уже сорок лет. Каждый день в шесть утра капитан Григорий заводил двигатель и вёз рабочих на завод, школьников — на уроки, бабушек — на рынок. Но городок вымирал: завод закрыли, школа осталась без учеников, а рынок превратился в пустырь.
— Гриша, да брось ты этот ржавый тазик! — смеялись соседи.
— Кому он сейчас нужен?
— А вдруг кому-то надо? — отмахивался Григорий.
Был промозглый октябрьский рассвет.
Григорий, как всегда, курил на причале, когда заметил маленькую фигурку в слишком большом осеннем пальто.
Девочка топталась у воды, нервно сжимая ремешки рюкзака.
— Тебе куда, зайка? — хрипло спросил он, сплевывая окурок в воду.
Лена вздрогнула. Глаза — как у затравленного зверька.
— В больницу... к маме... — прошептала она, тут же закашлявшись от утреннего тумана.
Григорий крякнул, махнул рукой:
— Залезай, подвезу. Только держись покрепче — "Заря" сегодня капризная.
Первые дни Лена сидела, вжавшись в самый угол кормы, будто боялась занять лишнее место.
Григорий делал вид, что не замечает:
— Вон чайник в каюте. Хочешь — наливай.
— Не надо.
— Как знаешь.
Но однажды, когда катер резко качнуло на волне, девочка не удержалась и шлепнулась на мокрую палубу.
Григорий, не говоря ни слова, швырнул ей свой потрепанный жилет:
— Надевай. А то простудишься — мать заругается.
Лена впервые улыбнулась.
Дождь лил как из ведра. Лена промокла до нитки, пока бежала к пристани.
Григорий, ворча, затащил её в каюту:
— Раздевайся! — рявкнул он, швыряя ей застиранную рабочую робу.
—Чего глаза таращишь? Не съем я тебя!
Пока девочка переодевалась, он нарезал хлеб и сало. Лена ела жадно, по-волчьи, пряча куски за щёки.
— Ты когда последний раз нормально ела? — хмуро спросил Григорий.
— Вчера... Ну... Мама давала хлеб с маслом...
Он молча положил перед ней ещё два бутерброда.
— Опять уроки не сделала?— Григорий тыкал пальцем в растрёпанную тетрадь.
— Смотри, мать расстроится!
— Отстань!
— Лена вдруг закричала, швырнув учебник в воду.
— Она всё равно умирает!
Тишина. Григорий медленно достал багор и начал вылавливать тетрадь.
— Моя мать тоже умирала... Долго. Я даже рад был, когда она наконец отмучилась.
Лена расплакалась. А через минуту они оба неожиданно захохотали, когда мокрая тетрадь с "Историей древнего мира" плюхнулась на палубу.
В тот день, когда умерла мать Лены, Григорий не нашёл слов.
Он просто принёс в больницу её любимые пирожки с капустой и сел рядом.
— Ты... теперь мой дед? — спросила Лена, уткнувшись лицом в его пропахшую махоркой телогрейку.
— Дед, козёл отпущения, кошель с деньгами — называй как хочешь, — буркнул он.
— Только ныть перестань. Завтра в школу идти — тетради новые купить надо.
И они пошли домой.
Вернее, на "Зарю", которая отныне стала их домом.