Тот день выдался хмурым и ветреным. Мы ехали по старой дороге, петляющей между полями, где пожухлая трава клонилась под порывами осеннего ветра. В салоне пахло яблоками из детского пюре и мокрой шерстью — мы только что забрали нашего пса из груминга. Дети, пятилетний Ваня и трехлетняя Лиза, возились на заднем сиденье, укутанные в плед с медвежатами, который когда-то подарила им бабушка.
— Пап, смотри! — вдруг воскликнул Ваня, тыча пальцем в запотевшее боковое окно.
Я приглушил радио, где диктор с пафосом рассказывал о предстоящем потеплении.
— Что там, сынок?
— Там дядю переделывают! — сказала вместо брата Лиза, ее голос звенел, как колокольчик. Она встала на колени, прижимая ладошки к стеклу.
Я резко притормозил, съехав на обочину. Грузовик позади нас недовольно гудел, но я не обращал внимания. Сердце стучало где-то в горле, мешая дышать.
— Что вы сказали? — спросил я, оборачиваясь к детям.
Ваня серьезно нахмурился, как всегда делал, когда что-то объяснял. Его пальчик теперь показывал в небо, где между рваных облаков виднелся бледный диск солнца.
— Дядя Саша. Его сейчас исправляют и перезапускают. Видишь? — он повел рукой, будто обводил невидимые контуры. — Там такие дяди в белом...
Лиза согласно закивала, ее косички прыгали:
— С инструментами! Как у дедушки в гараже!
Я медленно вышел из машины. Ноги были ватными, а в ушах стоял звон. Ветер рвал полы моего старого пальто — того самого, в котором мы с Сашей когда-то ходили на рыбалку.
Старший брат. Для меня эти два слова всегда значили больше, чем просто родственная связь. Он был моим первым другом, защитником, тем, кто научил меня завязывать шнурки и драться за правду. Помню, как в десять лет он принес домой щенка — грязного, дрожащего двортерьера.
— Он же больной, — сказала мама, хмурясь.
— Мы его вылечим, — упрямо ответил Саша.
И вылечили. Шарик прожил с нами пятнадцать лет.
— Папочка, ты плачешь? — Лиза трогала мою щеку теплой ладошкой.
Я вытер лицо и завел машину. Дети продолжали что-то оживленно обсуждать на своем, понятном только им языке.
— ...а у дяди теперь новые ручки!
— И ножки!
— И сердце самое крепкое!
Я сжал руль так, что костяшки побелели. Саша действительно умер после долгой болезни. Его сердце, изношенное годами болезни, просто остановилось.
— Он обещал, что научит меня делать воздушного змея, — вдруг грустно сказал Ваня.
Я посмотрел на него в зеркало и подмигнул:
— И научит.
— Как? - переспросил сын.
— Через тебя, — ответил я, сам не зная, откуда берутся эти слова и показал пальцем на дочь. — Видишь ли, сынок, когда хорошие люди уходят, они оставляют частичку себя в тех, кто их любил.
Дети задумались. За окном проносились поля, уже тронутые первым инеем.
— Значит, дядя теперь во мне? — спросила Лиза.
— И во мне... — добавил Ваня.
— И в маме. И в бабушке. И даже в Шарике, — я поймал взгляд сына в зеркале. — Поэтому ты вдруг полюбил рыбалку, хотя я тебя никогда не брал с собой. А Лиза рисует точно так же, как он.
Дети переглянулись.
— Значит, дядя не сломался? — спросил Ваня.
— Нет. Его просто... обновили. - Ответил я.
Мы приехали домой уже затемно. Пока жена разбирала сумки, я вышел во двор. На небе появились звезды — яркие, живые. Где-то там, среди них, мой старший брат наверняка ругался, что я опять забыл поменять дворники на машине, как он всегда меня учил.
— Не переживай, — прошептал я, глядя вверх. — В следующий раз сделаю все как надо.
Из дома донесся смех детей. Они играли в Сашину любимую игру — строили замок из подушек. Ваня командовал точно так же, как когда-то мой брат.
И в этот момент я понял: перезапуск удался. Саша снова с нами.
