В нашей стране среди культурной и околокультурной публики бытует мнение, что Россия — страна особенная, ибо только у нас имеется такое уникальное, непереводимое понятие как "правда".
Слово и в самом деле интересное. В нём сходятся значения истины — соответствия реальному положению дел — и справедливости. Чуть лучше концепцию правды помогают понять прилагательные. От слова "истина" образовано прилагательное "истинный", от "правда" — "правильный", "правый" и "правдивый". Чем они отличаются? Почему любовь бывает истинной, а дело — только правым?
Истина указывает на внутреннюю сообразность, соответствие облика внутренней природе предмета. Правда, в свою очередь, передаёт значение сообразности внешней. Потому и дело у нас правое — ведь его делают коллективно. Круг внешних, которые оценивают нашу правду на соответствие, может пониматься очень широко: включать современников своего социального слоя (правда народная), предков и потоков (правое дело) и самого Бога (правая вера). Иногда эта группа принимает весьма прихотливые формы — например, только я и Бог — но наличие внешнего референта обязательно.
Вторичным значение корня "прав" является "тот, кто говорит истинные/правильные вещи, не говорит лжи". Потому факт может быть истинным, а человек, который его излагает, будет правым.
Схожая оппозиция наблюдается и в германских языках. Есть истина — "truth", — соответствие облика вещи её природе. Если такое соответствие имеется, то вещь "true". Правда всегда одна, в отличие от многочисленных и разнообразных видов лжи (to tell the truth — to tell lies).
Но если некто говорит правду, мы скажем про него: "he is right". Это же слово, в роли существительного, означает формальное, юридическое право.
Ещё более выпукло данная оппозиция проступает в немецком. Там различают понятия die Wahrheit ("истина") и das Recht ("право", "правота"). Про человека, который сказал верную вещь, говорят, употребляя глагол "иметь", словно у него есть некое право: du hast Recht. Самый близкий синтаксически перевод здесь будет: "Твоя правда!"
Таким образом, в языках северной Европы тоже произошла смысловая сцепка истинного и правильного, но выглядит она по-другому. Если русские увязывают истину с чувством справедливости и Божьим замыслом, то германские народы сочетают её с понятием о формальном, юридическом праве.
Надо сказать, что такая связь существует и в русском. Совокупность юридических наук мы называем "правом", а законодательные сборники в прежние времена именовались "правдами". Но в нашей культуре этот смысловой мостик отображается настолько плохо, что даже вспомнить о нём получается не сразу.
Любопытно, что в романских языках связь между истиной (vérité / verdad / verdade) и правом (droit / derecho / direito) не прослеживается вообще. Зато юридические науки там — это науки о справедливости (justitia). И правильно! Истину мы чуем, а какие у кого права — пусть судьи решают. Для того они и судьи, чтобы думать (ср. порт. juiz — "судья"; juízo — "ум, рассудок"). А тому, кто прав, скажут: "А у тебя есть разум!" (tu as raison / tienes razón / tens razão).
* * *
Мораль же сей басни такова. Рассуждения об уникальных и непереводимые словах нашего языка не должны скрывать от нас тот факт, что в других языках есть слова столь же уникальные и непереводимые. Просто они другие.