Сериал «Переходный возраст» (Adolescence), созданный Стивеном Грэмом и Джеком Торном, вышел на Netflix с заявкой на социальную глубину и реализм. Съёмка одним кадром, тонкая актёрская игра, продуманные визуальные детали - всё это создаёт эффект полного погружения. Кажется, будто зритель наблюдает за настоящими подростками в настоящей британской семье. Но стоит копнуть глубже, как появляется диссонанс: за блестящей формой скрыта поверхностная и, возможно, опасно искажённая суть.
Отсутствие психологической достоверности
Создатели сериала утверждают, что вдохновлялись случаями реального подросткового насилия. В частности, речь идёт о деле Хассана Сентаму, подростка, убившего школьницу в Кройдоне. Но портрет этого подростка и его жизненные обстоятельства резко расходятся с образом, показанным в сериале.
Хассан:
- Вырос в неблагополучной семье, где было пренебрежение, миграционные сложности и насилие;
- Был эмоционально нестабилен, имел диагноз расстройство аутистического спектра, проявлял суицидальные и девиантные тенденции с 11 лет;
- Имел историю агрессии и социальной дезадаптации, состоял на учёте.
Главный герой сериала:
- Из вполне благополучной семьи, без психиатрии, без насилия, без зависимости;
- Имеет адекватную мать, внимательную старшую сестру и вполне бытовую, нормальную домашнюю атмосферу;
- Подросток кажется отстранённым, но ни один из серьёзных факторов риска антисоциального поведения не обозначен.
Создатель сериала объясняет это так: если бы это была семья алкоголиков, «это было бы слишком банально». Но дело не в банальности. Психологическая и криминологическая наука давно описала условия, при которых формируется личность подростка, способного на убийство. Эти условия включают:
- Нарушенную привязанность (Bowlby, 1988);
- Жестокое обращение в детстве (Widom, 1989);
- Наличие психических расстройств: расстройства поведения, ОРЛ, психотравмы (DSM-5, ICD-11);
- Маргинализацию, миграционную уязвимость (UNODC, 2021).
Подробнее:
Исследования показывают, что за актами насилия со стороны подростков часто стоит сложное переплетение факторов: опыт жестокого обращения в семье, эмоциональное или физическое насилие, психические расстройства, такие как депрессия, расстройство поведения или посттравматическое стрессовое расстройство, и хроническое ощущение социальной изоляции. Особенно остро это проявляется у тех, кто систематически подвергался буллингу и при этом оставался без поддержки со стороны взрослых.
Психолог Питер Лангман, анализируя биографии школьных стрелков, подчёркивал, что сам по себе буллинг не всегда приводит к насилию, но опасной становится именно ситуация, когда подросток переживает унижения в полной эмоциональной изоляции — без взрослого, к которому можно было бы обратиться. У значительной части таких подростков не было доверительных отношений ни с родителями, ни с педагогами, ни со сверстниками.
Подобные выводы соотносятся с более ранними теориями развития, в частности с работами Джона Боулби. В монографии «A Secure Base» (1988) он описывал, как утрата или дефицит привязанности в раннем детстве может повлиять на формирование асоциальных установок и повысить риск деструктивного поведения. Эмпирическую поддержку этим идеям дала работа К. Спатс Видом (The Cycle of Violence, 1989), в которой был выявлен устойчивый статистический эффект: дети, пережившие насилие, во взрослом возрасте с гораздо большей вероятностью сами совершают насильственные действия. Этот механизм получил название «цикла насилия», и хотя он не работает как фатальный сценарий, его наличие требует особого внимания.
Согласно современным клиническим классификациям (DSM-5, ICD-11), в подростковом возрасте высокому риску асоциального поведения соответствуют целые группы расстройств — от оппозиционно-вызывающего до нарушений эмоциональной регуляции и импульсивности. Особенно важно учитывать сочетание таких симптомов с неблагополучной средой, пренебрежением, отсутствием надежной привязанности.
Дополнительный уязвимый фактор — социальная маргинализация. В обзорах UNODC (ООН) подчёркивается, что подростки из уязвимых групп, особенно дети мигрантов, часто оказываются в условиях социальной изоляции, языкового барьера и дискриминации, что делает их более восприимчивыми к риску включения в криминальные сценарии.
Таким образом:
Стерильная нормальность семьи в сериале исключает причинность и создаёт образ «зла из ниоткуда» — что маловероятно с точки зрения психологической науки.
Романтизация ужаса и эксплуатация страхов
Если попытаться ответить на вопрос «зачем?» создавать такую картину, то ответ будет: чтобы ударить по самым тревожным точкам зрителя. Сериал будто не пытается понять, как формируется насилие, а просто говорит: «Смотрите, подростки — это чудовища. Они ходят рядом с вами».
В результате:
- Буллинг изображён упрощённо, но без фокуса на длительность, унижение, системность.
- Персонажи-подростки ведут себя деструктивно и нелогично..
- Взрослые либо беспомощны, либо наивны — идеальная картина для родительского ужаса.
Это не анализ. Это кинематографический триггер. И он работает — но не как профилактика, а как усиление страха и недоверия к молодёжи.
Социальная опасность такого высказывания
Исследования показывают: моральная паника вокруг подростков приводит к стигматизации, а не к решению проблем.
- В отчёте Управления ООН по наркотикам и преступности (2021) подчёркивается, что публичные нарративы о «подростках-убийцах» усиливают отчуждение и провоцируют жёсткие меры, вместо ранней профилактики.
- В обзоре Office of Juvenile Justice and Delinquency Prevention (2020) говорится, что убийства, совершённые подростками, составляют менее 7% всех убийств в США, и часто связаны с сочетанием факторов: насилия в семье, психиатрических нарушений, социальной изоляции и буллинга.
- Исследование «Bullying and school shootings» (Langman, 2009) показывает: в большинстве случаев, где школьные стрелки подвергались буллингу, ключевым элементом были не только унижения, но и полное отсутствие поддержки со стороны взрослых.
Ничего из этого в сериале не отражено. А значит, социальная цель подменена эффектом.
Дополнительную тревогу вызывает то, как сериал используется в инфопространстве после выхода. На фоне усиленной эмоциональной реакции зрителей появляются «эксперты», которые используют такие истории для давления на родителей: пугают последствиями, внушают вину и предлагают свои курсы с посылом «если вы не придёте — с вашим ребёнком может случиться то же самое». Эти сообщения по сути представляют собой эмоциональный шантаж.
Сам сериал тоже играет на тех же чувствах — страхе, тревоге, чувстве беспомощности и вины. Подобные нарративы не только не помогают, но и усиливают тревожность, особенно у и без того чувствительных родителей. Это не попытка понять, а манипуляция страхом — с экрана и из постов.
Вывод
Подростковый возраст — визуально сильное произведение, сделанное с техническим блеском. Но под этим эффектом скрывается тревожный посыл: подростки — опасность, и зло может вырасти даже в «нормальной» семье. Но это не подтверждается научными фактами. Это не рефлексия, а страшилка, созданная для общества, уставшего от неопределённости.
Это сериал не о понимании, а о панике. И он работает — но не как предупреждение, а как тревожная проекция взрослого недоверия к подросткам. Мы не видим, почему это происходит. Мы просто видим, что происходит. И остаёмся с холодом в груди — но без понимания, как это остановить.
А какие у вас впечатления от сериала?
Автор: Людмила Шиленкова
Психолог, Онлайн
Получить консультацию автора на сайте психологов b17.ru