Каждый вечер, часов эдак в семь, я надеваю кроссовки и выхожу из дома. Местность у нас холмистая — ни тебе равнин, ни спокойствия, как в геометрии Лобачевского. Сплошные подъёмы, повороты, как в жизни. Я называю это «вваливать в ноги». Иду быстро, почти бегом, но без того, чтобы отрываться от земли сразу двумя ногами. По сути — бодрая старая школа: без понтов, но с выносливостью. Минут двадцать пять вверх, потом немного вниз — и на спортплощадку, где турники и брусья, знакомые с тех пор, как я ещё комсомолом был. Там я подтягиваюсь, отжимаюсь, дышу полной грудью, что, скажу честно, не часто удаётся в остальной жизни.
Обычно в это время на площадке — как в филармонии: никого. Максимум — пара псов из соседнего двора, да воробьи, спорящие за семечки. Но на этот раз обстановка была иная. Слышу в спину голос — громкий, залихватский:
— Э-э-эй, малой! Решил спортом заняться?
Обернулся. У турника — пятеро. Типичные городские подростки: кепки козырьком назад, пиво в руках, у троих семечки, у одного — вейп. Голос принадлежал долговязому парню лет семнадцати, с нагловатой физиономией и манерой говорить, будто он здесь главный. Ну, вы знаете таких. В каждой компании есть свой Бондарчук, только без щетины и с амбициями побольше.
Я посмотрел на них, но говорить ничего не стал. Просто молча залез на турник и начал подтягиваться. Один, два, десять. На двадцатом у них стали закрываться рты. На тридцать пятом наступила тишина. Слез — и сразу на брусья. Тридцать отжиманий, потом ещё двадцать. Без спешки, как будто делаю это в пустой квартире на кухне. Закончил, вытер лоб, достал бутылочку воды, сделал глоток.
— Ну что, — говорю тому самому, — теперь ты. Залезай, покажи, как надо.
Он замялся.
— Не, у меня плечо, — говорит. — Я вообще три раза могу. Сейчас не в форме. Ночь не спал, нога ноет, да и ветер сегодня не тот…
Смотрю на остальных. Те опустили глаза, как в школе на контрольной, когда ничего не выучил, а учитель смотрит прямо на тебя. Один что-то пробормотал о том, что «старики вечно выпендриваются».
— Вы знаете, парни, — сказал я, уже натягивая куртку, — когда мне было шестнадцать, я думал, что взрослые всё забыли и ничего не понимают. А потом оказалось, что они просто не хотели выглядеть идиотами.
Я шёл домой мимо их компании, и в этот момент почувствовал, что спина у меня прямая, шаг — уверенный, а внутри — ровная, спокойная волна. Та, которая приходит, когда ты сделал что-то правильно. Даже если никто этого не оценит.
Дома я заварил чай, достал банку шпрот, сел на кухне. Вспомнил старых друзей — с кем вместе в спортклубе занимались, кто выжил, кто пропал. Одни — в бизнес ушли, другие — в запои. Кто-то умер ещё в девяностых. Но почти все, кто остался — те, кто держал планку, как на турнике.
А эти ребята? Вряд ли их интересует спорт, книги или хотя бы простая вежливость. Им бы лайки, понты, пиво в подъезде. Но, возможно, сегодня у одного из них что-то щёлкнуло в голове. И может быть, лет через десять он тоже подойдёт к турнику. Или хотя бы перестанет смеяться над теми, кто к нему подходит.
Потому что, знаете, возраст — не про цифры. Возраст — это когда ты можешь не оправдываться, а просто сделать.
И пусть все видят.
*За замечательную историю благодарность Дмитрию Л., его оригинальная версия под закрепленным комментарием в статье ниже.