В романе «Уранотипия» Владимира Березина множество временных линий: петровская эпоха, Смута и даже в некоторой степени Древняя Иудея сходятся в рассказе о полувымышленной русской миссии в Палестине XIX века. Так же сложно определить и жанр романа. В нем есть сказки, исторические факты, шпионы, ученые и мистика. Книжный обозреватель Василий Владимирский разобрался во всех перипетиях сюжета и рассказал, почему стоит обратить внимание на «Уранотипию».
Василий Владимирский
Книжный обозреватель, ведущий подкаста «ФантКаст», соорганизатор премии «Новые горизонты»
У романа Владимира Березина «Уранотипия» нетипичная судьба. Еще до первого книжного издания этот небольшой текст был номинирован на премию «Ясная Поляна» и добрался до финала «Большой книги» по журнальной публикации в «Новом мире». Однако в число фаворитов уже не пробился. «Уранотипия» опасно балансирует на грани между честной исторической прозой и магическим реализмом, и это не оплошность автора, а сознательное решение. Зыбкая форма вполне соответствует содержанию — роман Березина просто не мог быть написан иначе. Но, видимо, такая неопределенность сыграла дурную шутку и смутила участников авторитетных жюри.
Уранотипия — технология создания изображений при помощи солей урана, одна из многочисленных предшественниц фотографии. Конструированием аппарата для уранотипии увлекается один из главных героев, художник Максим Быков, и мало-помалу его увлечение перерастает в настоящую одержимость. Но это полезная одержимость: вместе с двумя русскими картографами, офицерами и шпионами, Быкова командируют в Палестину, чтобы под видом паломничества к святым местам с максимальной точностью задокументировать некое чудесное явление, место и время которого уверенно предсказал дряхлый иерусалимский монах.
Это только одно из направлений, по которым движется прихотливая мысль Владимира Березина. Несмотря на скромный объем, роман чрезвычайно емкий: сюжетные линии бесконечно переплетаются, накладываются друг на друга, ветвятся, как тропинки в борхесовском лабиринте. Здесь происходит всё и сразу. По страницам книги неспешно бредут купеческие караваны, ходят меланхоличные слоны, затерявшиеся среди русских снегов, по небу проносятся мифические райские птицы и арабские ифриты; неуловимый еврей-алхимик Соломон (возможно, тот самый) торгует оловянными и золотыми ложками в Иерусалиме и Санкт-Петербурге; грек Христофор с лицом, неуловимо напоминающим собачью морду, учит московского патриарха Никона ускорять и замедлять время; на лихой пролетке мчится московский чиновник Александр Пушкин, а умирающий православный монах вспоминает свои прошлые жизни. От событий, случившихся в годы монгольского нашествия, до второй четверти XIX века, от подмосковных затонов до египетских песков, от рассуждений о грехе и спасении до любовно-романтических фантазий — диапазон тем Березина чрезвычайно широк. И где заканчивается одно и начинается другое, не разберешь. «Все начало мешаться, явь была неотделима ото сна, а сон — от воспоминаний», — говорит автор по другому поводу, и для описания структуры романа эта фраза подходит как нельзя лучше.
«Уранотипия» — текст насквозь авторефлексивный. Для каждого риторического приема или сюжетного поворота здесь можно подобрать уместный комментарий, яркий образ, выразительную метафору. Как будто Владимир Березин не доверяет посторонним критикам и спешит сам поскорее провести сеанс разоблачения черной магии, рассказать, «как это сделано», а то напридумывают всякой чепухи эти Белинские с Добролюбовыми. «На ум ему пришла остроумная теория, и он в своем воображении сшивал ее куски, как крестьянки сшивают лоскуты в одеяло. Заплатка на заплатку, северное рукоделие, чем-то похожее на восточное трудолюбие», — пишет автор и продолжает уже в другой главе: «Разговоры на Востоке похожи на рассказы Шахерезады: они прерываются жарой, а за неимением жары прочими обстоятельствами». И верно: «Уранотипия», складывающаяся из отдельных главок, на первый взгляд слабо связанных друг с другом, похожа на лоскутное одеяло и в то же время на затейливую арабскую сказку, где многозначительные паузы и бесконечные отступления задают ритм, структурируют повествование и вообще играют ключевую роль.
Как и упомянутая Шахерезада, Владимир Березин высоко ценит игру с вложенными смыслами и опоясывающими сюжетами: «Всякая тайна всегда многослойна и похожа на русскую сказку. В зайце всегда утка, в утке — яйцо, а в нем — игла. Хороший дипломатический агент — тот, в котором есть двойное дно, как в чемодане. А хорошее двойное дно — то, за которым есть еще одно потайное отделение». Всё так. К примеру, прототипом одного из сквозных персонажей «Уранотипии», профессора Витковского, стал петербургский писатель, востоковед и политолог польского происхождения Осип-Юлиан Сенковский, известный под псевдонимом Барон Брамбеус. Тот же Сенковский под измененным именем появляется в «Смерти Вазир-Мухтара», и Березин не скрывает, что в своей книге отчасти вторит, отчасти оппонирует Юрию Тынянову. Но при желании в этом чемодане можно обнаружить и еще одно потайное отделение: не исключено, что своей фамилией и особенностями характера этот довольно симпатичный персонаж обязан Евгению Витковскому — прозаику, поэту, переводчику и книгоиздателю, скончавшемуся в 2020 году.
Пестрота и многослойность сбивают с толку, но Владимир Березин не забывает и про ариаднову нить, которая способна вывести читателя из этого лабиринта. Если максимально обобщать, ключевая тема романа — поиск. Любви, истины, спасения души, цели и смысла жизни — нужное вписать. Вот только найдя искомое, невозможно удержать его надолго — все ускользает, просачивается струйкой песка сквозь пальцы. Можно лишь запечатлеть, сохранить в памяти, а лучше нанести на карту с максимальной точностью. Ведь карта не просто подобна территории, она гораздо лучше передает метафизические свойства не только оригинального объекта, но и идеального или воображаемого.
Именно потому важны детали, подробности, мелкие нюансы — иными словами, избыточная фотографическая (или в данном случае — уранотипическая) точность. Симпатическая магия, «подобное производит подобное». «Я создаю икону, которая дает русским надежду на спасение, — признается в романе Березина патриарх Никон. — Одна икона бывает четыре вершка на шесть, а моя измеряется не вершками, а шагами. Так и здесь будет Святая земля: два часа ходьбы в одну сторону и час в другую».
Но даже самые точные картографические приборы врут, в процесс съемки вмешиваются непредвиденные случайности (а также козни французских и британских спецслужб), и тогда на выручку приходит фантазия художника.
Или воображение писателя, которое придает недостающую сложность и глубину незамысловатому рассказу о русских шпионах в Палестине, основанному на реальных исторических фактах.
Фото: Владимир Березин / CC BY-SA 4.0 / Wikimedia Commons
